Лев Тихомиров - Монархическая государственность
Между тем родовой быт - это именно та ступень, та фаза эволюции патриархального быта, с которой племя переходит к строю гражданскому, т. е. к строю, когда является вопрос уже о власти политической, основанной на отношениях не семейных, не родственных, не экономических, не нравственных или религиозных, прямо и отдельно взятых, но на отношениях гражданских, отношениях людей, родных и чужих, богатых и бедных, злых и добрых, и не однородного культа, но принужденных и желающих жить в одном гражданском союзе.
Это гражданское состояние, гражданской союз, ничуть не упраздняет других союзов и связей, и даже без существования их он невозможен, то есть без существования их для него невозможно найти авторитетные основы. Но все-таки сам по себе, по существу своему, он отличен от них. Понятие же о Верховной власти только и является при переходе в это гражданское, политическое, состояние.
Каковы же при этом условия для возникновения различных форм Верховной власти? Сам по себе, чисто патриархальный быт вообще весьма благоприятен для развития именно монархической власти, которая по характеру аналогична привычной и всеми любимой патриархальной власти. Поэтому если патриархальные семьи, не разросшиеся еще в укоренившийся родовой строй, получают потребность некоторого совместного действия, как для общей самозащиты или нападения, у них естественно выделяется в качестве общей власти - монархия. Но если необходимость общей власти является при уже развитом родовом строе, возникновение монархии труднее.
Владыки родов слишком могущественны для того, чтобы дать место монархии, и развитой родовой быт естественно выдвигает аристократический принцип, при котором князь, rex, конунг является лишь как primus inter pares [22]. В этом случае монархический принцип может выдвинуться лишь позднее, при том условии, если аристократический строй начинает, по собственному ли разложению, или по очень быстрому приливу новых народных слоев, случайных и сбродных, оказываться уже бессильным сохранить свой престиж. Тогда усиливающаяся масса, демократически настроенная, в борьбе с принципом аристократии, может снова дать почву для появления монархии, примиряющей эти две враждующие силы в некотором общем единстве.
Таким образом и здесь монархия является представительницей некоторого общего примиряющего принципа, признанного обеими сторонами, каковым принципом может явиться только некоторый нравственный идеал. Вообще, с развитием гражданского состояния, монархия является тем легче, чем элементы гражданской жизни сложнее и чем сильнее они каждый порознь развиты. Не желая и не видя оснований к взаимному подчинению, ощущая каждый в отдельности свой собственный raison d'etre, все эти элементы способны к объединению только некоторым высшим принципом, отвлеченным от их отдельного существования, но не отрицающем их. Таким принципом является легче всего нравственный, человеческий, исходящий из идеи личности, ее прав, ее блага, ее потребностей и т. п. Являясь с таким характером, он выдвигает власть монархическую, как по существу нравственную.
Наоборот, пока объединяющим началом остается идея государства, республики, родины - основой Верховной власти естественно остается аристократия или демократия, допуская единоличную власть только в качестве диктатуры, т. е. в качестве хотя и абсолютной, но все-таки делегированной власти.
Отсюда происходит явление так называемой абсолютной монархии, имеющей более видимость монархии, нежели ее сущность. Условия чисто социальные и политические вообще способны создать только этот единоличный, избирательный или даже, наследственный абсолютизм, который держится явным или предполагаемым избранием народной воли. Но это не есть еще признанная верховная, самородная власть, это не есть власть выше народной воли. Для довершения монархического дела на помощь социальным условиям должны явиться религиозные верования, и только тогда абсолютизм превращается в настоящий монархизм. Точно также в истинной монархии, при отнятии религиозного верования, останется только абсолютизм, который затем может легко уступить место демократии или аристократии.
Влияния внешней и внутренней политики.
Влияния религиозные и социальные можно назвать органическими, наиболее глубокими и основными. Помимо них, существуют однако еще очень сильные влияния государственной практической жизни, т. е. влияния внешней и внутренней политики.
Монархия есть единоличная власть, поставленная в качестве верховной. Поэтому ее возникновению и поддержанию способствуют все обстоятельства, при которых выдвигается единоличная власть, и те, которые создают в нации живое сознание некоторого общепризнанного нравственного идеала, охватывающего все стороны общественной жизни.
