Немесий Эмесский - О природе человека
Не всякая деятельность есть движение, но существует деятельность, происходящая и при неподвижности, по каковой первый действует Бог: ведь первый двигатель неподвижен. Такова же и созерцательная деятельность у людей. Она ведь происходит без движения, потому что и созерцаемое — всегда одно и то же и мысль созерцающего пребывает неизменной, так как всегда сосредоточивается на одном и том же. Поэтому, если созерцательное удовольствие как высочайшее, самое главное и истинное происходит без движения, то очевидно, что другие удовольствия, происходящие через сравнительно незначительные движения, чем при меньших движениях возникают, тем они выше и лучше. Удовольствия разделяются соответственно видам деятельности: сколько видов деятельностей[615], столько и удовольствий, причем, добрым соответствуют добрые, дурным — дурные[616]. Очевидно также, что каждому чувству соответствуют различные по виду удовольствия. Действительно, иные удовольствия свойственны осязанию и вкусу; иные — зрению, слуху и обонянию. Более чистые из внешних чувств суть те, которые доставляют удовольствие, не соприкасаясь с чувственными объектами, каковы зрение, слух и обоняние. Существует также два вида мыслительных функций: один практический (деятельный), другой — теоретический (созерцательный)[617]. Очевидно, таким образом, что и удовольствий, соответствующих этим функциям, два рода, и из них созерцательный совершеннее практического. Человеку свойственны, поскольку он (есть) человек, удовольствия, проистекающие от мыслительной деятельности, потому что чувственные удовольствия присущи[618] ему, поскольку он есть животное, наравне с прочими животными. А так как из чувственных удовольствий одни (люди) услаждаются одними, а другие — другими, то сами по себе хороши те удовольствия, которые представляются таковыми честным людям, а не те, которые порочным. Ведь правым судьею всякой вещи является не первый встречный, но — человек сведущий и расположенный (к тому) по природе.
ГЛАВА XIX
О ПЕЧАЛИ[619]
Видов печали четыре: тоска, горе[620], зависть, сострадание. Тоска (грусть) есть печаль, сопровождающаяся безмолвием; горе (скорбь) — печаль удручающая[621]; зависть — печаль из–за чужих благ; сострадание же — печаль из–за чужих бедствий[622]. Всякая печаль есть зло (κακόν) по своей природе[623]. Ведь если и благородный (честный) муж опечалится подчас, когда погибают полезные люди или дети, или когда опустошается отечество, то — не наперед и не преднамеренно, но в силу обстоятельств. Но и при этих обстоятельствах созерцательная натура остается совершенно бесстрастной, отдаляя себя от всего такого и предаваясь Богу. Дельный муж в таких случаях страдает в меру и не переходит границы; он не побеждается ими, но, скорее, побеждает их. Печаль противоположна умеренному удовольствию, как зло — добру, и чрезмерному удовольствию как зло — злу[624]. Чрезмерность свойственна одним толькотелесным удовольствиям, потому что созерцательные удовольствия, будучи в некоторой степени высочайшими и абсолютными[625], не допускают излишества; им не противополагается печаль, и они не возникают по устранении предшествовавшей печали.
ГЛАВА XX
О СТРАХЕ[626]
И страх разделяется на шесть видов: на нерешительность[627], стыдливость, совестливость (стыд), изумление, ужас и беспокойство. Нерешительность есть боязнь предстоящей деятельности; изумление же — страх от представления чего–либо великого[628]; а ужас — страх от представления чего–либо необыкновенного[629]; беспокойство есть боязнь ошибки, то есть неудачи: так, боясь, что не будем иметь успеха в деле, мы испытываем беспокойство; стыдливость — страх вследствие ожидания порицания, и это чувство[630] — прекраснейшее; совестливость же (стыд) есть страх вследствие совершённого постыдного дела; но и это чувство не безнадёжно в отношении к спасению[631]. Стыдливость отличается от совестливости тем, что совестящийся покрывает себя в том, что он сделал, а стыдливый боится впасть в бесславие[632]. Древние, злоупотребляя словами, часто называют стыдливость совестливостью и совестливость — стыдливостью.
Страх происходит вследствие охлаждения, когда вся теплота стекается к сердцу как[633] к главному центру подобно тому, как народ, когда находится в страхе, убегает к архонтам[634]. Органом печали[635] служит устье (пасть) желудка: в нем именно, во время печали (огорчения) чувствуется колотье, — как говорит об этом Гален в 3–й книге «О доказательстве» приблизительно следующее: «у печалящихся оттекает в желудок много желтой желчи, что причиняет им колотье, и они освобождаются от огорчения и колотья не ранее, чем изрыгнут желчь». Колотье происходит у них ниже хряща, находящегося в средней груди, который называется «мечевидным»[636]. Сердце лежит гораздо выше. Действительно, по отношению к диафрагме[637] желудок находится ниже, а сердце — выше[638]. Древние обычно называют сердцем и устье желудка, как например, Гиппократ и Фукидид, в сочинении о моровой язве[639] рассказывающий следующее: «когда болезнь действовала на сердце, то поворачивала его в разные стороны, и происходили все выделения желчи, какие только известны врачам»[640]. Но, ведь, поворачивается в разные стороны устье желудка, когда вынуждается изблевывать, а не внутренность, сердце.
