Эра Рок - Тринадцать полнолуний
Когда шум борьбы стал слишком громким и эхом разлетелся по дому, у этой борьбы появились наблюдатели. Графиня и Альэра, стоя в дверях, с ужасом смотрели на дерущихся. Они просто онемели от этой картины. А два непримиримых врага, не замечая вошедших, чувствуя, что оба теряют силы, сдаваться не собирался ни один. Хотя Люциан физически был несколько слабее Гарнидупса, но ненависть прибавляла ему сил. Он изловчился, невероятным усилием в броске схватил Гарни и придавил коленом к столу. Вот-вот, одно движение и грудь Радужного Адепта хрустнет, вдавливая раздробленные рёбра в сердце. Но Гарни был разъярён не меньше Люциана. Собрав остатки сил, он сбросил с себя противника, обхватил его руками за плечи и, поднявшись с ним в воздух метра на полтора, почти пролетел к камину и рухнул на пол. Упираясь каблуками ботинок в пол, он тащил Люциана к пылающему огню, преодолевая отчаянное сопротивление противника.
Исход сражения был очевиден. Вскочив на ноги, оба напряглись с такой силой, что вздулись вены на шеях и, держа друг друга в стальных объятиях, свалились в пылающий камин. Огонь алчно вспыхнул и принял человеческие тела.
Дико вскрикнула Альэра и потеряла сознание. Графиня, чувствуя, как ноги стали ватными и не послушными, медленно осела на пол рядом с бесчувственной девушкой. Пламя разделилось надвое, в одном языке проявилось лицо Гарни, а в другом — Люциана. Ещё мгновение и они исчезли из огня, словно растворились в нём. Графиня, в полуобморочном состоянии, не могла поверить своим глазам. В полном оцепенении, она сидела на полу, вглядываясь в пасть камина, словно надеялась, что оба юноши сейчас выскочат оттуда, целыми и невредимыми, что всё это просто плод её воображения, не более того. Но чуда не происходило.
Выбровская попыталась позвать слуг, но слова никак не хотели покидать гортань. Словно рыба на песке, она открывала рот, но не могла произнести ни звука. Первым, кто по зову сердца и внутреннего отцовского чутья появился в зале, был старый дворецкий. Он остановился на пороге и, в недоумении, смотрел на свою хозяйку, представшую в таком виде. Он помог ей подняться, усадил в кресло. К графине никак не возвращалось умение говорить, она только глубоко дышала и бестолково всплёскивала руками. Дворецкий выглянул за дверь и позвал слуг. Когда прислуга унесла девушку в её комнату, графиня уже начала приходить в себя. О том, что случилось здесь, она никому не сказала, даже своему старому другу. Ей было больно смотреть на него потом, до конца его дней, когда он, со слезами на глазах, жаловался ей, что Люциан пропал в одной из своих поездок. Даже на смертном одре, прощаясь со своим умирающим дворецким, который за такое долгое время, стал ей почти родным, она ни чего не рассказала ему.
А сейчас, внимание всего дома было приковано к Альэре. Девушка находилась в странном состоянии сна. Словно спящая царевна из сказки, она не подавала признаков жизни, но всё-таки, была живой. Медленное биение её сердца подтверждало это. Самые лучшие врачи, по очереди, сменялись у её постели, но все их усилия были тщетны. Графиня почти не отходила от Альэры и, по прошествии трёх месяцев, к своему удивлению, обнаружила, что в теле девушки начали появляться изменения. «Господи, да ведь она в положении! Как же теперь всё это будет?» догадалась графиня. Снова консилиум врачей, который пришёл в недоумение столь странному обстоятельству, тем более, что жизнь ребёнка была вне опасности. Он развивался нормально. А через шесть месяцев, как и положено, у Альэры начались родовые схватки и… она пришла в себя. На свет появилась здоровенькая девочка. Графиня не скрывала своего облегчения и радости, с тревогой думая о том, как будет рассказывать роженице о событиях того дня. Но жизнь внесла свои коррективы. Утомлённая роженица улыбнулась, поцеловала ребёнка и хотела перекрестить его, но рука безжизненной плетью упала на кровать. Графиня бросилась к ней, склонилась к её лицу, единственное, что смогла разобрать, как та прошептала:
— Альвига.
— Это имя девочки?
Но уста Альэры сомкнулись навек.
— Господи, ну за что мне всё это?! — разрыдалась графиня, — ну почему ты так мучаешь меня?!
Пастор читал молитвы над усопшей, графиня, молчаливая и сосредоточенная, сидела, глядя в одну точку. Когда священник закончил, Выбровская поднялась, сняла с покойноё янтарное ожерелье и, торжественно положила на младенца, которого держала кормилица.
— В память о матери, — объяснила она свои действия, — бедная кроха с первых же минут осталась одна на всём белом свете. Надеюсь, господь продлит мои дни настолько, что я успею вырастить малютку.
