Яков Кротов - Чистая Россия
Ненормальный мир ненормален, потому что в нём темно и днём, и ночью. Никодим ведь, придя ночью к Христу за советом и вечной жизнью, днём делал вид, что с Иисусом незнаком. Возможно, он даже голосовал за Его распятие — во всяком случае, не протестовал. Зато решился помочь с похоронами. Как и Иосиф Аримафейский — член Синедриона, не отмеченный в учениках, зато отмеченный, когда ученики разбежались. Его собственная гробница стала зажигалкой, протянутой Богу. Свету много не надо, но без одной спички, хотя бы сломанной, и Христос окажется бессилен низвести огонь на землю. Если ночью мистер Джекил хотя бы сотую часть дневных усилий тратит, чтобы возместить зло мистера Хайда, то дни мрака сочтены. Просто потому, что зло растёт в геометрической прогрессии, а добро — в человеческой.
ЧИСТО КОНКРЕТНО
Чистая Россия — это так просто!
Запретить смертную казнь.
Установить религиозную свободу — хотя бы вернуться к закону России 1989 года.
Установить экономическую свободу — прежде всего, для мелкого и среднего бизнеса. Изобретать тут ничего не надо, просто взять европейские и американские стандарты в судопроизводстве, регистрации, налогообложении.
Произвести реституцию — хотя бы символически, но там, где возможно, вернуть собственность и наследникам дореволюционных владельцев, и, во вторую очередь, тем, кто был ограблен уже после революции.
Профессиональная армия не более чем в 0,3 % от населения страны.
Вывод российской армии из всех зарубежных государств, ликвидация всех российских военных баз.
Снести комплекс зданий «Лубянки». Всех сотрудников уволить с запретом занимать какие-либо посты в системе государственного управления. Нужны контрразведчики? Набрать новых.
Запрет на профессию для бывших коммунистов, сотрудников Лубянки и пр. Суд над особо ретивыми и нарушавшими законы даже той системы, а также совершавшими преступления против человечности — без срока давности. С 1991 года эти преступления совершаются уже не под коммунистическими лозунгами, хотя приказы отдают всё из прежних кабинетов прежние персонажи, оружие прежнее, стиль прежний. Судить! Для этого, конечно, либо создать в России независимый суд, либо отправить обвиняемых в уже имеющиеся международные трибуналы.
Кое-что по мелочам, вроде муниципального самоуправления, свободных выборов, нормальных налогов.
В то же время, чистая Россия — невероятно сложно.
Ведь нужно не просто защищать демократические идеалы, имеющиеся на Западе, но требовать, чтобы в России власть государства была ограничена более, чем на Западе, потому что в России государство и его подданные более развили несвободу.
Найти политика, который будет за Чистую Россию, нетрудно. Трудно найти политика, который не состоит на государственной службе, не покинул её, потому что власть стала деспотичнее, чем им бы хотелось. Нужно искать новых людей и поддерживать их, пока они растут, а это куда сложнее, чем подбирать с барского стола кости и пытаться облечь их в плоть и кровь, сделать из них «демократических лидеров».
Найти политика, который будет за Чистую Россию, нетрудно. Трудно найти политика, который будет проявлять больше порядочности, чем те, кто не баллотируется, будет говорить побольше правды о себе, своей семье, не прикрываясь коммерческой или личной тайной.
Трудно найти политика (и избирателей), считающего, что политика обязана быть нравственной, и нелицемерно в это верить и жить по этому принципу. Кто исповедует, что политика — дело тайн, интриг и сделок с властью, тот пусть обращается к власти, а не к избирателю-демократу.
Нетрудно найти политика, который возьмётся сорок лет водить народ по пустыне. Трудно найти такого, который не будет при этом ехать сбоку в лимузине, который хотя бы согласится, что это неприлично.
Трудно найти политика, который будет закрыт для власти — для власти Лубянки и номенклатуры, который не будет ходить на переговоры к номенклатуре, и будет открыт избирателю. Но ведь куда деваться: политик и его партия должны быть открыты вниз, а не вверх, чтобы избиратель мог попасть на прием и к лидеру, получить от него ответ на свое письмо; а если лидеру недосуг встретиться с избирателем (которых ведь потому и немного, что они лидеру ненужны), то пусть ему будет недосуг и занимать пространство политики.
Трудно найти политика, который не использует в своих речах слов «народ», «Россия», «империя», «единство народов», «национальная идея», всякой риторики, хоть сколько-нибудь отдающей колониализмом, изоляционизмом и шовинизмом, который, напротив, постоянно напоминает, что свобода важнее безопасности, право выше необходимости, личность важнее общества;
Трудно. Но можно.
