Алексей Карпюк - Вершалинский рай
Альяш, распекая женщину, растравляя собственную душевную боль, испытывал облегчение. Ему казалось, что со своими он поступал так, как советовал сейчас этой бабе.
— Нечего, нечего тут слезы лить! Так тебе, Макалиха, и надо! Что посеяла, то и пожинаешь! И довольно, ступай, вон еще сколько дожидается вас!.. А тебе чего?
— Слепой я, Илья, — ткнулся обезображенным оспой лицом молодой мужчина Альяшу в грудь. — Слепой от рождения! Белый свет хочется увидеть, своих повидать! Сотвори чудо, божий человек, господь дал тебе такое с л о в о!
Альяш оглянулся, и Химка подставила поднос. Пророк поплевал в чашу с елеем, обмакнул в нее палец и помазал слепому веки.
— Если всевышний смилостивится, то, может быть, и…
— О, не говори, через тебя поможет, твоя святая рука легкая! Ты все можешь! С л о в о такое знаешь!.. — Слепой захлебывался от счастья.
— Как твое имя?
— Язеп грешный, святой отец.
— Иди, Язеп, соблюдай посты и молись. Божьим словом начинай и кончай каждый день свой.
От каждой болезни молятся своему святому. Например, зубы заболят — святому Антонию, глаза — Лаврену, голова заболит — Иоанну Предтече… Но старая память пророка уже давно не держала таких подробностей, а под рукой книжки не было, и он рецепты упрощал.
Этот больной ему чем-то понравился. Пророк продержал его возле себя дольше других. Он задумался и, как доктор, вспомнивший еще об одном редком лекарстве, добавил:
— «Верую» и молитву богоматери перед каждой едой и перед сном читать полезно. Только ни о чем другом в это время думать нельзя, — иначе все напрасно!
— Бу-уду, святой отец, буду читать! Ночи на коленях буду выстаивать, как мне господь наказывает твоими устами, все сделаю!
К Альяшу мужчины подвели за руку высокого парня. Угреватый хлопец изо всех сил упирался, по-бычьи наклонив голову, и время от времени фыркал, бессмысленно хохотал, точно его щекотали. Сзади шла мать.
— Иди, иди, Петручок, не брыкайся, дядька тебе конфетку файную даст в серебряной бумажке! — уговаривала она.
— Не пойду-у!..
— Я кому говорю! Слушайся, иди!
Альяш на расстоянии поставил диагноз. Он взял у Химки с подноса медный крест, и на глазах у присутствующих случилось еще одно чудо, которому на хуторах и селах суждена была долгая жизнь в воспоминаниях свидетелей.
— Во имя отца, и сына, и духа святого! — сказал пророк, с силой опустив плашмя довольно тяжелый крест на голову больного, и грозно закричал: — Изыди, сатана, дай место чистому духу!
В предчувствии чуда, чтобы лучше видеть, не упустить ни малейшей подробности, зрители устремились вперед, сдавливая друг друга, сдерживая дыхание.
Парень взвыл от боли и в ужасе попятился, но мужчины удержали его.
В напряженной тишине раздался еще более гневный голос пророка:
— Тебе кажу — изыди, сатана! Иди в пропасть, там твое место, сгинь!
Парень обмер от страха. Он судорожно вдыхал и выдыхал воздух, точно его толкали в котел с кипящей водой. Глаза сумасшедшего бегали, как у затравленного кота.
— А вы не в тиятры сюда пришли, чтобы туманные картины глядеть, не молчите! — накинулся Альяш на публику. — Может, грешен я в чем, не послушает меня господь, найдет среди вас более достойного!
— Святую правду человек говорит!
— И не дрожите так! Лучше сжимайте крепко руки и ноги, чтобы о н не поселился в вас! И повторяйте за мной! Ну? Изыди, сатана!..
— Изыди!.. — неуверенно и вразброд повторили присутствующие.
— Выйди, сатана! — снова раздалась команда.
— Выйди, сатана! — дружнее прокричали осмелевшие люди, возмущенные упорством нечистого.
— А куд… дою? — проглотив комок в горле, спросил больной сквозь слезы.
Старик не сводил с него глаз.
— Каким местом зашел!
— Не вылезу туда! — всхлипнул парень.
— Выйди, нечистая сила!
Все как один грянули уже с угрозой:
— Выйди!
— Я через го… го… голову залез!
— Говорю тебе: как забрался, так и вылезай, сгинь! — Пророк опять замахнулся крестом.
— Не-е! Не-е!.. — завизжал сумасшедший. — Не надо, дяденька, я вы-ыйду!..
Он ткнулся головой в материну кофту.
— Ну ладно, Петручок, ладно уже, хороший ты мой! — стала успокаивать его мать, гладя по голове сына и не отводя от Альяша благодарных глаз. — Не плачь, маленький, родной ты мой!
Больной был весь в поту и слаб, как грудной ребенок. Плечи его вздрагивали от неудержимого плача. Люди постепенно приходили в себя. Должно быть, нет ничего хуже лжи, похожей на правду.
