Адин Штайнзальц - Библейские образы
В контексте этого конфликта и раскрываются личности Михали и Давида; расхождения во взглядах между ними привели к жизненной трагедии: сердце Михали было разбито. Давид не мог всецело принадлежать ей: он не соответствовал ее понятиям о совершенстве, а принять его таким, каким он был, она не сумела. Михаль не могла быть счастлива — ни с Давидом, ни без него.
18
Шломо
Млахим 1, гл. 1–11
МУДРОСТЬ И ЕЕ ГРАНИЦЫ
Царь Шломо может служить примером человека, следовавшего по стопам своего замечательного отца и преуспевшего на этом пути. Правда, несмотря на мудрость и успехи, именно Шломо создал предпосылки, приведшие к разделу царства Давида и утрате им былого величия. Тем не менее, период правления Давида и Шломо часто рассматривается как одно целое, как определенная историческая эпоха. И хотя эти цари очень отличались друг от друга, оба они предстают в ореоле величия и великолепия.
По темпераментам Давид и Шломо представляются почти полными противоположностями. Давид отличался предприимчивостью, значительную часть своей жизни он провел в походах и битвах; он всегда был готов сражаться, знал, как противостоять трудностям и преодолевать их. Для нас, как и для наших предшественников, образ царя Давида обладает неотразимой привлекательностью. Шломо — тоже яркая выдающаяся личность, хотя и совершенно в другом роде. Это был человек, который избегал сражений, предпочитая мир, и старался упрочить свою власть, чтобы созидать и строить.
Шломо придавал большое значение реализации идей и устремлений своего отца, которые в значительной степени совпадали с его собственными идеями и целями. Поэтому можно сказать, что Шломо осуществил самые глубокие чаяния Давида, несмотря на то, что Давид, наверное, предпочел бы, чтобы царем стал кто-нибудь другой из его сыновей, — тот, кто был бы больше похож на него самого. Амнон или Авшалом, более динамичные, чем Шломо, были, вероятно, ближе сердцу Давида, но они унаследовали лишь внешние черты облика Давида, сделавшие его самым любимым из еврейских царей. Шломо же унаследовал внутреннюю сущность качеств отца.
Для Давида характерно сочетание высокой духовности с практичностью. Он добивался задуманного с необычайной целеустремленностью, проявляя при этом способность к самоограничению. Давид твердо придерживался принципов, которые он считал основными: искреннее почитание Всевышнего и создание сильного государства, объединившего весь еврейский народ. Эти принципы разделял и Шломо, что по праву делает его достойным преемником Давида.
Общеизвестно, что Шломо был знаменит своей мудростью. Об этом неоднократно упоминается Танахе. В первый раз сам Давид отмечает это, сказав сыну, которому было тогда не более шестнадцати лет, что назначает его своим преемником. Все деяния Шломо отражают глубокую мудрость, выходящую за пределы практичности и утилитаризма, хотя он был и житейски умен, и проницателен.
Читая между строк Священного Писания, мы понимаем, что Шломо обладал и мудростью провидца. Например, он стремился разрушить племенную структуру израильского народа тех времен, установив с этой целью новое административное деление государства на двенадцать географических провинций, границы которых совпадали с традиционными границами племенных уделов. Правители этих провинций подчинялись непосредственно царю и отчитывались перед ним. Таким образом Шломо пытался постепенно осуществить административную реформу, не заявляя открыто о своем намерении упразднить давно сложившуюся традицию племенной автономии. Его тактика была настолько успешной, что после Шломо уже нельзя было говорить о коленах как о самостоятельных общностях, имеющих своих предводителей и занимающих четко определенные территории. «Тихая дипломатия» Шломо приводила к стиранию различий между коленами и лишала их многих форм военной, общественной и политической независимости, которую они сохраняли вплоть до эпохи Давида. Политическая дальновидность Шломо проявлялась и в том, как он выбирал должностных лиц и определял их статус. Шломо пришел к власти благодаря поддержке некоторых подразделений войска Давида, главным образом наемных. Сильнейшим из его политических сторонников, главной его опорой был Бная, сын Йеояда, командир гвардии чужеземцев. Это был своего рода «иностранный легион», не связанный с каким-либо из колен. И Бная был вознагражден за свою верность — он был поставлен во главе царской армии. Однако внимательное рассмотрение последующих назначений, сделанных царем, показывает, что при Шломо роль главнокомандующего постепенно теряла свое значение. Наряду с главнокомандующим, который до этого был вторым лицом в государстве после царя, появились новые должностные лица: писцы, ведавшие внешними связями, сборщики налогов, которые стали ответственными за государственную казну, личные секретари царя — советники, которые играли существенную роль в создании новой структуры власти. Все функционеры, включая «ведающего дворцом», стали центральными фигурами в администрации царства. Главнокомандующий же остался не более чем просто военным специалистом, ведающим войсками. Это еще один пример присущей Шломо «тихой дипломатии» — не резких, но эффективных методов достижения политических целей посредством административных мер.
