Сергей Желудков - Литургические заметки
Сегодня можно констатировать «смещение центра» нашей литургии. Некогда «предложение» было расположено отдельно от алтаря, и процессия с Дарами шествовала к алтарю по храму под пение Херувимской. Следы этого сохранились и доныне в текстах некоторых изданий Служебника: «...Я обходят храм, молящеся». У нас же теперь «предложение» закрыто иконостасом; и молитвы Евхаристии закрыты — заглушены пением (об этом потом — ниже). В результате Великий вход превратился в «великий выход» из святилища; а «Иже херувимы» стало для народа молитвенным средоточием литургии. В будущем храме — отделить «предложение» от алтаря и открыть молитвы Евхаристии. Тогда, только тогда все встанет на место.
Пока же, я думаю, не один я каждый раз бываю опечален от этой удивительной немузыкальности, литургической бестактности нашего духовенства на Великом входе. Они должны торжественно выходить под пение хора, торжественно стоять до окончания пения. Нет — обязательно задержатся, идут в мертвой паузе... Или говорят на ходу.
Тут могут сказать мне: "Что-то уж слишком чувствительное отношение к церемониям. Церковь – не театр"... Но давайте объяснимся, условимся в принципе о стиле русского церковного Богослужения. Тут возможны только два направления. Либо — возвращение к простоте первоначального Христианства, и тогда вообще не нужно никаких церемоний. Либо — продолжение исторически сложившегося именно церемониального стиля церковного Богослужения. В данном случае у нас — торжественный обряд перенесения Даров на престол. Какое бы «символическое» (крайне спорное) толкование ни придать этому шествию с Дарами — его торжественность во всяком случае должна символизировать наше благоговейное отношение к таинству Евхаристии. А когда церемония совершается не церемониально, в пустой паузе — она превращается в отрицательный символ нашего небрежения; и к этому нельзя отнестись равнодушно.
39
«...Поминовение на великом входе патриарха, епископа и "благочестивейшаго, самодержавнейшаго" — наше русское изобретение. Но откуда вы взяли, что у греков: "Всех вас православных христиан..."? Я ни в одном греческом служебнике этого не видел; там только "Всех вас (или нас, это звучит одинаково) да помянет Г. Б..." Так и у старообрядцев на Рогожском, сам слышал (служил архиепископ Флавиан, но и его не поминали). Так решил поминать на великом входе и наш собор 1917-1918 г. Так и в "Богослужебных указаниях" на 1958 г. [Приложение: Формулы поминовения чиноначалия церковного..., С. 234-235.]. У литургистов эта формула не может вызвать ни малейших сомнений. После "помяни" уместно лишь краткое сокрушенно "мя" и "нас" и т. п. без всяких пояснительных титулов, а если пояснять, то тоже только в духе сокрушения и смирения, например: "мя студнаго и нечистаго", но никак не "православного" христианина...». Из письма, 1959
Вот оно что. А я думал — почему это всякий раз какая-то неловкость. «Православных христиан» — это значит ведь: «ортодоксальных христиан»... Титул «православный» — это награда, а когда он присваивается себе в первом лице, в нем явственно звучит похвальба и даже сектантство. То же, что с титулом «Богослов». Святый Иоанн Богослов, потом святитель Григорий Богослов, преподобный Симеон, Новый Богослов... Но когда люди сами себя величают «Богословами» — это ни с чем несообразная дерзость, которой мы не замечаем только потому, что привыкли.
Итак, «Всех вас да помянет»... Но нигде, нигде у нас этой единственно правильной формулы не произносят. Зато уж совсем вопреки Служебнику — всякие новопридуманные возглашения за митрополитов, архиепископов и епископов православных, священство, диаконство, монашество, весь причт церковный. И всегда досадно, что духовенство так много отводит само себе внимания. Я сам слышал, как один священник громко возглашал даже так: «Протоиерейство мое да помянет»... Впрочем, другой не забыл и мирян — изобрел для них такое поминовение: «Благотворителей, благоукрасителей, посетителей, прихожан и богомольцев храма сего». Опять подумаешь: как можно доверять таким авторам церковную проповедь?
