Ольга Иженякова - На крыше храма яблоня цветет (сборник)
Вскоре о дивной дружбе узнали все жители окрестных домов, Елизавете Тимофеевне и Лешке не давали проходу, глядя на них глазами Швабровых. А Лешка и бывшая учительница ходили, как по воздуху, не замечая ни сплетен, ни злых лиц. Их умы находились в постоянном рассуждении и молитве за вразумление обидчиков, и они от одного этого были спокойны и счастливы.
Молва о них распространялась с быстрой силой и вскоре достигла ушей прихожан храма, который Швабров с Елизаветой Тимофеевной посещали регулярно, но прихожане, видя кротость и смирение в их глазах, а главное – отрешенность, конечно же, мерзким сплетням не поверили.
Жизнь вдруг наполнилась особым благодатным смыслом, а каждое слово имело непременно свой вес. Ведь, как известно, нет теснее связи, как связь единством мыслей, чувств и цели.
Вскоре Лешка с Елизаветой Тимофеевной вместе с другими паломниками своего храма поехали на экскурсию по святым местам России, а по приезде Швабров пошел в послушники при мужском монастыре.
Его часто навещала Елизавета Тимофеевна, и они каждый раз при встрече ворковали долго и радостно, как голубки.
Близилась осень, а вместе с ней в северный город приходили холода, люди спешно приводили в порядок свои дома: утыкивали окна, балконы, утепляли полы. Но Швабровы-старшие забыли об этом и всю осень не выходили из запоя. К Ленке повадился ходить студент-юрист, как о нем говорили, из вполне обеспеченной семьи, и уже с наступлением первых морозов она записалась в женской консультации по месту жительства на аборт.
В очередь – на убийство
Приемное отделение гинекологии. Семь тридцать утра. Женщины выстраиваются в большую очередь. Все с пакетами. На улице мерзкий серый дождь со снегом – типичная для Тюмени погода. По сути, это утро ничем не отличается от сотен, тысячи других. Исключение – очередь женщин, пришедших делать аборты. Получается, женщин-убийц.
Легкая паника в смотровом кабинете.
Лена занимает очередь последней, потом такая же очередь у хирургического кабинета, по-народному – абортария. Женщины в длинных ночных сорочках заходят в кабинет по одной, а там – на кресло как на эшафот, некоторые осеняют себя крестным знамением, перед тем как уставить взгляд на одну точку. Мужчина-анестезиолог по-отечески тихо говорит: «Не бойся», какое-то время Лена внимательно смотрит ему в глаза, ее ресницы постепенно слипаются, и она засыпает.
Маленькие белые мячики катятся вниз с большой горы, образуют реку и куда-то быстро двигаются. Их тысячи, сотни тысяч. Ты – один из мячиков, легкий, как из пенопласта, но подчиненный общему ритму, движешься туда вместе с другими.
Интуитивно понимаешь, что знаешь какую-то особую тайну мироздания. Еще немного – и ты ее вспомнишь или наконец разгадаешь. И тогда будешь не маленькой частичкой – белым легким мячиком, а управляющим этим движущимся поток, а может, даже хозяином всего растущего.
Но… с огромным трудом открываешь глаза. Ты в комнате, точнее, в больничной палате, на животе – ледяная грелка. На сорочке – большие пятна крови. Понимаешь, что это уже все. Все. «Как хорошо, – говорит соседка по палате, – что наркоз легкий. Глаза закрыла и…» – рассказывает про легкие мячики.
Открывается дверь, в палату входит акушерка. «Мы там вам слегка матку задели. Будет какое-то время кровить, дня два, наверное, не больше», – обращается к Лене, подносит пеленку и уходит.
В столовой жиденькая уха и компот. Женщины, стараясь не смотреть на соседок, вяло перебирают ложками. Повезет тем дамам, за которыми сегодня приедут. А еще больше тем, к кому близкие мужчины не будут приставать хотя бы неделю, пока все внутри не заживет, не успокоится. Но, увы, на подобное счастье могут рассчитывать далеко не все. Впрочем, что об этом? Главное теперь – забыть чувство пустоты и безразличия. Рецепт простой – надо в домашней обстановке отлежаться хотя бы день. Но не у всех есть этот день. Домашние и служебные обязанности захватывают женский организм целиком.
Пациентки вдруг, словно очнувшись по чьему-то приказу, оживленно говорят, что после аборта начнут новую жизнь, где все-все изменится, и спешно собираются уходить.