— Гляди-ка, и на этот раз сатана послушался! — восторженно прошептала одна бабка.
— О, Альяш, только прикидывается, что слаб! Силой владеет вели-икой!
— Спасибо, спаси-ибо за выздоровление, святой отец! — истово и широко крестилась мать больного. — Не знаю, как тебя и благодарить… Я своего хозяина пошлю к тебе на работу!
— Ла-адно, благодари бога, иди-и!..
— Один он у нас!.. Ах, как мы счастливы, что наш Петручок… Дозволь мне… Ну, я к тебе вернусь еще! С мужем вернусь, только его отведем!..
Со слезами на глазах от безмерного счастья, не находя слов, чтобы выразить благодарность, и оттого растерявшись, мать обняла вздрагивавшего от рыданий сына и с родственниками стала пробиваться к выходу.
9Стыдливо улыбаясь, ползла к Альяшу Тэкля из Праздников — упитанная кареокая молодайка с черной родинкой на смуглой шее, с глубоким вырезом кофты на груди. Все знали, что, живя в Гродно, она распутничала с сыном помещика Деляси, потом вышла замуж, но мужа и старого отца бросила, путается с молодыми мужиками.
— Тебе чего?
— Отпусти мне, грешной, вины мои, очисти меня от скверны! Замолви словечко перед богом за меня, блудницу, божий человек, я больше так не могу-у!..
Альяш наконец узнал ее. Взял за нос и стал водить голову влево и вправо, приговаривая:
— Нечего, нечего, не-ечего тебе тут делать!
Тэкля попыталась обнять колени пророка.
— Пожалей, отец святой, не прогоня-ай!
— Ты чего сюда приперлась? Хвостом крутить? — Отступив, Альяш распалялся еще больше. — Вон из моей церкви, чтоб и ноги твоей тут не было! Нет тебе пути к господу!
— Ой, не слушай его, господи, не слушай, отверни голову! — ужаснулась Тэкля и простерла руки к иконе.
— Бога не боятся, прутся всякие, кому не лень, в святое место! — подлизывалась к Альяшу следующая пациентка.
— Гнать таких треба и собаками травить! — вторила другая.
Альяш оглядел длинную очередь.
Хрипел мальчик с закрытыми глазами. Озаренная свечами, мать серым рушником вытирала ему пот на лбу, пузыри слюны на губах и с надеждой смотрела на Альяша.
Блестящими, расширенными глазами глядела на него с брезента неподвижная женщина с неприбранными, распущенными волосами.
Рядом стояла и тоже с мольбой смотрела на пророка чахоточная.
Перед иконой кривлялась дурочка.
— Чего выставилась тут? А вот я такая же, как и ты! — твердила она деве Марии.
— Верочка, великий грех говорить так! — умоляла ее напуганная святотатством мать.
— Такая же! Такая же! — еще больше расходилась дурочка. — А чего она задается?! У меня платье даже лучше, с фалдами и с брошкой, во!
— Ах, и в этой нечистая сила!..
— Свяжите ее, пока очередь дойдет, — посоветовали матери. — А то еще накличет на нас беду!
Послышались возня и приглушенный вопль:
— А чего она задается?! Поду-умаешь!.. Не хватай меня, укушу-у!..
Не обращая внимания на то, как утихомиривают дурочку, не спускал с Альяша пристальных глаз и тяжело сопел человек-обрубок, с присвистом хрипя прокуренными легкими.
Не оборачивались, покорно ждали своей очереди и умоляюще ловили взгляд Альяша другие матери. Морщинистые вспотевшие лбы блестели, отражая пламя свечей. Своих детей-калек женщины привезли давно, пророк все не подпускал их, а они терпеливо ждали и ждали…
Тогда слава еще не опьянила Альяша, он не утратил еще трезвости мышления и на чудотворную свою силу смотрел с рассудительной практичностью грибовщинского мужика. Ну, застынет дурная кровь в голове у человека, антонов огонь случится, колтун поразит — разве он хуже усатой знахарки из Плянтов или Пекутня из Городка?! Пожалуй, может даже сделать, чтобы бельмо рассосалось в глазу, или из дурочки нечистую силу выбить. Но разве ж можно отрастить ноги этому калеке?! Такой силы не было даже и у Иоанна кронштадтского, зря люди ему это приписывают, а Распутин мог вообще только кровь царевичу Алексею задержать! Разве втолкуешь глупым бабам, что тут не помогут и лекари?
Возню с такими больными Альяш считал напрасной тратой времени. Дома его ждали братья Ковальские. — Стянут еще что-нибудь, можно ли городским верить?! На болоте парилось неворошенное сено. Буланчика давно пора напоить да увести с выгона — овода замучают! А тут все лезут и лезут в церковь новые паломники, и опять, как в каком-нибудь хлеву или в костеле, мужчины перемешались с женщинами, до того наполнили помещение, что клиросы шатаются, локтем не пошевелишь, не продохнешь от спертого воздуха.