40
«Молитвы антифонов, равно как и молитву входа, священник, замечено в Служебнике, читает "тайно" и произносит во всеуслышание один лишь возглас или конечное славословие. Это отделение священника от народа при отправлении богослужения и его уединение от присутствующих в круг ему одному назначенных и ему одному доступных молитв стоит в противоречии с древне-церковною практикою. По воззрению древней церкви, и пастырь и пасомые, и священник и всякий верующий были полными участниками в совершении богослужения... В древнейшем списке литургии, Александрийском Людолфовом, прямо замечается о каноне евхаристии: «и повторяет народ слова епископа»:
... Как отозвалась замена гласных молитв тайными на самом строе церковной службы, легко понять из того, что она нарушила цельность богослужебного акта, разорвала его на две параллельные части и внесла разлад в то, что само по себе составляет одно нерасторгаемое целое. Что такое эта, если так можно выразиться, отдельная служба, представляемая мирянину подле другой параллельной, идущей в алтаре и отправляемой священником? Мы слышим, например, возглас священника, но того, к чему он относится, что он подтверждает и уясняет, мы не знаем, потому что молитва, связанная с возгласом, читается священником тайно. А слышать один конец не значит ли слышать одни слова без мыслей?.. Что стало с евхаристическим каноном — этой таинственнейшей частию литургии — тою частию, которая сохраняет в себе осязательные следы древне-церковного духа и которая сосредоточивала на себе такую благоговейную заботливость со стороны древней церкви? Народу эта часть представляется в скудных отрывках. Часто притом выбранных не совсем удачно. Видимой связи между ними нет и не легко восстановить ее тому, кто не знаком с содержанием служебника и не читал самых молитв. А между тем евхаристический канон есть в высшей степени стройное и округленное целое, в нем так много высоких молитвенных элементов; и все это остается для народа недоступным. Древняя иерархия, сделавши богослужение вполне открытым для верных, представляя его в цельной и полной системе сознанию каждого, руководствовалась более верным и глубоким психологическим тактом, чем церковь позднейшего времени».
Проф. А. П. Голубцов,
«Историческое объяснение обрядов литургии»
«В настоящее время все молитвы литургии, кроме заамвонной, у нас читаются священнослужителями тайно от народа. Вместо цельных молитв последний слышит лишь так называемые возгласы, то есть окончания молитв, содержащие славословие св. Троицы, большей частию в виде заключения причинного периода [Например, Яко Твоя держава, Яко благ и Человеколюбец Бог еси, Яко подобает Тебе всякая слава и проч. (прим. Голубцова).], или краткие извлечения, отрывочные фразы из середины их [Как то: Победную пестю погоще, Примите, ядите, Пиите от нея вси и проч. (прим. Голубцова).], между которыми нет видимой связи и не легко восстановить ее тому, кто не знаком с содержанием молитв и никогда не имел в руках Служебника. Совершенно обратное явление представляла в этом отношении литургийная практика первых трех-четырех столетий: там гласное, общенародное произнесение молитв предполагалось само собой, являлось своего рода condition sine qua non (непременное условие) самой литургийной службы...
...Трудно обозначить точно хронологический предел, с которого начала вытесняться древне-христианская практика общенародного произнесения литургийных молитв, и когда окончательно уступила она место тайному чтению последних. Есть основания утверждать, что перемена эта произошла приблизительно в пятом столетии, хотя начало ее было несколько раньше... В одной из своих бесед св. Иоанн Златоуст оставил нам осязательное доказательство того, что в его времена литургия продолжала сохранять свой прежний, вполне открытый характер и гласное чтение евхаристических молитв было делом обычным [Беседа 18 на II Послание к Коринфянам, Беседа на Деяния. (прим. Голубцова).].
...В новые условия церковной дисциплины переносит нас 137-я новелла императора Юстиниана († 565), указывающая уже на существенное изменение столь крепко державшегося еще во времена Златоуста древнего обычая гласного чтения литургийных молитв. «Повелеваем, говорится в ней, чтобы все епископы и пресвитеры не тайно совершали Божественное приношение и бывающую при святом Крещении молитву, но таким голосом, который хорошо был бы слышен верным народом, дабы души слышащих приходили от того в большее благоговение, богохваление и благословение»... Но императорский указ, хотя и скреплявшийся авторитетом апостола (I Кор. XIV, 16-17, Рим. X, 10), не мог изменить, исправить дела и удержать начавшиеся движения в области богослужения. Новая практика, не будучи еще повсеместною, пустила однако же глубокие корни и имела за себя сильные голоса».
