Валентин Свенцицкий - Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам кавказских гор
Рис. Келья пустынника о. Семена
О. Сергий показывает мне громадный, обросший мохом камень, круглый, как шар.
— Этот камень сорвался откуда-то с вершины, налетел на пихту, пихта упала и свалила собой другую.
И действительно тут же недалеко лежат две полусгнивших пихты.
— Я несколько раз видел, как деревья от молнии загораются, — говорит о. Сергий, — у нас на поляне обожженная пихта стоит — это при мне случилось. Гроза была сильная. Гром, не переставая, гремел… да вдруг, как ударит, — точно тут на поляне разорвалось что. И разом ослепило меня. Смотрю: громадное пламя вспыхнуло — все дерево в огне. Красиво было смотреть.
— Сейчас наши дороги разойдутся, — сказал о. Иван, — это поляна о. Семена. Вы в гору свернете, а мне надо немного вниз спуститься, всю гору кругом обойти и вон на ту вершину подняться: там и живу.
— О. Семен дома? — спросил я.
— Нет, он с месяц как ушел — что-то насчет воинской повинности надо ему: все-таки огород успел справить — ничего…
Действительно, огород оказался в полном порядке.
— Смотри-ка, о. Сергий, — сказал о. Исаакий, — лук-то у него лучше нашего. У нас градом побило, а у него ничего.
Нашли несколько спелых ягод клубники и смородины. Келья была отперта. На террасе висел старый изорванный подрясник.
— Ну, вы отдыхайте здесь, — проговорил о. Иван, — а я поскорей пойду.
Но и мы долго отдыхать не стали. Над горами потянулись редкие, точно синеватый дым, облака. О. Сергий уже несколько раз с тревогой посматривал на небо! и теперь торопил: как бы погода не испортилась, а то и поснимать не удастся.
Ближе к вершине лес почти исключительно хвойный. Каждый поворот открывает неожиданный вид, то на одну, то на другую сторону хребта. Слева горы сравнительно невысокие, возвышаются мягкими холмами, сплошь покрытыми лесом. Справа видна дальняя снежная цепь.
Мы всходим на небольшую, совершенно ровную площадку, заросшую невысоким ельником. Здесь устроена скамеечка. О. Сергий и о. Исаакий видят ее в первый раз.
— Должно быть, о. Семен сделал, — улыбается о. Сергий, — он все тут за грибами ходит.
До вершины теперь недалеко. Мы делаем последнее усилие и без передышки входим на самую вершину.
XVII. НА ГОРНОМ ХРЕБТЕ
Рис. Гора Хутыа
Холодный ветер резко ударяет в лицо. Белая цепь гор, освещенная солнцем, слепит глаза. Внизу, на страшной глубине, открывается вся долина по р. Кодор с едва видными домиками поселенцев и сереющей нитью шоссе. Дух захватывает смотреть туда, вниз. И кажется, что ветер, вырвавшись из-за гор, подхватит и унесет с собой…
Несколько мгновений мы стоим молча. Я чувствую, что на глазах выступают слезы — может быть, от ветра, может быть, от яркого солнечного света, а может быть, от непередаваемого лучезарного чувства, расширяющего душу…
— Господи, — говорит о. Сергий, — хорошо-то как!
Но его огорчает, что облака все больше застилают вершины гор — и помешают снимать.
Стоять холодно. Мы идем по тропе вдоль хребта. Часто останавливаемся, и, несмотря на облака, снимаем горы.
— Вот эта вершина называется гора Хутыа, — показывает мне рукой о. Сергий, — снимите ее, очень красиво выйдет.
— Нет, о. Сергий, выйдет не очень хорошо, — облака мешают.
— Все-таки снимите…
По обрыву растут ели и пихта. Нам видны только вершины их. Выбираем прогалины между деревьев. Останавливаемся и смотрим, как в раму, на долину и горы.
На одной из таких остановок я долго ждал, чтобы прошли облака — хотелось снять горы. О. Сергий, опершись на палку, задумался. Он стоял на упавшем пне, около большой, совершенно одинокой в этом месте, пихты. Я не мог удержаться: перевел аппарат и снял его.
О. Исаакий заметил все это и засмеялся.
— Сняли тебя, о. Сергий! — сказал он. О. Сергий только руками всплеснул.
— А я думал, горы снимаете… жду, облака пройдут… Как же вы это успели-то?.. Ах искушение!..
И он долго потом подсмеивался над собой.
О. Исаакий рассказал мне, как ходили, на одну из самых дальних горных цепей, пустынники искать удобных для келий мест.
— О. Трифиллий, да еще два брата ходили туда…
— Это какой о. Трифиллий, — спросил я, который не далеко от о. Никифора живет?
