Эрнест Ренан - Марк Аврелий и конец античного мира
Вера Тациана изменялась по мере того, как у него возникали новые толкования. Наполовину побежденный на Западе, гностицизм еще процветал на Востоке. Объединив заимствованное у Валентина, Сатурнина, Маркиона, ученик св. Юстина, забыв учителя, впал в бредни, которые, вероятно, обличал, когда жил в Риме. Он стал еретиком. Считая вещество мерзостью, Тациан не мог допустить, чтобы Христос имел хотя малейшее с ним соприкосновение. Половые сношения между мужчиной и женщиной составляют зло. В "Диатессароне" Иисусу не присваивалось никакой земной родословной. Следуя некоторым апокрифическим евангелиям, Тациан должен бы был сказать: "В царствование Тиверия, слово Бога родилось в Назарете". Довольно логично, он даже дошел до утверждения, что тело Христа было лишь видимостью. В его глазах, употребление мяса и вина делало человека нечистым. Он требовал, чтобы при совершении таинств употребляли только воду. Он прослыл поэтому вождем многочисленных сект "енкратитов" или воздерживающихся, возбранявших себе брак, вино и мясо, появлявшихся повсеместно и считавших себя строгими исполнителями христианских правил. Из Месопотамии эти идеи распространились в Антиохию, Киликию, Писидию, по всей Малой Азии, в Риме и Галлии. Малая Азия и, в особенности, Галатия остались их центром. Одинаковые стремления возникали одновременно в нескольких местах. У язычников также были добровольные лишения циников. Очень распространенная совокупность ложных понятий приводила к мысли, что так как корень зла заключается в плотской похоти, то возвращение к добродетели предполагает отказ от самых законных желаний.
Между наставлением и советом еще не было проведено определенной грани. Церковь понималась, как собрание праведников, ожидавших в молитвенном восторге обновления неба и земли; все совершенства ей были по плечу. Установление духовной жизни разрешит со временем все эти затруднения. Монастырь осуществит совершенство христианской жизни. Тациан стал еретиком лишь потому, что захотел сделать обязательным для всех то, что св. Павел изобразил, как наилучшее.
Мы видим, что Тациан во многом сходился с Апеллесом. Подобно ему, он много колебался и до конца все изменял основы своей веры; подобно ему, он решительно выступил против еврейской Библии и подверг ее свободному толкованию. Он приближается также к протестантам XVI века и, в особенности, к Кальвину. Во всяком случае, это был один из самых глубоко-христианских людей своего века, и если впал в заблуждение, то, как Тертуллиан, по избытку строгости. В числе его учеников можно назвать Юлия Кассиана, который написал несколыю книг Exegetica, утверждал, на основании доводов, сходных с приведевными в "Речи против эллинов", что философия евреев была гораздо древнее греческой, довел доцетизм до таких крайностей, что его признали главой этой ереси, и свявал с нею ненависть к делам плоти, которая привела его к нигилизму, уничтожающему человечество. Наступление царствия Божия представлялось ему, как уничтожение полов и стыдливости. Некто Север дал еще более воли своей фантазии, отверг Деяния Апостольские, поносил Павла и возвратился к устарелым мифам гностицизма. От крушения к крушению, он сел на мель невдалеке от бредней архонтиков, продолжателей безумств Марка. По его имени енкратиты стали называться северианцами.
Все уродства средневековых нищенствующих орденов существовали и в эти отдаленные времена. С первых веков существовали саккофоры или братья, носившие вретище; апостолики, желавшие воспроизвести жизнь апостолов; ангелики, катары, или чистые, апотактиты, или отрекшиеся, которые отказывали в общении и спасении всем состоявшим в браке и имевшим собственность. He будучи охраняемы властью, эти секты впали в апокрифическую литературу. Евангелие египтян, Деяние св. Андрея, св. Иоанна, св. Фомы были их любимыми книгами. Правоверные утверждали, что их целомудрие лишь притворно, так как они завлекали женщин в свою секту всякими средствами и постоянно были с ними. Они составляли род общин, где оба пола жили вместе, причем женщины прислуживали мужчинам и следовали за ними в их странствиях в качестве подруг. Этот род жизни не доводил их однако до изнеженности, так как оии дали мученичеству атлетов, перед которыми смутились палачи.