Значение этих внешних условий, текущих политических обстоятельств, должно однако оценивать лишь в настоящую меру. Они чаще всего сбивают наше понимание сущности монархии.
Иногда в народах возникает самый жгучий практический интерес, который всех объединяет, всех связывает общим, всех охватившим желанием... В этих случаях перед жгучестью потребности или желания стушевываются все идеалы, и данный интерес имеет вид национального идеала. Но этот временный идеал не должно смешивать с тем, который живет в глубинах народной психологии.
В народной борьбе за существование, требующей сосредоточения сил, легко возникает потребность единого вождя, который и делается царем. Эпохи национальной самообороны, или эпохи, когда одна нация, подчиняя себе ряд других, должна господствовать над ними с напряжением всех своих сил - также могут требовать высшей единоличной власти во главе национальных сил. Так выдвигаются диктаторы, так создаются условия и для монархии. Но большая ошибка сводить суть монархии к такой единоличной власти. Если монархия опирается только на такие временные исторические потребности, она не прочна и даже не полна, не есть истинная монархия.
Можно иметь единоличную власть и без монархии. Наоборот, можно и при монархии пользоваться всеми силами коллективных властей повсюду, где они нужны. Петр Великий широко развил коллегиальное начало во всем своем управлении, да и вообще история, полна такими примерами.
Вообще, выдвигая какое-нибудь начало власти в верховный, гармонизирующий принцип, нация этим не уничтожает других форм власти, которые продолжают в ней существовать, и только переходят в значение сил служебных, которые допускаются Верховной властью в разных сферах управления. Посему, когда политика выдвигает потребность в единоличной власти, как силы служебной, отсюда еще нельзя заключать о том, что она выдвигает монархию.
Так, например, в древнем Риме единоличная власть составляла потребность не только внешнюю, но и внутреннюю. Сам Тит Ливии, поклонник республиканского переворота, совершенного Брутом, говорит:
"Не подлежит сомнению, что тот же самый Брут, прославленный изгнанием Тарквиния Гордого, совершил бы дело роковое для государства, если бы, стремясь к преждевременной свободе, вырвал скипетр у кого-либо из предшествовавших царей. Действительно - что сталось бы с этим сбродом пастухов и изгнанников всех стран, если бы они были сразу избавлены от страха перед царем, были предоставлены всем бурям трибуната? Что было бы, если бы эти пришельцы в чужом городе вступили в борьбу с сенатом прежде чем брачные союзы, родство, любовь к новой родине - не скрепили сердца взаимной привязанностью? Раздоры разрушили бы это едва зародившееся государство" [Тит Ливий, "Римская история", кн. II, гл. I].
Однако потребность в единоличной власти в это время была столь же сильна, как и раньше. Это доказывается не только абсолютизмом Тарквиния, но и тем, что по изгнании царей сама Республика, по замечанию Тита Ливия, "нисколько не уменьшила прерогатив власти".
Момент истории, на который указывает Тит Ливии, очень любопытен. Верховная власть была изменена, а управительная осталась почти та же. Что это означает? Исчезло нечто, благодаря чему держалась монархия, и на смену ее выступил другой верховный принцип - аристократия (впрочем неудачно). Исчез патриархальный царь, представитель патриархальной общины и служитель ее общего культа. И все это произошло - несмотря на продолжающуюся потребность в единоличной власти.
Но и аристократия не удовлетворяла уже идеалу Верховной власти. Аристократия, с первых времен Рима, боролась против монархии. Не подлежит сомнению, что Ромул был убит сенаторами, и из Тита Ливия известно, что те же сенаторы возможно долго затягивали избрание нового царя. Они даже пытались править по очереди, и только народное настояние вынудило к восстановлению монархии. "По смерти Ромула, говорит Тит Ливии, сто сенаторов приняли такое решение: они разделились на 10 декурий, каждая декурия поставила одного члена, назначенного для власти. Таким образом для царствования было 10 человек, но лишь один получал знаки власти и ликторов. Власть оставалась у него в течение 5 дней, а потом поочередно переходила к другим". Такой порядок продолжался целый год. "Но народ возроптал: его порабощение стало более тяжело, он имел не одного, а сто господ". И вот сенаторы, видя это волнение умов, предпочли сами предложить то, что у них готовились взять силой, то есть нового царя.
