Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа
Почему же однако эти два галилейские юноши, Иоанн, пылкий и восторженный, и Петр, быстрый в своих привязанностях, но робкий в решениях, с первого же взгляда, с первого слова бросились к ногам Иисуса? По виду или по вдохновению узнали они в назаретском плотнике предсказанного пророками Мессию, Сына Божия и Спасителя мира?
Нет сомнения, что они догадались отчасти из Его слов, отчасти из свидетельств о Нем Иоанна Крестителя, а отчасти и по Его виду. Предания об этом последнем предмете весьма различны, и мы считаем нелишним на них остановиться.
Кто изучал средневековые изображения Спасителя, должен был заметить, что некоторые из них, особенно в требниках, были лишены всякого благообразия; напротив того, другие представляли самый высокий идеал красоты человеческой. Откуда же происходило это противоречение?
Из объяснений пророчеств, в которых старались отыскать не только описание жизни, но и наружности Мессии.
Древняя церковь, привыкши видеть, что языческая скульптура старалась довести до совершенства изображения богов и богинь Олимпа и опасаясь внести в свои пределы роковую испорченность чувственного развращения, находила, по-видимому, удовольствие уничтожать уважение к красоте лица. Идеал наружного вида Спасителя она извлекала из описаний пророка Исаии[126], представлявшего Его таким, что многие изумятся, смотря на Него, столько был обезображен паче всякого человека лик Его и вид Его паче сынов человеческих; и мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Она извлекала его из псалма Давидова: Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение народе; Я пролился, как вода; все кости мои разсыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя изсохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной[127]. Красота Его, говорит Климент Александрийский[128], была в Его душе и действиях, а наружность Его была принижена. Св. мученик Иустин[129] описывает Его не имеющим ни красоты, ни славы, ни вид внушающего уважение. Телом, говорит Ориген[130] Он был мал, нехорошо сложен и не благороден. Тертуллиан[131] пишет, что тело Его не имело красоты человеческой, еще менее небесного блеска. Подобные безобразные выводы дошли до ужасных крайностей.
Напротив того другие, будучи поражены такими возмущающими душу мыслями, представляли в чертах Иисуса отражение дивной красоты Давида, Его великого предка, а блаженный Иероним и Августин предпочитали применять к Нему слова Псалма 64. 2, 3: Ты прекраснее сынов человеческих; благодать излилась из уст Твоих; препояшь себя по бедру мечем Твоим, Сильный, славою Твоею и красотою Твоею. Естественно, что за отсутствием положительных указаний, этот взгляд встреть сильнейшее сочувствие и был осуществлен в величайших произведениях Фра Анджелико, Микель Анджело, Леонардо да Винчи, Рафаэля и Тициана.
Независимо от преданий, мы с почтительным убеждением веруем, что не было ничего неприятного, а напротив, как утверждает блаженный Иероним, «сияло нечто небесное» в земном виде Спасителя, которым облечено было вечное Божество и бесконечная святость. Безукоризненная совесть, дух мира чистейшая жизнь не могли не отражаться в чертах лица Сына человеческого.
О ком Иоанн свидетельствовал как о Мессии; за кем народ с радостью признавал право на царство; кого Иерусалим приветствовал торжественно, называя сыном Давидовым; кому женщины служили с таким глубоким уважением; чей образ, виденный во сне женой римского прокуратора, вдохнул в эту гордую римлянку благоговейную заботливость; чье одно слово заставило Филиппа и Матфея бросить все и последовать на Ним; чей один взор довел до раскаянья сердце Петра; в чьем присутствии одержимые злым духом трепетали от страха и успокаивались; пред кем в минуты слабости Его немощной плоти, после предания и измены ученика, самые заклятые враги Его задрожали и пали ниц, несмотря на их бешеный гнев, — Тот не мог не иметь величественного вида пророка и первосвященника. Все события Его жизни убеждают, что в лице и во взорах Иисуса выражались сила, терпение, достоинство и влияние, которое привлекало к Нему все окружающее. «Конечно, — говорит блаженный Иероним, — огненное пламя и небесная светлость блистали в Его очах и величие Божией славы сияло на лице Его».