Пламень веры был такой, что приходилось принимать меры против избытка святости, остерегаться злоупотреблений. Слова, означавшие одну похвалу, как например: воздержный, апостольский, стали указанием ереси. Христианство создало такой идеал отречения, что отступило перед своим созданием и сказало своим верным: "He относитесь ко мне так серьезно, или вы меня погубите". Пожар, зажженный собственными руками, ужаснул. Половая любовь была осуждена безупречнейшими наставниками в таких страшных выражениях, что христиане, желавшие остаться верными своим правилам до конца, должны были считать ее преступной и изгнать ее совершенно. Воздержание довели до порицания сотворенного Богом и до оставления втуне почти всех его даров. Гонения вызывали, и, до известной степени, оправдывали эту нездоровую восторженность. Надо вспомнить о суровости времен, о постоянной подготовке к мученичеству, которая наполняла жизнь христианина и превращала ее в тренировку, сходную с тренировкой гладиаторов. Прославляя пользу поста и аскетизма, Тертуллиан говорит: "Вот как закаляются относительно тюрьмы, голода, жажды, лишений и терзаний; вот как мученик приучается выходить из темницы таким же, каким он в нее вступил, не встретив там неизведанных страданий, а лишь свои ежедневные лишения, уверенный, что выйдет из борьбы победителем, так как он убил свою плоть и мучениям нечего будет грызть. Иссохшая кожа послужит ему броней, по которой железные когти будут скользить, как по толстому рогу. Таким будет тот, кто путем воздержания от пищи часто видел смерть близко и освободился от своей крови, тяжелого и докучливого бремени для души, нетерпеливо рвущейся на свободу."
Глава 11. Великие епископы Греции и Азии. - Мелитон
К счастью, рядом с нравственными излишествами, плодом неуравновешенного чувства, и намеренного сочинения легенд, порождений восточного воображения, существовало епископство. Это прекрасное учреждение процветало в особенности в чисто греческих областях церкви. Противясь всем ненормальностям, будучи в некотором роде классическим и средним по своим тенденциям, озабоченное в большей мере смиренными путями простых верующих, чем высшими притязаниями аскетов и мыслителей, епископство более и более становилось самою церковью и спасало дело Иисусово от неминуемого крушения, которому оно бы подверглось в руках гностиков, монтанистов и даже еврействующих. Сила епископства удваивалась еще тем, что у этой в своем роде федеративной олигархии был центр, которым являлся Рим. В продолжение десяти или двенадцати лет председательства Аникиты, почти все бродившие в христианстве движения сосредотачивались вокруг него. При его преемнике Сотере (вероятно, обращенном еврее, который перевел на греческий язык свое имя Иисуса), это движение еще усилилось. Обширная переписка, установившаяся между Римом и другими церквями, разрослась сильнее, чем когда-либо. Видимо установлялось центральное судилище для разноречивых мнений.
Наряду с Римом, Греция и Азия продолжали быть театром главных событий, сопровождавших рост христианства. Коринф имел, в лице своего Дионисия, одного из наиболее уважаемых людей того времени. Благотворительность этого епископа не ограничивалась пределами его церкви. К нему обращадись отовсюду, и его послания пользовались почти таким же авторитетом, как включенные в священное писание. Их называли "кафолическими", потому что они были написаны не к частным лицам, а к целым церквам. Семь из этих произведений сохранились и пользовались, по меньшей мере, таким же уважением, как послания Климента Римского. Они были адресованы к верующим Лакедемонии, Афин, Никомидии, Кноссы, Гортины и прочих церквей острова Крита, Амастриса и прочих церквей Понта. Когда, по обычаю римской церкви, Сотер прислал коринфской церкви приношения, при письме, полном благочестивых наставлений, Дионисий поблагодарил его за эту милость:
"Сегодня было воскресение, - пишет он, - и мы прочитали ваше послание, и храним его, чтобы еще прочитывать, когда пожелаем услышать спасительные предостережения, подобно тому, как хранили послание, которое Климент написал нам ранее. Вашим увещанием Вы укрепили связь между двумя насаждениями, восходящими, как та, так и другая, к Петру и Павлу, разумею церкви римскую и коринфскую. Действительно, эти два апостола посетили и наш Коринф, и поучали нас сообща, а потом вместе поплыли в Италию, чтобы и там согласно поучать и около того же времени претерпеть мученичество".
Коринфская церковь уступала стремлеяию, общему всем церквям; она хотела, по примеру римской церкви, иметь первоучителями двух апостолов, коях единение считалось основой христианства. Она утверждала, что Петр и Павел провели в Коринфе самое блестящее время своей апостольской жизни, после чего вместе отправились оттуда в Италию. Господствовавшая в то время недостаточная согласованность сведений но истории апостолов допускала подобные предположения, противные всякой вероятности и всякой истиие.