— Да — этот самый. Ведь он все горы исходил и излазил. Вон, видите, выступ чернеется, а около него снег. Так вот на самом этом месте стали они подыматься. Снегу много было — не разберешь, где гора, где, просто так, снег навис. И оборвись они. Покатились прямо в пропасть. Один ногу сломал. Ну, как оттуда нести? Невозможно! Пришлось оставить лежать в снегу. Один дежурил около него, другой за пищей сюда ходил… долго болел, ничего, слава Богу, поправился.
Около самой тропы растет пихта. Их немного здесь, на вершине. В глаза бросается вырезанный на гладком стволе крест.
— Это о. Трифиллий вырезал, — говорит о. Исаакий.
— Вы слышали, о. Исаакий, — он хочет уходить из своей кельи, — сказал я.
— Да, слышал. Мешают! Он давно безмолвия ищет. Хорошей жизни человек. И простой. Не знаю, найдет ли удобное место.
Тропа чем дальше, — тем гуще заросла цепкой травой. О. Сергий идет впереди нас и палкой бьет по траве, то направо, то налево.
Я долго не могу понять — зачем он это делает: шалит, точно маленький! Но шалость совершенно не идет к о. Сергию.
Оказывается, это он расчищает дорогу мне и о. Исаакию!
О. Исаакий окликает его:
— Не пора ли спускаться, о. Сергий?
— Да, пожалуй. Теперь тропа пойдет густым лесом. Гор все равно видно не будет.
— Значит, той же дорогой назад идти? — спрашиваю я.
— Нет, зачем же — говорит о. Сергий, — этак не интересно. Будем спускаться по новой дороге, прямо здесь и пройдем косогором. Земля мягкая, камней нет. Хоть оно и покруче немножко, а идти легче.
Последний раз смотрим мы на снежные горы в узкий просвет между двух пихт и начинаем спускаться вниз.
Косогор, действительно, совсем другой, чем тот, по которому мы подымались на гору: там были местами мелкие камни, местами заросли ажины и цепкой травы. Здесь земля мягкая, как пух, трава высокая, но тоже какая-то мягкая, с широкими бархатистыми листьями. Довольно круто, но нога тонет в мягкой земле, не скользит и идти совсем нетрудно.
О. Сергий показывает мне на глубокую яму у корня пихты:
— Это Мишкина келья.
— Много здесь медведей?
— Очень много. Мы их постоянно видим.
— Не боитесь?
— Ну, конечно, нет! Мишка добрый: только поесть любит. Особенно лаком до кукурузы.
— Я раз очень близко с медведем встретился, — говорит о. Исаакий, — иду как-то и вот в самом узком месте, помните, где крутой подъем, пониже о. Вениамина, слышу, кто-то идет навстречу. Я снизу шел. Всматриваюсь вверх, в гору — медведь! Увидал меня — остановился. Я тоже остановился и кричу:
— Мишка, куда идешь, давай дорогу!
Послушался: постоял, постоял и побежал в лес.
Жить им привольно здесь — ягод много. Никто не пугает.
О. Сергий нашел несколько белых грибов. Срывая их, все приговаривал:
— Соус какой сделаю! С картофелем… вкусно будет. Попробуете нашего рукоделья!
— А мало их что-то у вас.
— Да, мало почему-то. Вот около о. Трифиллия больше: Он собирает, сушит, — любитель!
Рис. Снеговой хребет
Спускаться делается довольно трудно: опять начались камни и колючая трава. О. Сергий то быстро идет вперед, то и опять, как на вершине, расчищает дорогу, то подходит сбоку и в самую критическую минуту удивительно ловко задерживает мою ногу, съезжающую вниз, своею ногой…
Но вот и знакомая поляна. Мы опять вышли к келье о. Семена, хотя и другой дорогой. Отдыхаем немного. О. Сергий и о. Исаакий любуются на огород, который почему-то меньше пострадал от града, чем у них.
От кельи о. Семена мы опять идем новой дорогой. Я все время чувствую себя, как будто бы возвращаюсь в свой постоянный дом. И, когда вспоминаю, что завтра утром мне предстоит уйти отсюда, чтобы никогда не вернуться в эти места, делается как-то странно, точно не можешь определить, — что же на самом деле: то ли, что здесь мой дом, или то, что я завтра уйду?
— Скоро будем дома, — говорит о. Сергий.
— Мне хочется поскорей домой.
— Устали? — спрашивает о. Исаакий, приостанавливаясь.
— Нет, не устал. Просто так. Хочется посидеть дома…
Мы выходим на нашу поляну с другой стороны, и я до самого последнего момента не узнаю дороги. Лес обрывается, и прямо перед глазами знакомая келья, маленькая терраска, маленькая «летняя кухня» в сторонке, а за кельей высокие, высокие, издали еще более величественные пихты.
Я. обрадовался до смешного. Точно долгие годы не был в родном доме и теперь вернулся…
