Владимир Монастырев - Свидетель защиты
Обзор книги Владимир Монастырев - Свидетель защиты
Свидетель защиты
СВИДЕТЕЛЬ ЗАЩИТЫ[1]
1
Андрей Аверьянович Петров нажал кнопку выключателя, и под пластмассовым абажуром загорелась лампочка, ярко и ровно осветив стол. И без того тусклый дневной свет за окном вовсе померк. Часы показывали половину шестого, а на дворе уже смеркалось.
«Еще одно лето пролетело», — не без грусти подумал Андрей Аверьянович. Он откинулся на спинку стула, прикрыл уставшие глаза. В комнате было тихо — посетители разошлись. На улице прошелестел шинами троллейбус, и Андрею Аверьяновичу показалось, что это шелестит дождь, и захотелось, надев плащ, надвинув поглубже шляпу, пойти по мокрым улицам, ни о чем не думая, просто так идти, смотреть, как отражаются в мокром асфальте голые ветви деревьев, как по опрокинутому небу бегут под ноги осенние тучи.
Открыв глаза, Андрей Аверьянович увидел стол с раскрытой папкой, с настольной авторучкой, нацеленной, как ракета, в потолок, и решил, что на сегодня хватит. И стол, и папка, и эта длиннохвостая ручка вызывали неприязнь, надо от них отдохнуть.
Когда он запирал стол, дверь отворилась, и вошел мужчина в темном плаще и серой шляпе.
— Не надеялся застать, — сказал он, протягивая Петрову руку, — однако застал. Удача.
— Садитесь, — Андрей Аверьянович указал на стул, сам сел на прежнее место. — Давненько мы с вами не виделись.
— Давненько, — согласился посетитель. — Школа, она, знаете ли, времени оставляет мало.
С Николаем Ивановичем Костыриным Петров прожил две недели в доме отдыха. Вместе купались, ходили в горы, играли в шахматы. Несколько раз перед ужином пропустили по сто граммов коньячку. Потом встречались на улице, трясли друг другу руки и высказывали горячее желание «собраться и посидеть», но так ни разу не собрались и не посидели. И сейчас Костырин явился не за тем, чтобы поддержать знакомство, а по делу, это уж Андрей Аверьянович чуял адвокатским своим нюхом.
Для приличия поговорив с минуту о погоде, вспомнив, как им хорошо отдыхалось у моря, Костырин сказал:
— А ведь я к вам с просьбой.
— Рад служить, — без особого восторга ответил Андрей Аверьянович.
— Работает в нашей школе учительница, Вера Сергеевна Седых, — начал Костырин, — знающий математик, отличный человек. Семья у нее хорошая: муж — инженер, начальник цеха на станкостроительном, двое сыновей — старшему девятнадцать, младшему семнадцать. Благополучная семья. И вдруг — на тебе, как снег на голову — младшего арестовали: ограбил старушку. Вежливый такой мальчик, симпатичный и — ограбил старушку. Наваждение какое-то. Никто не хотел верить, но, увы, улики неопровержимые, мальчик признался — да, ограбил.
— Следствие закончено? — спросил Андрей Аверьянович.
— Закончено. Предстоит суд, и я от имени Веры Сергеевны пришел просить вас взять это дело…
— Но у обвиняемого уже есть адвокат. Вы сказали, что ему семнадцать, то есть он несовершеннолетний, а в таких случаях обвинение предъявляется в присутствии адвоката.
— Совершенно верно, адвокат есть, но его назначили, он к этому делу равнодушен…
— Что значит, равнодушен?
— Извините, может быть, я употребил не то слово…
— Дело не в словах, — возразил Андрей Аверьянович. — Вы же знаете, что мы не защищаем обвиняемого от закона, то есть не выгораживаем его. Мы защищаем его интересы, его право на объективное разбирательство дела. По идее и по духу наших законов адвокат обязан помочь суду установить истину, не упустив ничего, а вовсе не обелять преступника. В данном случае дело, видимо, совершенно ясное, и участие адвоката носит характер формальный, что ли.
— Вот-вот, — подхватил Костырин, — вы нашли нужное слово: формальный. А матери — и я ее очень понимаю — хочется, чтобы адвокат был человеком заинтересованным, болеющим ее болью.
— Но я… — начал Андрей Аверьянович.
— Вы близко к сердцу принимаете все, что делаете, я же знаю…
— Есть и профессиональная этика, — теперь уже Андрей Аверьянович перебил собеседника.
