Сергей Фудель - Путь отцов
Нам все кажется, что наше отношение к Богу законно исчерпывается исполнением некоторых нравственных правил и прослушиванием церковных служб. Но Богу нужны не наши «правила», а наша любовь. Милости хочу, а не жертвы(Мф. IX, 13). Когда же в отношении нас — больных, слабых и занятых своими делами — возникает требование любви к Богу, мы, догадываясь, что это дело гораздо труднее и страшнее, чем привычное исполнение некоторых нравственных и обрядовых норм, что это открывает перед нами иной, божественный мир, — ужасаемся и отступаем. «Это не для нас, — говорим мы, — это выше нас». Если мы будем откровенны, то скажем: «Мы этого боимся и не хотим».
«Как если, когда кто стоя в доме будто ночью при дверях и окнах, со всех сторон заключенных, — говорит преп. Симеон Новый Богослов, — отворит одно какое окно, то свет внезапно обдаст его блестящим сиянием, и он, не вынося такого сияния, тотчас закрывает очи свои, закутывается и прячется: так и когда душа, заключенная отовсюду в чувственное, взглянет как–нибудь умом своим, как сквозь окно, во внечувственное и облистается сиянием сущего внутри ее обручения Св. Духа, то не вынося блистания божественного непокровенного света, тотчас трепетать начинает умом своим, вся прячется в саму себя и убегает как бы в дом какой, под покров чувственного и человеческого» (Д V, 31). Что же мы можем и что мы хотим?
В сказаниях про Антония Великого есть такой рассказ: «Пришли однажды какие–то братия к св. Антонию, и говорят ему: дай нам наставление, как спастись. Старец отвечал им: вы слышали Писание? И сего очень довольно для вас. Но они сказали: мы и от тебя, отец, хотим что–нибудь услышать. Тогда старец сказал им: в Евангелии сказано: аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую (Мф. 5, 39). Они говорят ему: мы не можем сего сделать. Старец сказал: если вы не можете подставить другой, по крайней мере переносите удары в одну. И этого не можем, отвечали те. Если и этого не можете, сказал старец, по крайней мере, не платите ударом на удар. Братия сказали: и сего не можем. Тогда св. Антоний сказал ученику своему: приготовь им немного варева: они больны. Если вы одного не можете, а другого не хочете, то что я вам сделаю?» (Д I — 121).
Наше духовное бессилие, конечно, наполовину нами воображается для оправдания нашего бездействия. Что–то мы все–таки можем, но очень этого не хотим. Мы не хотим не только памяти Божией, но и памяти смерти. «Все чувства телесные сопротивляются вере…», — говорил бл. Диадох (Д III, 35).
Искреннее и безусловное принятие Евангелия есть неизбежно нарушение привычных и спокойных представлений о жизни, так как Евангелие обнимает не только жизнь временную, но и жизнь вечную, между которыми лежит страшная для нас смерть. Божественный покой Евангелия достигается через великое беспокойство души о том, чтобы этого покоя достигнуть. Вот почему Отцы настойчиво учат памяти смертной. Смерть — врата к Богу. Христианская память о ней есть уже память о Боге, внедрение в человека страха Божия. Мы, религиозные люди, очень не любим и боимся мысли о смерти, хотя сами нередко наблюдали, что как только слово или мысль о смерти возникнут, лицо человека становится серьезней и в нем возникает, хоть на минуту, желание жить как–то духовно, по–другому, тоска по какой–то неведомой или потерянной правде.
«Ничего нет страшнее памяти смертной, и дивнее памяти Божией; та вселяет спасительную печаль, а эта исполняет духовным веселием» (преп. Илия–пресвитер, Д III, 432). «Спасительная печаль» — это божественное беспокойство души. Нет иных врат к Богу. Если мы этого не поймем духовным трудом, то мы не сможем принять христианства. Для христианина память о смерти есть надежда на бессмертие.
«Будем, если можно, непрестанно памятовать о смерти, — говорит пр. Исихий Иерусалимский, — ибо от этого памятования рождается в нас отложение всех забот и сует, хранение ума и непрестанная молитва, беспристрастие к телу и омерзение ко греху…» (Д II — 192).
«Спасительная печаль» потому и спасительна, что вместо угнетающего бездействия она рождает живое духовное дело. Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть (2 Кор. 7. 10). Она потому и спасительна, что внутри ее радость. «Стяжи чистоту в делах своих, — говорит св. Исаак Сирин, — чтобы озарялась душа твоя в молитве, и памятованием о смерти возжигалась радость в уме твоем» (Д II — 702). Дела земные не оставляются, но все становится на свое место. Оставляя испуганную многозаботливость и неверную суету, человек обретает поступь вечного существа. Он в тревоге за свою вечность, но и в надежде. Он начинает слышать иные миры, и на его голову, утомленную зрелищем земного тления, веет воздухом освобождения. Эта надежда, о которой сказал апостол, что тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих(Рим.VIII, 21). Через память о смерти душа внимает бессмертию. Говоря о молитве в ночные часы, св. Исаак Сирин пишет: «В эти часы душа ощущает бессмертную жизнь, ощущением ее совлекается одеяние тьмы и приемлет Святаго Духа» (От. 253).