ГЛАВА XXI
О ГНЕВЕ[641]
Гнев есть волнение околосердечной крови[642], происходящее вследствие испарения (выделения) или возмущения желчи; потому он и называется χολή и χόλος[643]. Иногда же гнев есть желание взаимного мщения. Так, будучи оскорбляемы или думая, что нас оскорбляют, мы раздражаемся, и тогда происходит состояние (πάθος), смешанное из пожелания и гнева.
Видов гнева три: вспыльчивость (οργή), которая называется также χολή и χόλος, злоба (μήνις) и ненависть (κότος). Гнев, имеющий начало и сопровождающийся движением[644], называется вспыльчивостью, а также — χολή и χόλος. Злоба же — гнев застарелый[645]; он назван μήνις от слова μενειν (оставаться) и потому, что он передается памяти[646]. Ненависть есть гнев, выжидающий удобного случая для отмщения; и он получил свое название (κότος) от то κείσθαί[647].
Гнев есть слуга (спутник) разума[648]: так, всякий раз, когда последний сочтет (что–либо) случившееся достойным негодования, тотчас наступает гнев, если, конечно, сохраняют свое положение сообразно с природой.
ГЛАВА XXII
О НЕРАЗУМНОМ, НЕ ПОДЧИНЯЮЩЕМСЯ РАЗУМУ[649]
Итак, то, что повинуется разуму, рассмотрено[650]. К области же того, что не подчиняется разуму, относятся силы питания, рождения и движения крови (биение пульса). Силы питающая и производительная называются физическими, а движущая кровь (пульсовая) — жизненной[651].
ГЛАВА XXIII
О ПИТАЮЩЕЙ СПОСОБНОСТИ (СИЛЕ)[652]
Сила питающая заключает в себе четыре физические силы: привлекающую, удерживающую, изменяющую[653], отделяющую (извергающую). Ведь каждый член (часть) животного организма естественно втягивает в себя свойственную ему пищу, задерживает привлеченную пищу и удержанное изменяет в себя[654], а излишек выталкивает (низвергает). Таковы силы, распределяющие пищу по частям тела [животного[655]], из которых происходит возрастание в длину и ширину. Излишки же выделяются через желудок, мочу, рвоту, пот, рот, нос (ноздри), уши, глаза, выдыхание и через скрытые поры. Итак, некоторые выделения очевидны: через уши (выделяется) так называемая сера (κυψέλη), составляющая нечистоту ушей; через глаза — слезы и гной; через выдыхание — копоть сердечной теплоты[656]. А под скрытыми порами разумеют испарения всего тела, в силу которого из глубины тела[657] вследствие сокращения артерий выходит множество паров, благодаря неплотности (проницаемости) кожи.
Органами питательной силы (способности) являются: рот, желудочный канал[658], желудок, печень, все вены, кишки, обе желчи и почки. Действительно, рот первый приготовляет желудку пищу, раздробляя ее на мелкие части при посредстве зубов и языка: язык, ведь, тоже оказывает величайшую услугу при жевании, собирая пищу и подбрасывая ее зубам, подобно тому, как мелющие подбрасывают рукой хлебное зерно под жернов; так что язык есть некоторым образом как бы рука при жевании пищи. Приготовленная таким образом пища отсылается в желудок через пищепровод: пищепровод, ведь, есть не только орган ощущения потребности, но и проводник пищи. Так, он быстро при поглощении и привлекает пищу, и отсылает в желудок. Желудок же, приняв (ее), отделяет полезное и питательное от каменистого, древянистого и непитательного, и полезное, обратив (переработав) в соки, отсылает печени через вены, которые влекут (соки) от него и проводят в печень; эти вены представляют как бы корни печени[659], влекущие из желудка пищу, подобно тому, как из земли влекут (ее) корни растений. Действительно, желудок подобен земле, доставляющей пищу растениями; корням соответствуют вены, которые к воротам и выпуклым частям печени возносят сок из желудка и кишок через брызжейку[660]; стволу (соответствует) сама печень; ветвям и верхушкам — вены, разделяемые полой веной, исходящей из выпуклых частей печени. Печень, принимая от желудка сок, переваривает его и уподобляет себе: имея же плоть весьма подобную крови, она — естественно — обращает сок в кровь. Кровь же очищается посредством селезенки, желчного пузыря и почек, именно: селезенка привлекает дрожжеватые элементы (крови) и делает их своей пищей; желчный пузырь — едкое[661], что остается в соках от пищи; почки же — серозную жидкость[662] и оставшуюся едкость, — чтобы остальная кровь, уже чистая и полезная[663], распределилась для питания по всем остальным частям (членам) тела посредством вен, которые рассеяны в них. Итак, каждая часть (тела), привлекая кровь, удерживая и изменяя ее в собственную природу, отсылает соседним членам излишек, который является для них пригодной пищей. И таким образом все части тела из крови, доставляемой печенью, питаются, растут и развиваются[664].