У ворот многих ждут мужья и любовники на машинах, сигналят, помогают удобно устроиться на сиденье, целуют руки. За Леной не приехал никто. Так она стала матерью мертвого ребенка. Матерью…
* * *В это время я на работе взяла отпуск за свой счет и снова поехала на Север, на этот раз отдохнуть, там меня ждало одно из самых интересных событий в году.
Ближе к концу ноября традиционно обские угры (ханты и манси) отмечают праздник медведя.
Парадоксально, но даже в наше время этот праздник считается одним из самых главных в году, наряду с весенним Днем вороны, знаменующим начало теплого периода.
Еще они трепетно относятся к срочной службе своих сыновей в вооруженных силах.
Тут есть чем гордиться! Ведь сынок научится умело обращаться с огнестрельным оружием и, может быть, даже новой марки, и тогда он наверняка по возвращении научит весь род или расскажет какие-то армейские новости, а военную грамоту ханты и манси уважают. И, кто знает, может, в недалеком будущем на праздник медведя дембель из рода ханты станет самым главным участником церемонии, а это ох какой почет! И какая гордость матери, ведь это она родила молодого воина.
Вот он, праздник медведя…
Медведь в здешнем миропонимании – это не только лесной зверь, но и возвышенное существо. Давным-давно он жил на небе, но его неудержимо влекла земля.
Отец – верховный бог уступил просьбам сына и опустил его в люльке на железной цепи на землю, поручив блюсти здесь порядок и справедливость, не причинять людям вреда. Однако медведь, видя людей, нарушает наказ отца, и, как предписано богом, охотники его убивают и устраивают обрядный праздник в честь небесного зверя, который в народе носит название медвежьих игрищ. Медвежьи игрища имеют четко организованный порядок, который включает в себя:
– охоту;
– доставку медведя домой;
– встречу в поселке и подготовку к встрече внутри дома;
– медвежий праздник (песни, танцы, драматические представления);
– вынос медведя из дома.
Театральное действо происходит, конечно же, во время медвежьего пира. Ну а щекочущее нервы – конечно, во время охоты. При этом убийство медведя всегда выглядит случайно, преследовать лесного зверя было бы просто опасно. Если, к примеру, охотник обнаружил логово медведя, то он сообщает об этом лишь ближайшим друзьям, рассказывать многим не решается, опасается, что медведь своей звериной интуицией может почуять неладное.
Хотя, как показывает многолетняя житейская практика, любой уважающий себя охотник еще с осени имеет на примете несколько берлог, на то, собственно, он и охотник.
Перед началом охоты (а это, как правило, происходит вечером) все собираются в доме у хозяина, где хозяйка всем подает еду и питье. При этом хозяин обязательно проводит обряд очищения, он сжигает кору пихты в ложке и окуривает этим пищу и мужчин – будущих участников охоты, все они должны быть очищены от всего нечистого, что могло бы вызвать гнев медведя, и особенно от того, что связано с прикосновением женщины, разумеется, в самом интимном понимании этого слова.
А еще накануне охоты спиртное употреблять нельзя, отчего лица у всех охотников невероятно скучные и серьезные. Довольно, кстати, редкое зрелище: большая компания мужчин трезвая на протяжении всего вечера…
При окуривании произносится странный заговор: «Сыночек, доченька. Мы приходим к тебе. Если твой ум направлен к селению с маленькими девочками, с девочками. С маленькими мальчиками, с мальчиками, то подожди!».
Выходят охотники из дома рано на заре, идут тихо, чтобы никто не заметил.
Перед тем как выйти из комнаты, крестят глаза перед изображениями святых. Особенно почитается у народностей Севера Николай Чудотворец. Эта икона имеется практически в каждом доме. После чего охотники перешагивают через дымящуюся ложку. Оставшиеся дома должны блюсти чистоту, пока длится путь к берлоге и убиение, нельзя пол подметать и стирать, говорить громко тоже. О телевизоре на это время лучше забыть, впрочем, в эту пору, как правило, не до него.
Если этот запрет не соблюдается, «то медведь будет злым».
Ждать домашним полагается до первых четырех выстрелов. Прогремевшие рядом с деревней четыре выстрела означают, что медведя убили, шкуру сняли и вот-вот занесут в деревню, точнее, во двор хозяина.
Кстати, по поводу праздника, шкуру у медведя снимают вместе с головой. И вообще для этого случая северянами разработан тайный язык слов, так шкуру называют «изготовленная матерью мягкая одежда», снег «белая пыль», ружье «гремящая вещь», а самого медведя не убивают, а «низводят» из леса. Подъем зверя из берлоги – обязательное условие его добычи.
Встречают охотников радостными криками, поливают водой или порошат снегом.
