Ольга Иженякова - На крыше храма яблоня цветет (сборник)
Но у строптивого работника с того дня начались проблемы, в которые теперь предстояло вникнуть мне. В первый же месяц после неудачного сокращения его лишили премии. Монтер пути, с которым работал в паре, получил все, как положено, а он в очередную получку денег недосчитался. Надо заметить, решение наказать грамотного специалиста рублем было столь скоропалительным, что его даже не согласовали с начальником. «Андрея ни за что лишили премии», – считает его руководитель. «Андрей Иванович – мастер золотые руки, – откровенно сказали мне в его бригаде, – таких людей продвигать надо, а не увольнять. Так и напишите в газете».
* * *Кстати, он уже однажды уходил с железной дороги по собственному желанию. Эту историю знают все его коллеги. Он оставался тогда за бригадира. И в знойный июньский день сказал монтерам выйти на работу пораньше, чтобы успеть закончить до обеденного пекла, когда температура рельсов повышается до пятидесяти градусов. А когда работу закончили и сели обедать, к ним приехал начальник и спросил: мол, почему не работаете? Он объяснил, но тот не поверил, а проверять не захотел: очень уж было жарко. В общем, слово за слово, и нашла коса на камень. Угнетаемый тут же написал заявление и пошел работать на соседнюю стройку, взяли сразу прорабом. Мужики всей бригадой его упрашивали вернуться. Позвонило и руководство. Одним из самых убедительных аргументов был такой: «Андрюха, у тебя ведь и кровь-то железнодорожная». И это действительно так. Потому-то он и вернулся, что на железной дороге «все родное».
Лучше всего его знает бригада. И она добрых слов о нем не жалеет: «Андрюха работает за двоих, и голова у него светлая. А еще он железную дорогу чувствует, понимаете? Это не всем дано…» Да, видно, не случайно проходили у него «обкатку» многие выпускники железнодорожных вузов. Мужики загибают пальцы, перечисляют.
* * *Как же такой человек мог стать лишним?
* * *А неугоден стал Андрей, потому что часто «выступает». Причем знает, чем начальство уесть. Перед той историей с сокращением их отправили чистить стрелочные переводы от снега, план дали – по две стрелки на брата. А он заявил, что план нереален, и на инструкцию соответствующую сослался. «Ах, ты еще и умный!» – услышал в ответ. После этого и посыпались неприятности.
* * *А молчать путейцам уже невмоготу. База участка находится в районном центре. Я была там: бытовка, подсобные помещения производят удручающее впечатление. Вокруг метровые заросли полыни и крапивы. Удобств никаких. Дощатые стены с огромными щелями, сыро и неуютно, двери или нараспашку, или под ржавыми амбарными замками. В комнату, где хранится инструмент строгого учета, проникнуть можно без труда: забор там чисто символический, охраны никакой. На стене каморки, где обедают, как в насмешку, висит портрет Гагарина с призывом «Поехали!». Спрашиваю: а где розетка, чтобы чай вскипятить? Отвечают: нет, мы из дома чай в термосах носим. В холодную погоду монтёры греются по примеру далеких предков – у костра. И это в XXI веке?!
* * *И абсолютно все перемены к худшему. Вот маленький пример: раньше весь инструмент был закреплен за бригадами и пронумерован. Открываешь двери учетной, а там – строго по списку. Перебрасывают бригаду путейцев на дальний перегон, она свой инструмент с собой берет. А теперь закрепленного инструмента нет. Да его вообще нет и куда делся, никто не скажет. Между тем в старые времена за потерю путевого ключа давали десять лет тюрьмы, а теперь это даже не чрезвычайное происшествие. Так, мелочь. Поэтому вместо пятнадцати путевых ключей в наличии один. Как работать?
Или взять предпоследнее сокращение. Сорок семь работяг перевели в другое отделение, поселили в вагончике, а он на вторые сутки сгорел «от неосторожного обращения с огнем». Слава Богу, никто не пострадал. Но ушли «по собственному желанию». И все эти люди, получается, лишние?
Мне хотелось эти вопросы задать руководству. Но попасть к нему, несмотря на утро пятницы, оказалось непросто. Дело в том, что административное здание окружено двухметровым забором. Навстречу вышел охранник и заявил: «Начальства нет. Когда будет, не знаю». Удостоверение журналиста не произвело на него никакого впечатления. «Вот когда начальство вас пригласит, тогда и приходите», – ответствовал детина и захлопнул передо мной двери. Пришлось искать обходной путь.