В сфере внешней политики Шломо также ввел примечательные изменения. Он был первым правителем Израиля, который сделал серьезную попытку — и до некоторой степени успешную — создать сеть внешнеторговых и дипломатических связей. Если внешнеполитические отношения Давида с другими странами основывались на военных союзах большей или меньшей длительности, то Шломо последовательно стремился налаживать постоянные дипломатические отношения не только с крупными государствами тех времен, но и с менее сильными странами и даже с общинами. Он создал систему политических отношений, которой затем придерживались все цари Иудейского и Израильского царств.
Здесь стоит добавить, что тысяча жен Шломо вовсе не свидетельствуют о его ненасытной страсти. Его гарем был отражением его политических связей. Многочисленные браки были для Шломо средством обеспечения хороших отношений с другими государствами и влиятельными кланами, отражением его усилий, направленных на достижение политических целей средствами менее болезненными, чем война.
Мудрость Шломо обеспечила еврейскому государству долгие годы мира, что позволило царю осуществить великое дело — построить Храм, благодаря чему Шломо стал почти мифологической фигурой. Однако, говоря о величии этого царя, нельзя не отметить его невольное отступничество от одной из самых важных заповедей Торы. В Священном Писании говорится, что жены Шломо «склонили сердце его к другим божествам» (Млахим I, 11–4). Но и здесь, как представляется, не чувственность и не податливость в отношениях с женщинами побудили царя уступить требованиям его иноземных жен. Сыграло роль другое: Шломо был слишком умен, чтобы придавать серьезное значение идолопоклонтву своих жен, считая это пустяком. Сам он по-прежнему чтил Единого Б-га, о чем свидетельствует молитва Шломо, приведенная в книге Млахим I, 8:15–53. Эта молитва — своего рода интеллектуальный трактат, в котором сделана попытка определить отношения между Всевышним и Иерусалимским Храмом. Для человека, столь глубоко верующего и мудрого, каким был Шломо, языческие культуры представлялись чем-то наподобие детских игр и, не придавая им значения, он позволял своим женам играть в привычные для них игры и совершать не имеющие для него никакого смысла церемонии. В этом смысле жены действительно отклонили его сердце от пути истинного: разумеется, он не поддался соблазнам и искушениям их культов, но ошибка его заключалась в том, что он недооценил влияния этих культов на других людей.
То же можно сказать и о его внутренней политике: Шломо недооценил реакцию народа, «маленького человека» на свои тщательно разработанные и далеко идущие планы, не видел в них недочетов, которые вызывали недовольство подданных. А между тем росло нежелание масс платить непомерно высокие налоги, и что еще хуже — все шире распространялись в народе иноземные культы, подрывая национальные традиции.
Таким образом, неудачи Шломо оказались следствием его величия, его широкого взгляда на вещи и его неспособности оценить значение мелкого и тривиального. Он не смог предвидеть последствий своего снисходительного отношения к языческим элементам в религиозном ритуале, недооценив их привлекательность для простонародья. Мудрец, меривший мир по своей мерке, не мог представить себе, что его царствование породит мелких заговорщиков, которые смогут разрушить то, что он создал.
19
Элиша
Млахим I 19:19–2; Млахим II, гл. 2–8 и 13:14–21
