Андроник (Никольский) - Творений. Книга I. Статьи и заметки
Участвовавшие в процессии монахи францисканцы одеты в коричневые кафтаны с опущенными на спину капюшонами; головы их острижены венчиком, а маковка обрита. Капуцины в таких же костюмах, очень серьезны по лицу и, кажется, искренны. Они напоминают наших монахов в простых монастырях. Бороды они не бреют.
Да, Латеран прекрасен и величествен. От него веет стариной и торжественностью неподдельной.
Отсюда мы прошли на святую лестницу, по которой Иисус Христос восходил во дворец Пилата. Она папой Пием (кажется, IX) перенесена была из Иерусалима и обложена досками; по ней, в виде особенного подвига для прощения грехов, благочестивые восходят на коленях, не торопясь, на каждой ступеньке читают соответственные молитвы; прочитавши молитву, целуют мраморную лестницу через отверстия в досках. Наверху в конце лестницы — закрытая церковь, называющаяся святая святых; а направо — другая церковь, называемая Via dolorosa, то есть путь страданий, названная так от этой лестницы, по которой Христос восходил на страдания. На стенах этой церкви изображены разные моменты несения креста Христом; останавливаясь перед каждой картиной, благочестивые читают соответствующую молитву и тоже, постепенно, как бы восходя по пути Христовых страданий, получают индульгенцию. Налево — капелла, называемая привилегированною, так как в ней по особой булле папы совершается особенная очистительная месса, ради которой отпускаются грехи и души умерших освобождаются из чистилища. При нас стояла католичка, очень прилично одетая дама, и, не оглядываясь на нас, перед каждой иконой крестного пути читала по книжке молитвы. А по лестнице передвигались в разных местах ее богомольцы: одни, добираясь уже до самого конца, а другие, очевидно не столь сильные в духовной жизни, с половины спускаясь обратно.
В газете мы прочитали объявление, что в храме святого Карла на Корсо сегодня будет проповедь и торжественное вечернее богослужение. Мы поспешили воспользоваться этим случаем увидеть еще раз церковное католическое собрание. В храме ровно с половины 4-го часа до без четверти 5-ти часов патер Параскандалос говорил проповедь, во время которой ужасно жестикулировал, размахивал руками, топал ногами, бегая по кафедре и присаживаясь на стул; кричал ужасно сильно, иногда поднимаясь до весьма высоких нот, точь-в-точь как актеры на сцене читают патетические монологи; потом, как бы поуставши, бросался на стул, посидевши молча и как бы отдохнувши, снова принимался за проповедь. Вообще, действовал весьма размеренно и вычурно, как бы на сцене перед публикой. Народу было полный собор, и слушали замечательно внимательно; многие, очевидно, только для проповеди и приходили, потому что тотчас же после нее и ушли. А в это время престол постепенно украшался блистательным светом на канделябрах от множества свечей; над престолом была зажжена как бы высокая дуга из канделябров, к которым были подвешены стеклянные многогранники, еще больше придававшие всему освещению силы. На самом престоле горело множество свечей на высоких подсвечниках. Стены были украшены ярко-красными и темно-красными завесами. Все было блистательно, особенно при вечернем освещении. После окончания проповеди из ризницы вышли епископ и два патера. Епископ поднялся к престолу, открыл киворий с дарами и благословил вечернее богослужение. Сначала запели кастраты хором, за ними постепенно заиграл орган: Κυριε ελεησον и Χριστε ελεησον, а потом, после этого краткого вступления, запели разные кантаты: «ангел Божий, вземляй грехи мира», stabat Mater и другие; слушать приятно, но только не в храме: молитвы никакой не возбуждает такое пение, а, напротив, расстраивает ее, развлекая приятными мотивами. По временам и народ что-то подхватывал и под аккомпанемент органа, без участия хора заключал стих, и очень стройно. Только молодое поколение уже не пело, а с любопытством посматривало на поющих, очевидно уже несколько отвыкая от участия в церковных торжествах. По временам епископ что-то почитывал, но его совсем не слышно было. В средине всего священнодействия он окадил престол.