* * *
«Приемлющий тот огнь, — говорит Варсонофий Великий, — который Господь пришел воврещи на землю (Лк. 12, 49), не знает забвения и пленения, ибо всегда ощущает сей огнь… Если ты хочешь избавиться от забвения и пленения, то не иначе можешь того достигнуть, как стяжавши в себе духовный огонь, ибо только от его теплоты исчезают забвение и пленение. Приобретается же огнь сей стремлением к Богу. Брат! Если сердце твое день и ночь с болезнию не будет искать Господа, ты не можешь преуспеть» (В — 223). (Ответ 274).
«Всякое делание телесное и духовное, не имеющее болезнования или труда, никогда не приносит плода проходящему его, потому что Царствие Небесное с нуждею восприемлется, — говорит Господь, — и нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12) …Многие много лет делали или делают безболезненно, и поскольку не приболезненно поднимали и подъемлют труды, то оказывались и оказываются чуждыми чистоты и непричастными Духа Святого» (преп. Григорий Синаит, Д V, 236).
«…Кто ищет Господа с болезнованием сердечным, того услышивает Он…» (пр. авва Исаия, Д I — 428).
Господь ищется «с болезнью сердца» — вот слово, объясняющее, в чем неудержимая сила пути Отцов: ищут того, кого полюбили. Венец от терния возложиша на главу Его и трость в десницу Его (Мф XXVII, 29). Поэтому сердце знает, уязвлена есмь любовию аз (Песнь. V, 8). Так ощущали эту любовь святые.
Трудно писать о ней. Наше несовершенство совсем не нищета первой блаженной заповеди, а бессилие опустошенной души. Мы не знаем, как слушать, как хранить страшное — потому что непосильное для нас — откровение святых об их любви к Богу. Наши руки дерзки, а глаза нечисты. Иногда не понимаешь — зачем они доверили бумаге и чернилам сокровище сердца? Но они доверили и хотели, чтобы другие читали, те, «которые могут слышать и сохранять (получать) пользу и радость» (преп. Варсонофий Великий).
В христианстве есть таинства, но нет тайн или чего–нибудь утаенного. Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях (Мф. X, 27).
А если я или другой кто неправильно или на пагубу себе примет эти слова святых, то не на эту ли же пагубу себе увидели некоторые в Галилее живое Сокровище веры — Христа? Кто не разумеет — пусть не разумеет, — сказал Апостол (1 Кор. XIV, 38). И он же завещал нам: Поминайте наставников ваших… и… подражайте вере их(Евр. XIII, 7). Значит надо знать их веру, знать не исторический факт того, что они прожили столько–то десятков лет в правой вере, а то, в какой благодатной любви жила их живая и горячая вера. Убеждает только дыхание уст: слова, приоткрывающие духоносную жизнь святых, как приоткрытые двери в их кельи.
Св. Иоанн Лествичник говорит: «Как убогие, видя царские сокровища, еще более познают нищету свою, так и душа, читая повествования о великих добродетелях Св. Отцов, невольно еще более смиряется…» (Д II, 514). «Царские сокровища» святых не в совершении чудес или предсказаниях, что обычно ищется в их житиях. И то и другое, по словам Апостола, может быть и вне Христа. «Предсказывать — не дивное дело. Часто бывает это и от бесов…» (преп. Симеон Благоговейный, Д V, 66). «Верх святости и совершенства не в совершении чудес, но в чистоте любви. Поэтому–то отцы никогда не желали творить чудес» (преп. Кассиан, ДЧ). Царским сокровищем Отцов была их апостольская любовь к Богу — первоисточная сила души. Эта любовь была одновременно и мудростью, их ведением Бога и человека, так как только «любовь рождает знание» (свт. Григорий Нисский).
Христианство не только в истории, но и в душе человека есть явление ему Христа. История мира повторяется в душе. Это явление совершается по мере исполнения заповедей, по мере подвига человека. Но почему произошло или что предопределило явление Христа не исполнявшим заповеди мытарям и блудницам, мучителю Савлу или разбойнику на кресте? Почему толпы грешников пошли за Ним и, уже пойдя за Ним, стали исполнять заповеди? Жена Самарянка имела шесть мужей, прежде чем бросилась возвещать о Нем своему городу. Толчок в ее душе был такой, что она оставила свой водонос. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 13). «Многоцветное миро блудница смеси со слезами, и излия на пречистеи нози Твои, облобызающи…» — поется на стихирах Великой Среды. Так было, так бывает и сейчас. Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много (Лук. 7, 47).
