Владимир Костенко - Взгляд в упор

Немало есть любителей,
В кого-то метко плюнуть,
И по чужим обителям,
Без спросу нос свой сунуть.

Закрыв глазенки бревнами,
В соринках чьих-то рыться,
Чтоб сделать их огромными,
Напакостить и скрыться.

И ухмыляясь гадостно,
Ехидством заливаться,
Считая высшей радостью
Злорадно издеваться.

Над, у беду попавшими,
Судьбой, нежданно, битыми.
Над ангелами падшими,
Друзьями позабытыми.

И наливаться силою,
Смакуя их страдания,
И гордость их насиловать
Лукавым состраданием.

И подавиться злобою,
От недопонимания,
Всей сущностью утробною:
«Как делит Бог внимание?»

Глаза свои царапать,
Не веря в возрождение,
Слезой бессилья капать,
При виде восхождения.

От всех укрыться в круге,
Плевками очерченном.
Без друга и подруги,
В дворце позолоченном.

Казниться одиночеством,
За все дела «хорошие».
С таким красивым отчеством!
В гостях нигде непрошены!

Если, ты, зависть пригрел на груди,
Если, ты, ненависть копишь в загривок,
Значит, ты, жизни спокойной не жди,
Все у тебя пойдет косо и криво.

На могилу я к деду с вопросом пришел,
Как ты смог: на войне потерял, но нашел?
Я тебя понимаю, ты б погиб без мечты,
Каждый день ты ласкал и лелеял черты.

Той, что раз увидав, ты влюбился навек,
Что шептала тебе: «Помни, ты – человек!
У тебя есть причал, жду тебя, милый мой!
Я молю, амбразуру не закрой ты собой!

Ты отчаянный, смелый, но ты, же не сам,
За меня ты в ответе, не спеши к небесам.
Я молитвой прикрою тебя от беды,
Знаю, в первые рвешься всегда, ты, ряды».

Ты на зов ее шел, через Брест и Берлин,
Через взрывы снарядов, завывание мин,
Балатонскую ярость рукопашной борьбы.
Я врагу не желаю подобной судьбы.

А потом была встреча, слов безумный поток:
«Я пришел!».
«Я дождалась!»
«Задержался чуток».
А, затем 70 лет, словно миг, пронеслись.
Дети, внуки, правнуки на могиле сошлись.

«Да пошел, ты!»
«Куда? Хорошо, я уйду!»
«Напугал! Да замену я быстро найду!»
«Все понятно, змею я пригрел на груди!»
«Что ты можешь нагреть? Все, давай уходи!»

И фуражка об пол, двери страшный удар,
Выбивает из душ озлобленья угар:
«Что я делаю, Боже! Неужели уйдет?»
«Все, пожили. Финал!
Не бежит! Не зовет!»

А малыш, пятилетний, дрожь, пытаясь унять,
Что же дома случилось, не может понять.
Почему мама держит платочек у рта?
«Мама! Папа ушел, значит, я сирота?

И меня будут дети дразнить, обижать?
Не сиди, мама, надо за папкой бежать!»
Мать схватила сыночка, рванулась к двери.
Вдруг услышала голос, родной: «Отвори!»

Треугольник любви от рыданий весь взмок:
«Я люблю вас!» – малыш еле вымолвить смог.
«Не бросайте меня, мне ведь плохо без вас».
Понимания ужас катился из глаз.

Жизнь – не сказка, в которой счастливый конец.
Вытри слезы, готовсь к новой жизни, малец.
Будешь трудно взлетать, как птенец без крыла.
Не взлетишь, спросишь маму: «Зачем родила?»

Наши предки, казаки, ничего не боялись,
Кроме, как обвинений в трусости.
По делам атаманов себе выбирали,
Чтобы мог на врага их вести.

Сыновья атаманов не «ховались» под юбкой,
Вместе с батькой ходили в походы.
Становились мужчинами в сабельной рубке,
Невзирая на юные годы.

Наши предки, дворяне, ничего не боялись,
Кроме, как обвинений в бесчестности.
На балах пропадали, на дуэлях сражались,
Но всегда защищали Отечество.

Графа сын мог спокойно корнетом служить,
Сын барона командовать ротой.
За страну не жалели живот положить,
И со смертью играли с охотой

Современники, наши, что дорвались до власти,
Вообще ничего не боятся.
Ни бесчестья позора, ни собственной трусости,
Лишь бы только в верхах удержаться.

Сыновья депутатов и власть предержащих,
Не могу вас представить в бою,
Грязных, потных, свирепых, от боли кричащих,
Защищающих землю свою.

Вы, пожалуй, в истории первое племя,
Без проблем, без забот, без нужды.
Самым главным судьею для вас будет время,
А пока, что ему – вы чужды.

На скамье подсудимых сидели, потупясь,
Легкомысленность, гордость и упрямая тупость.
Нетерпимость и вспыльчивость мерили клетку,
А блудливость с изменой бросали монетку.

«Суд идет!». Встали все, в зале смолк разговор.
Беспристрастный судья зачитал приговор:
«Всех»– назвал по фамилии,  имени- отчеству.
«Приговорить к… одиночеству!»

Одиночные камеры строим мы сами,
Разгоняем любимых, друзей кулаками.
Добиваем, упавших, ногами, словами.
Мол, спасаем себя, в самом деле – лукавим.

Мастера разрушать, все доводим до точки,
В гневе топчем любви молодые росточки.
Научились легко, из былого кусочков,
Для себя и других взводить одиночки.

Нас веками учили
Мастерству ненавидеть.
В, страха, склеп, заточили,
Темноту, чтоб лишь видеть.

Мы прощать не умеем,
Наша память – зловеща.
Мы обиды лелеем,
Как любимые вещи.

Корку с ран мы сдираем,
Чтоб упиться страданьем.
Из души убираем
Жалость и состраданье.

Никого не жалеем,
Даже самых любимых.
Жаждой мести болеем,
И врагов ищем мнимых.

Мы терпеть не умеем,
Если кто-то иначе.
От бессилья немеем,
И от зависти плачем.

Доброта – это слабость,
В нашем непонимании.
Любим силу и злость,
И величия манию.

За деньги можно графом стать,
Или вором «в законе».
Свои портреты выставлять,
Вместо святой иконы.

За деньги можно страх купить,
Или подобострастие.
Заставить женщину в любви,
Предать желанье страсти.

За деньги можно власть иметь,
Друзей водить компании.
И делать то, что всем не сметь,
Как хищные  пирании.

За деньги можно унижать,
Зависимых служивых.
Себя от жизни ограждать
Нахлебниками лживыми.

За деньги можно поиграть,
И в мецената доброго:
На рубль дать, на три забрать,
Рубаху снять с убогого.

За деньги можно получить,
Какого-нибудь «Члена…»
И детям звания вручить,
Для блага поколений.

За деньги можно пол менять,
Спилив рога оленьи.
Нельзя лишь человеком стать,
Ни за какие деньги!

В истории пятна не смыть,
Давно уже понять пора.
Увы, мы продолжаем жить,
Как сыновья Владимира.

Друг друга душим, топим, бьем,