* * *Руководство я все же обнаружила там, где и положено, – в кабинете начальника. И это было, прямо скажу, волшебное видение, которое не вязалось ни с грязной бытовкой, ни с утерянным инструментом. Оно просто не могло иметь ничего общего с этой прозой. Исполняющий обязанности руководителя главный инженер Владимир Нурильчик словно сошел с обложки глянцевого журнала: элегантный красавец в белом костюме от Armani, со стильной прической, с дорогими часами на руке. Его легче было представить на подиуме, чем на путях.
* * *Разговаривал он со мной неохотно. Сказал буквально следующее: «Предприятие наше развивается, в частности, постоянно улучшается балльность пути и снижается количество неудовлетворительных километров».
* * *О сокращении заметил следующее: «В этом году произошло сокращение штата в дистанции примерно на шестнадцать процентов. Комплексную бригаду в составе сорока семи человек перевели в другое предприятие, они там трудятся вахтовым методом, обслуживая вверенный участок дороги. У них есть необходимые условия для проживания и транспорт. В связи с переводом эти работники в заработной плате и социальном пакете нисколько не потеряли. Номера телефона этого предприятия и адреса я, к сожалению, не знаю и, увы, здесь вам ничем помочь не могу».
* * *Задала я вопрос и об Андрее. «А что он? Мы его не перевели, он работает на прежнем месте, – ответил господин Нурильчик. – Я его знаю давно. Это грамотный специалист. Однажды он увольнялся, но по решению коллектива мы попросили его вернуться обратно…»
* * *В общем, все хорошо и волноваться не о чем.
Я описала все как есть: бытовки, сокращения, белый костюм. Главный редактор прочитал и несколько растерянно спросил: «А ты не боишься говорить правду?». Я отрицательно мотнула головой. Статью поставили в номер. Но, странное дело, вместо чувства победы, мне сделалось невероятно пусто, я поспешила домой и с нетерпением стала ждать ночи. Сейчас как никогда мне жизненно важно отдохнуть и отвлечься. Или уйти…
Я проснулась и начала анализировать свою жизнь. С детства я хотела быть журналистом, о другой профессии и мысли не допускала. Первая публикация в шестнадцать лет, потом последовало активное сотрудничество с «районкой». Вскоре мечта стала профессией, подкрепленная дипломом и покорившей экзаменационную комиссию работой.
С профессиональной задачей – донести события до читателя – я обычно справлялась на «отлично». Начало моей деятельности пришлось на девяностые годы, когда работа журналиста подвергалась только корректорской правке, слова вроде «идеология» мы слышали из уст старших коллег и удивлялись, как здравомыслящему, образованному человеку можно запретить писать правду? Ну в самом деле, как такое возможно? Если судят, к примеру, банду, на совести которой более десяти человеческих жизней, а им потакает прокурор – это видно по ходу процесса невооруженным взглядом. Значит, так об этом и пишем, а редактор соответственно все пропускает. Процесс затягивается, убийцы получают большие сроки. Если поставка продуктов в районы Крайнего Севера нарушена, люди месяцами живут без самого необходимого – снова пишем. Чиновники проводят совещания одно за другим, и уже через неделю после выхода статьи к северянам поступают продукты. Так было много раз. И казалось, будет всегда. Но однажды к нам в командировку приехал журналист из Би-би-си, вполне сносно говоривший на русском. Мы откровенничали с ним, и он пророчески произнес: «Через каких-нибудь пять–десять лет вы не сможете так же открыто работать… Свобода слова? Вы же за нее не боролись. Даром получили – и легко отдадите». Я так и не поняла этого «вы за нее не боролись» – скорее всего эта фраза адресована лично мне, я действительно получила ее даром как само собой разумеющийся факт. Более того, я искренне считала, что буду всегда жить при демократическом строе и с моим чувством социальной справедливости смогу принести максимальную пользу обществу…
В двухтысячном году условия работы начали резко меняться. Нам стали буквально «затыкать рот». Нельзя стало писать об очевидном, например, о том, что наша область – место, где добывается девяносто процентов российского газа, – более чем наполовину не газифицирована… Регион – донор, определяющий нефтяную политику в России и мире, имеет откровенно нищих жителей. Помню, как приехала немецкая делегация в старинный городок, а на дороге как раз авария, и я, как человек, знающий местность, предложила водителю объехать через соседние деревни. Едем с немцами, нам то тут, то там попадаются туалеты а-ля собачьи будки, один самый выразительный, – щели размером с ладонь, а внутри человек сидит. Немцы сначала головами вертели, фотографировали, а когда в том самом увидели человека – просто захлопали в ладоши! Мне стыдно, глаз не поднять, а наш фотокор молодой увидел реакцию немцев и говорит: «Это еще что! Вон в соседнем районе в некоторых избах вообще туалетов нет, там в полу в сенках досок нету, туда и ходят». Кстати, на совещании, куда ехали немцы, наш губернатор докладывал о том, что уровень жизни в области в целом выше общероссийского…