Никому из присутствующих в этой комнате не было дано увидеть удивительную картину, проявившуюся в дальнем углу комнаты. Два астральных тела Люциана и Альэры, стояли, обнявшись, наблюдали за происходившем.
— Вот теперь, мы будем с тобой вместе, надеюсь, навсегда, — говорил Люциан, — если бы ты знала, как я страдал все эти девять месяцев. Но теперь мы будем с тобой вместе навсегда.
Альэра только сильней прижалась своим астральным телом к его бесплотному силуэту. Выбор был сделан, больше им не суждено было родиться на земле, скитаться по мирам и оттуда творить своё дело — вот их удел. Это была лишь проверка на прочность, устроенная покровителем тьмы и двое его ставленников выдержали её. Они, и подобные им, стали тем злом, которое окутывает наши души, вьёт гнёзда в наших сердцах, рождая потомство грехов. Лучшие в своём роде, от них не дождёшься снисхождения, пощады и понимания. До тонкостей и мелочей зная наши души, они искусно культивируют в нас порочность и торжествуют свою победу на похоронах наших душ. Но не только вместе они сила, даже по отдельности, злобные сущности мужского рода никогда не полюбят по настоящему земную женщину. Они лишь заманят её в свои сети, высосут жизненную силу и принесут её своим любимым, данным их самим сатаной. Так же и женщины — дьяволицы, она приблизит вас к себе и накормит вами своего единственного возлюбленного из преисподней.
Гарнидупс открыл глаза. Он находился в знакомой комнате, возле него стояли Юлиан и Шалтир. Они смотрели на Гарнидупса с отцовской любовью и с нескрываемой гордостью за своего ученика.
— Пожертвуй малым и получишь всё, — произнёс Шалтир странную фразу.
Гарнидупс, ничего не понимая, находясь в состоянии полной прострации, смог выдавить из себя только несколько слов:
— Я что, жив?! Где я уже нахожусь, по какую сторону мира?
— По эту, мой друг, по эту, как раз там, где нужно.
Юлиан подошёл к креслу, в котором сидел Гварнидупс и похлопал его по плечу.
— Это что, была очередная моя жизнь?! Как быстро и глупо она закончилась! Зачем она была нужна? Господи, я совсем запутался!
— Вот тебе на, мальчик мой, напротив, всё предельно ясно, — Юлиан от удивления развёл руками, — умереть в старости, в окружении родных и близких — разве это самая высшая награда?
— Но за две мои жизни, я почему — то видел вашу смерть именно такой, за исключением скорбящих родственников, — в голосе Гарнидупса слышались язвительные нотки, — я только раз испытал любовь, даже сына не увидел и вообще, судьба обошлась со мной довольно сурово. Лицемерить, что мне этот факт безразличен, я не могу и не хочу.
В комнате воцарилось молчание. Юлиан был обескуражен таким откровенным возмущением своего ученика.
— Мальчик мой, я и не думал, что для тебя это так важно, ведь дело в том, что цель твоей жизни была совершенно другой, но не думай, что счастье встретить невозможно, каждому оно выпадает хотя бы раз. Не прав был поэт, сказавший, что на свете счастья нет, есть лишь покой и боль. Счастья на свете много, но у каждого оно своё. И чтобы оно приносило истинное наслаждение, а не временный эффект, нужно набраться терпения. Шалтир, ну же, поддержите меня.
Шалтир, сдержанно кивнул.
— Даже им дали возможность, пройдя все круги, обрести друг друга, — с невыразимой тоской, сказал Гарнидупс, — и никто не разлучит их. Говорят, что браки заключаются на небесах, а этот союз был «благословлён», извините за богохульный каламбур, в преисподней и оказался гораздо крепче. Вы серьёзно так считаете, что это задумка преисподней?
Оба учителя ничего не ответили ему, хотя их молчание было гораздо красноречивее любых ответов.
— Извините меня, это говорит моё сознание, окунувшееся в воспоминания, — усмехнулся Гарни, — Там, в глубинах мозга, в самом дальнем углу подсознания мысли совсем другие. Только когда мы ощущаем, что наше земное время подходит к концу, душу сжимает невыносимая тоска. Мы не можем простить себя только за одно, зачем так торопились жить, ведь скорость времени одна для всех и силы нужно рассчитать на всю дистанцию. Жаль, что понимание и мудрость приходят тогда, когда ничего нельзя изменить, ведь жизненные силы были отданы в самом начале с той уверенность, что бежишь короткую дистанцию, а оказалось — марафон. Скажите, мой удел — всегда умирать молодым? — Друг мой, ну почему же, не всегда. Я понял твою печаль, не надо, не давай ей возможность поглощать твоё сознание, — Юлиан почесал затылок, ища слова утешений.