— Понимаю. Хорошо понимаю. Пусть это вас не беспокоит.. Вера Сергеевна все уладит сама. — Видя, что Андрей Аверьянович вновь собирается возражать, Костырин поднял ладонь, прося не перебивать его. — Вас я прошу сейчас только об одном: выслушайте Веру Сергеевну. Если и не возьметесь за это дело, то дадите ей добрей совет. Для нее и это сейчас важно. Больной лечится в своей поликлинике и не испытывает облегчения, но стоит ему попасть на прием к известному врачу, как он уже чувствует себя лучше. Психологический момент, самовнушение. Вы известный в городе адвокат. Вера Сергеевна о вас слышала, и ей кажется, что вы, если уж и не исцелите, то принесете облегчение.
Андрей Аверьянович вздохнул.
— Ох, уж эти матери!
— Совершенно с вами согласен, — подхватил Костырин, — есть такие матери, которые за хулигана сына готовы любому глаза выцарапать. Что бы их отпрыск ни натворил, они все готовы оправдать, все виноваты, кроме их сына. Таких мамаш немало, уж мы-то, учителя, это знаем лучше других. Но Вера Сергеевна под эту рубрику не подходит, поверьте мне.
— Охотно верю.
— Вот и отлично, — Костырин не выпускал инициативы из своих рук, — чтобы не откладывать дела в долгий ящик, приходите сегодня ко мне, часов этак в восемь, посидим, чайку попьем. С коньячком. Есть у меня бутылочка армянского. И Веру Сергеевну приглашу, она вам свою беду выложит, а вы ей что-то присоветуете, прольете бальзам на ее рану.
Андрей Аверьянович никогда не задумывался над тем, каков учитель этот Костырин. Знал, что историк, только и всего. А сейчас вдруг представил его в классе рассказывающим о братьях Гракхах или о походах Македонского. Витиевато, наверное, но увлеченно, и ребята его слушают с интересом. А в старших классах над ним, скорей всего, посмеиваются, и есть у Костырина какое-нибудь смешное прозвище. Андрею Аверьяновичу захотелось спросить насчет прозвища, но он сдержался. И еще он с сожалением вспомнил, что сегодня вечером собирался завалиться на диван и всласть почитать — заложенное на двести двенадцатой странице третий день ждало его «Дело» Чарльза Сноу, которого Андрей Аверьянович предпочитал всем этим рассерженным и не очень рассерженным молодым литераторам.
А Костырин между тем продолжал наступать.
— Так я жду вас, Андрей Аверьянович. Найти меня просто, — и тотчас записал адрес на бумажке, — от вашего дома три остановки на троллейбусе.
Андрей Аверьянович вздохнул и согласился.
— Спасибо, — Костырин встал.
— За что же? Вам спасибо за приглашение.
— Что вы, что вы, это вам спасибо, что согласились навестить мою скромную обитель.
Костырин ушел. Андрей Аверьянович посидел еще немного, проверил, хорошо ли заперт стол, и отправился домой.
2
Дождь все-таки собрался в тот вечер, и Андрей Аверьянович вышел из дома пораньше, чтобы иметь время пройти три троллейбусные остановки пешком. Надвинув на лоб свою непромокаемую шляпу, подняв воротник плаща и поглубже засунув руки в карманы, он с удовольствием шагал по улице. На перекрестках в мокром асфальте отражались разноцветные огни светофоров, редкие машины проносились мимо с легким шипением. Дождь сеялся мелкий, едва заметный.
Андрей Аверьянович перед уходом, стоя, все-таки прочел главу XXIII, носившую название «Соглашение, достигнутое за обеденным столом», и сейчас думал о книге и ее персонажах.
Ему очень симпатичен был Люис Элист, от лица которого велось повествование, нравилась атмосфера напряженных поисков истины и борьбы за справедливость, в которой жили герои романа.
Пролеты между остановками были недлинные, и вскоре Андрей Аверьянович стоял в парадном одноэтажного дома, построенного лет шестьдесят назад и сохранившего на фасаде аляповатые украшения тех времен.
Костырин занимал в этом доме две комнаты с высокими лепными потолками. И мебель здесь была под стать дому — громоздкая, красного дерева, украшенная резьбой.
Хозяин представил гостя своей жене, крупной женщине с полным добрым лицом. Андрей Аверьянович сразу решил, что это ее комнаты, ее мебель, она выросла здесь, а Костырин человек пришлый.
На столе появились пузатенький электросамовар, бутылка коньяку, сухая колбаса, нарезанная тончайшими ломтиками, лимон, посыпанный сахаром. Костырин подмигнул Андрею Аверьяновичу и потер руки.
— Прошу за стол, — пригласил он и указал на стул слева от хозяйки, а сам сел справа.
Они выпили по рюмочке, заели лимоном, пожевали колбаски. В это время в передней раздался звонок, и Костырин пошел открывать сказав:
