Алексей Бакулин - Книга встреч
Мы как слепые идём, ощупываем путь, выбираем дорогу… Настоящие монастыри — они пока в будущем. А мы — это камешки, которые закладываются в основание любого здания. Мои девчонки — это те самые камешки, о которых потом, может быть, никто и не вспомнит, но на них возрастёт будущий монастырь.
— Но разве всего три монахини — не мало для такой большой обители?
— Конечно, мало. Конечно, я хочу, чтобы нас было больше. В обители есть послушницы, которых я надеюсь в будущем видеть монахинями. Но ведь их нужно проверить — по каноническим правилам не меньше трёх лет. А брать готовых инокинь… Сейчас много монахинь настригли — они бродят из обители в обитель, чего-то требуют, что-то клянчат. И пусть народа у нас маловато, но беглых монахинь я не беру: это не монахини, они не знают главного — они не прошли школу послушания. Самомнение у них весьма великое, книжных знаний нахватано много, благословение на постриг взято у знаменитого батюшки… А что с того, что её постригли по благословению знаменитого отца, если у неё после этого гордыня выросла, а смирение сошло на нет?
Пожалуйста, приходите к нам, оставайтесь у нас, но сначала послушайте о наших трудностях. Во-первых, о нас не знает никто: знают Никольский мужской Староладожский монастырь, а о нас почти не слышали, и значит, в центре почтительного мирского внимания вам здесь не бывать. Благодетелей у нас нет, помощников очень мало, значит, всё придётся тащить на себе, а это груз очень и очень нелёгкий. Что там говорить — даже постираться как следует негде. В прошлом году нам хоть продукты кое-какие привозили: крупу, масло подсолнечное, сахар, а нынче и этого нет. Ремонта много, а строительных материалов не хватает. Нам машина нужна — хоть старенькая, лишь бы на ходу… А утварь церковная: и напрестольное Евангелие, и подсвечники — всё это слишком дорого для нас… Так вот, если всё это вас не пугает, если тяга к монашеству сильнее страха перед трудностями, — приходите, попробуйте свои силы на послушании.
— Тогда скажите, матушка, людей какого типа вы бы ни за что не хотели бы видеть в Свято-Успенской обители?
— Каких? Тех, которые приехали за должностями. Есть такая категория людей, у которых в мирской жизни ничего не получилось, и они решили делать карьеру в монастыре. А Господь зовёт нас на трудности, взамен же обещает спасение нам и нашим родным. Ведь хорошие монахи своим трудом вымаливают не одно поколение родственников.
Вот вы говорите: как люди приходят в монастырь? Был некогда здесь, в Старой Ладоге, такой Костров, купец и подрядчик. Это здание, больничный Крестовоздвиженский корпус, строил именно он. И не было у него детей. Они с женой молились-молились, просили, но пока не дали обет, что отдадут ребёнка Богу, дети так и не рождались, Но вот они принесли этот обет, и родилась у них девочка, Оля. В восемь лет её привели в наш монастырь, и в своё время эта самая Оля Кострова стала здесь настоятельницей. Вот путь Господень, вот как нужно слушать Божий зов. Или другая наша настоятельница — схиигумения Евпраксия. Она была очень известной в своё время подвижницей. О ней написано много книг, и, говорят (я точно не знаю), что Зарубежная Церковь её уже прославила. А ведь её привела сюда Богородица. Будущая наша игуменья Евпраксия жила в Арзамасе. Однажды она заболела — и уже умирала, но в один из праздников Успения входят к ней мужи светлые, несут икону Успения, сходит с этой иконы Богородица и говорит: «Что лежишь? Тебе ещё послужить Мне надо в Моём монастыре». Она встала и пошла искать Успенскую обитель. Нашла. Вот мне и хочется, чтобы к нам так приходили люди, — не обязательно ждать такого же великого чуда, но ведь зов Господень всегда слышен! Его нельзя пропустить! Если люди, услышавшие такой зов, идут по другому пути, — ничего у них не выйдет. Это я по себе знаю. Потом оно само всё получится: где-то скорбями подстёгивая нас, где-то радостью привлекая, — Господь приведёт в монастырь.
Есть люди, которых Господь изначально предназначил для монастыря. Раньше, когда в семьях было по десять человек детей, то все видели: один из десяти не такой как все, иной, инок будущий. А сейчас? — в семье ребёнок один, родители бьются над ним — как же его в монастырь, а кто род продолжать будет? Но если он, этот единственный, предназначен Господом для монастыря, то и родители грех совершают, и дети коверкают свою жизнь. Вот я и посоветовала бы людям очень внимательно прислушиваться к своей душе.
Помню такое: исповедовал меня, тогда ещё инокиню, мой духовный отец — архимандрит Кирилл (Начис). И вдруг, ни с того ни с сего, без всякой понятной мне причины, наклонился к моему уху и говорит: «Настоятельница со своей должности не уходит. Она или в могилу уходит, или в схиму». Эти слова прозвучали совершенно неожиданно, и ясно было, что они предназначены мне. Вот так же и мысль о монашестве приходит: неожиданно, помимо тебя. Если ты её не услышишь, она ещё раз придёт, и ещё раз: «Смотри, смотри, думай, поворачивайся в ту сторону, там твой путь!»
А вы слышали гимн нашей обители? Его наша сестра написала, — там есть такие слова:
«Там монашества путь сквозь века —
Тяжек труд, но молитва легка…
Там ко всенощной благовест
Собирает Христовых невест,
И чуть слышен невидимый хор
Древних инокинь — наших сестёр…»
Древние инокини — они незримо с нами. И мы у них — как на ладони: все наши дела, все помыслы, — всё им ясно Божией волей. Как бы не осрамится перед ними… А всё остальное — приложится: Бог милостив.
* * *Матушка Ангелина и её сёстры — исхудавшие до предела, чуть живые, но светящиеся душевной силой, — это одно из самых сильных впечатлений, которое я вынес из поездок по епархии. Другое сильное впечатление — батюшка из деревни Надкопанье, монах, отец Антоний (Волков).
4. ГДЕ ХРИСТОС РОДИЛСЯ?
…Изрядно продрогнув на заледенелом дворе, мы вошли в коровник — и словно в парное молоко нырнули. Тёплый коровий дух показался дыханием иного, давно ушедшего мира; свет подслеповатых лампочек тусклым золотом ложился на деревянные стойла. Захлебнувшись неожиданным теплом, я чихнул.
— Что, навозом пахнет? — рассмеялся отец Антоний. — Ничего! Самый рождественский запах!.. А как же? Это же коровник! Ясли! Вот и животные, всё, как положено; осла, правда, нет, и волов не держим… Коровки, бычки — вот наша рождественская скотинка… Господь ею не побрезговал, так нам ли нос воротить? Деревенская жизнь! Христос где появился на свет? В Вифлееме? Это, знаете ли, не совсем так… Вифлеем — город, а Он за городом родился, в сельской местности, и первыми к Нему пришли пастушки — простые сельские ребята. О чём это говорит, а? Как вы думаете? А вот вы подумайте, подумайте… Сейчас время такое — можно хоть в сам Вифлеем на Рождество съездить; а многие верующие из Питера едут всё-таки к нам, в Надкопанье, чтобы у нас праздник встретить, в нашем Рождественском деревенском, скромненьком храме…
Тут иеромонах Антоний (Кузнецов) немного хитрит: Надкопанье и вправду деревня, и добраться до неё из Петербурга не так просто, но вот храм в ней таков, что многие городские соборы позавидуют. Чтобы по-настоящему оценить его, нужно от станции Паша, куда вас довезёт рейсовый автобус, идти до Надкопанья пешком. Километра три, не больше, по шоссе, вдоль реки Паши, через однообразные заснеженные поля, под пасмурным зимним небом… В ту самую минуту, когда вам покажется, что конца-краю не будет этому пути, впереди вдруг забелеет колокольня Рождественского собора — высокая, стройная, чистая; потом покажется и вся церковь, и в первый миг вы скажете себе, что в жизни ничего красивее не видали, чем этот храм — ослепительно белый, словно серебряный… Это первое впечатление — но оно у вас уже не пройдёт никогда. Тут, кстати, полезно будет вам вспомнить, что дивную эту церковь иеромонах Антоний, сидя в своём медвежьем углу, вдалеке от города с его богатствами, возводил из руин едва ли не в одиночку — и вот почти уже возвёл: ещё два года назад она была серой, как это зимнее небо, а теперь радует глаз свежестью и чистотой. Работы впереди ещё много, но сейчас — сейчас праздник.
— А Рождество — оно и есть Рождество; не хочу я его затуманивать выспренним богословием, не надо! — говорит о. Антоний. — Это чистый праздник, очень-очень чистый… И главное, его богословие всем понятно: всем, у кого в доме ребёнок есть. У вас есть? Ну вот, вам и объяснять ничего не нужно! Вспомните, как вы его ждали. Как вообще ждут появления ребёнка? Тихо, с замиранием сердца, с радостью, с тревогой, с сугубой молитвой, если супруги верующие… А даже если и неверующие — у многих в такой момент сердце тянется к молитве. Вот вам и образ подготовки к Рождеству: пост, тишина, молитва, радость… Разве будущая мать питается чем попало? Нет, строгая диета… По-нашему — пост. Разве она будет скакать на дискотеках, ходить на шумные праздники, широкие застолья? Нет, если она нормальная. Вот вам тишина душевная, и чем ближе к родам, тем всё тише, всё строже… Ожидание! Это очень важно тут — терпеливо ждать. Я, бывает, даже летом говорю своим: «Ну ничего, дорогие, скоро Рождество!» — пусть заранее настраиваются… И вот — родился человек! И настала минута для того, чтобы вздохнуть облегчённо, и порадоваться, и попраздновать от души, — но опять-таки не чересчур, чтобы новорожденному не повредить и молодой маме… Не столько внешняя шумиха, сколько огромная радость в сердце, растворение в любви. Вот — всё Рождество в этом, всё рождественское богословие… Семья, мир, любовь, таинство рождения… Вот чему вас иеромонах-то учит — семейной любви… А если вы этого не постигнете, то на что вам богословие? Умствования одни…