Найти избирателя, который готов поддержать такого политика деньгами, намного труднее.
КОГДА КОНЧАЕТСЯ КРИЗИС
В России, как и во всём мире, бывают кризисы. Только во всём мире эти кризисы кончаются, а в России нескончаемо спрашивают: «Когда закончится кризис?».
Кризис кончится, когда человек до такой степени возмутится, что оторвётся от компьютера, в который пишет возмущённые письма, и выйдет на улицу.
Кризис кончится, когда человек до такой степени будет в безвыходной ситуации, что потребует не дешёвого бензина, а настоящих выборов всех органов власти, с управы до президента.
Кризис кончится, когда человеку станет так плохо, что он перестанет ругать начальство и станет предлагать в начальство себя.
Кризис кончится, когда человек перестанет доказывать окружающим, что все идиоты и что политика вся враньё, и начнёт доказывать окружающим, что они молодцы-умницы и потому должны голосовать за партию, которой он симпатизирует.
Кризис кончится, когда человек перестанет просить у чиновника деньги, подчеркивая, что он просит на нечто очень важное — и станет на очень важное жертвовать сам, а от чиновника просит одного: отчёта.
Кризис кончится, когда человек перестанет говорить, что кризис не кончится никогда.
Тогда начнётся жизнь. В ней, конечно, будут свои кризисы, но это будут настоящие кризисы, а в России с 25 октября 1917 года не кризис в жизни, а жизнь в кризисе.
ТЕЛЕФОН ИЗ МРАМОРА
Старик Хоттабыч, поговорив впервые по телефону, тут же изготовил телефон из цельного куска мрамора. Очень удивился, что мраморный телефон не только не работает лучше пластмассового, но и вообще не работает.
Советский деспотизм был мраморным телефоном. В отличие от самодержавия, которое было просто само собой — немножко дубинкой, немножко хоругвью, немножко детской погремушкой. Большевизм изначально есть попытка сделать такой же телефон, как на Западе — во Франции, в Англии — только лучше. Из цельного куска мрамора. Отсюда широчайшее заимствование демократических форм, от Конституции до реабилитации, при полнейшем отсутствии содержания.
Советские люди делились на тех, кто прошёл через инициацию и понял, что телефон — мраморный, и на тех, кто пытался дуть в трубку, проверял, идёт ли ток в телефонную розетку (к розетке аппарат был подключён!). Над такими нормальные советские люди смеялись.
Некоторые диссиденты юродствовали: с серьёзным выражением лица говорили правду в трубку («соблюдайте свои собственные законы!») и кивали, словно им что-то отвечали.
Большинство же людей спокойно ходили на демонстрации и собрания под руководством партии — то есть, имитировали согласие с имитацией. Считали себя, конечно, антисоветчиками в душе — они же ведь лишь имитировали согласие, а это, может, даже более подрывало режим чем реальный протест. Логика-то премудрых пескарей та ещё…
Символом власти в такой системе служили «вертушки» — единственные телефоны в стране, по которым можно было общаться с властью реально. Хотя и тут «можно» не всегда превращалось в реальность.
Когда повелители мраморной телефонии ослабели, народ оживился. Перестройка показала, что люди понимают: телефон — мраморный. Люди помнят, что у телефона должен вращаться диск, должно в трубке что-то звучать.
Люди начали ходить на демонстрации и критиковать привилегии начальства. Это был смелый шаг. Можно сказать, люди действительно превратили в мраморный телефон в не совсем мраморный. Мраморный диск уничтожили (или он сам превратился в пыль, неважно), приделали диск из пластмассы и трубку с настоящим динамиком.
Правление Горбачёва можно сравнить с появлением у ненастоящего телефона настоящего диска. Правление Ельцина добавило настоящую трубку, да и диск заменили симпатичными кнопочками.
Телефон не перестал быть мраморным. Жить, однако, стало значительно веселее. Кнопки на мраморном телефоне можно нажимать до бесконечности — именно потому, что реального набора номера не происходит. До бесконечности можно ходить в пикеты, на демонстрации протеста, до бесконечности писать фельетоны и обличать власть. В трубке-то появились шумы. Правда, реальной связи с абонентом есть, но — шумы. Svoboda pechati! Многие люди по сей день благодарны Ельцину за то, что он хотя бы трубку у телефона оставил настоящую.