Все это продолжалось очень долго. А в заключение последнюю кантату «Benedicamur» запел и хор, самыми сильными голосами, и орган, и, наконец, сверху на западе храма совершенно неожиданно весьма громко подхватили трубачи. Получилось нечто совершенно захватывающее, весь храм наполнился какими-то мощными и энергичными звуками, все загремело и после самого сильного удара сразу стихло, точно оборвалось. Нечто поразительное. Получилось потрясающее впечатление от этого стихийного сильного рева, но совсем не дикого, а именно мощного. А епископ взял остензорий с дарами и медленно благословил народ, сразу павший на землю, поставил остензорий на место, надел митру и с патерами удалился в ризницу. Итак, в храме Божием, назначенном для прославления имени Божия, для молитвы, как беседы с Богом, дано было совсем даровое (впрочем, тут же и на храм собирали, проходя с сумочками на длинных палках с подвешенными колокольчиками) оперное увеселение публики, битком набившей собор. Эффекта, восторга, чувства — много, хоть отбавляй, а религиозного чувства, молитвы — нисколько. Все сильно бьет в глаза и во все, теребит за нервы, а сердца по-Божьему не трогает, ибо все совершенно земное, звуки и манеры совсем низкочувственные. И таково все богослужение и церковная жизнь у католиков: говорит ли патер проповедь, он старается расчувствовать, но не вложить и не воспитать спасительное настроение в верующем; священнодействует ли — поражает то же чувство, чтобы все остальное затмить, задавить, чтобы потом верующий уж, так сказать, бессознательно шел, к чему его зовут. Словом, во всем проглядывает характер папства с его стремлением господствовать всюду и над всем, а не настоящая жизнь, незаметно развивающаяся, подобно жизни семени, возрастающего постепенно в целый колос. Все это палка, господствование над верующими, от которого удалялся и других предостерегал апостол Павел. Даже на исповеди патер отпускает грехи кающемуся тем, что прикасается к нему длинной палкой, которую имеет в своей исповедальне; а без этого и грехи не разрешены раскаявшемуся в них, даже, может быть, со слезами.
Ноября 17-го мы поехали за город в катакомбы св. Каллиста или мученицы Цецилии, мощи которой здесь найдены были. Катакомбы представляют как бы целый весьма большой город; они разделены на шесть этажей, со множеством улиц, переулков и кубикулов. Есть проходы шириной аршина в два с половиной, а есть и такие,
что едва только можно пройти тесно. Стены высоко-высоко изрыты печурами, в которые полагали тела умерших и закрывали плотно мраморными досками. Мощи мучеников большею частию полагались в особых обширных помещениях; там над их гробами и совершались литургии. В общем такие помещения очень сходны с современным расположением католических храмов: обыкновенно одна гробница, вероятно, особенно почитаемого святого — против входа, две или больше — по сторонам направо и налево, смотря по величине крипты. На стенах и в куполах местами очень хорошо сохранилась старинная символическая и лицевая живопись; много разных надписей, очевидно очень памятных и содержательных для первых христиан: тут и имена разных почивших или мучеников, тут и выписки из Святого Писания, тут и исторические заметки и т. п. В одной крипте сохранились целые остовы костей двух умерших; теперь они в гробнице под стеклами. Очень часто заметны тайные лестницы и выходы из комнат в боковые ходы; очевидно, по ним рассчитывали скрываться незаметно в случае крайней опасности. Некоторые гробницы и кубикулы очень разукрашены разной резьбой по прекрасному мрамору, — должно быть, в них лежали мощи какого-нибудь уважаемого мученика. В пещерах и печурах и вообще много видно костей умерших; но не заметно нисколько какого-либо тяжелого запаха, — напротив, как будто благовонным курением, самым тонким, пахнет всюду. Да и неудивительно: ведь тут жили и погребены люди, всецело предавшие себя Христу, а некоторые и пострадали за Него; на них явно почила владычественная благодать Христова, ее они носили в себе и, ею руководимые, не боялись никаких пыток и мучений, ибо жизнь их была сокрыта в Боге.
Первая после спуска широкая церковь зовется папскою, так как там погребено двенадцать римских пап. Проводник ходит в темных катакомбах, как в своей квартире, прекрасно изучил все улицы и переулки. Там не сыро. По всем катакомбам проведено газовое освещение, которое не знаю когда зажигается. Мы ходили со свечками, потом сгоревшими до конца, так что приходилось держаться за проводника и не отставать от него ни на шаг. Обошли три этажа катакомб. Рядом ниже катакомбы святого Севастиана, но туда мы уже не спускались, так как устройство их одинаковое с обойденными нами. Итого всего в катакомбах шесть этажей. Под храмом святого Севастиана некоторое время лежали тела апостолов Петра и Павла. В самом храме монахи трапписты показывают на камне стопы Иисуса Христа, явившегося апостолу Петру, уходившему из Рима от гонения и спросившему Христа: «Quo vadis, Domine», или «камо грядеши, Господи?» Исполненные священных воспоминаний побродили мы по этим святым местам: здесь на костях мучеников создалась и окрепла церковная жизнь; здесь среди скорбей и страданий изгнанников проявилась вся сила веры Христовой; здесь исповедники веры создали непреоборимую стену и победили гордый мир славною победою духа над плотию. После минувшей беды или скорби поучительно бывает вспомнить в спокойное время эту минувшую скорбь, мужественно перенесенную без уныния и ропота; поучительно потому, что так познается сила духа, исполненного совершенного терпения. Так, бесконечно более поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры: сильно чувствуется именно здесь в катакомбах несокрушимая сила дела Христова, дела Сына Божия; незаметно и сам проникаешься силой веры, хочется верить всецело, так, чтобы всецело отдаться Богу и, невзирая ни на что, смело и бодро идти верой к Богу. Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: «Бог нам прибежище и сила», скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово, и начнется иная жизнь, жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божиим. Тогда все становится для человека ясным, как Божий день: ибо конец всего для него в Боге, к Нему и нужно направляться, чтобы быть Ему своим и Его познавать как своего Бога, как носимого в сердце владыку.