Третий день по возвращении из пустыни проведен был Иисусом, по-видимому, в разговорах с новыми учениками, а на четвертый Он восхотел идти в Галилею[132] и во время путешествия встретился с другим молодым рыболовом, Филиппом из Вифсаиды, которому было тогда около тридцати лет. Это единственный апостол, у которого было греческое имя. Имя Андрей точно также греческое, но у него было и еврейское — Дидим (близнец), а у Филиппа другого имени не было, по крайней мере нам неизвестно. Легко может статься, что это имя было дано ему вследствие распространенного обычая называть детей по именам царствующих особ, а может быть и то, что оно указывало на родство с эллинским населением, жившим в смешении с галилеянами на берегах Геннисаретского озера. Это могло быть поводом к тому, что к св. Филиппу, прежде чем к кому-либо из апостолов, обратились греки, которые в последнюю неделю земной жизни Господа желали видеть Его. Одного слова иди за мною! было достаточно для того, чтобы благородный, простосердечный рыболов привязался к Иисусу до конца своей жизни.
На следующий день к этому священному и счастливому обществу присоединился пятый неофит. Торопясь сообщить свое открытие, Филипп отыскал своего друга Нафанаила. Так как Варфоломей, или Вар Фолмаи, означает «сын Фолмаи», следовательно, только имя по отцу; имя Нафанаила из Каны Галилейской между учениками Иисуса Христа встречается только еще один раз в Евангелии от Иоанна[133], а о призвании собственно Варфоломея в апостолы нет никакого рассказа, то Нафанаила и принимают за апостола Варфоломея. Разобщение со всем миром Иисусовой жизни было до сего времени так велико, что Нафанаил, знавший Филиппа, не знал ничего о Христе. Простой разум Филиппа находил, по-видимому, удовольствие в противопоставлении величия призвания Иисуса с неважностью Его происхождения: мы нашли Того, о котором писали Моисей в законе и пророки, не принца из рода Иродова, не князя Асмонея, не светильник из школ Гиллела и Шаммая, не востороженного юношу из пооедоватслец Иуды из Гамалы, нет!.. Иисуса, сына Иосифова, из Назарета[134].
Нафанаил понял, по-видимому, мысль Филиппа и обратил внимание прямо на место происхождения. Из Назарета, сказал он, может ли быть что доброе? Ответ Филиппа был тот же, который дал Иисус двум первым ученикам своим: пойди и посмотри. До сего времени вопрос «может ли быть что доброе из Назарета?» повторяется нередко между людьми; ответ на него остается один и тот же, как был тогда. Но во времена Спасителевы слова: «прийди и посмотри» означали: пойди и посмотри на Того, Кто говорит, как не говорил еще никто до сего времени! Приди и посмотри на Того, Кто, будучи только плотником из Назарета, уловляет души всех приближающихся к Нему, с первого взгляда открывает глубокие задушевные тайны, чувством горячей любви привлекает к себе закоренелых грешников! Приди и посмотри на Того, от которого, по-видимому, веет непреодолимое очарование безгрешной чистоты и недоступного величия божественной жизни! С тех пор как небеса, отверзавшиеся при видениях св. Стефана и Павла, затворились снова, земной вид Богочеловека не бывал уже видим и мы не можем повторить ответа св. Филиппа в том смысле, как он был им сказан. Зато в ответе на все сомнения мы можем сказать: приди и посмотри, как умирающий мир воскрес, растлевший возродился, одряхлевший обновился! Приди и посмотри, как мрак осветился, отчаяние изгнано! Приди и посмотри на попечение о заключенном в темницу преступнике, на свободу ходившего в оковах раба! Приди и посмотри, как бедное, невежественное большинство освобождено от невыносимого ига меньшинства богатых и ученых! Приди и посмотри, как восстают дома призрения больных и сирот на развалинах колоссальных амфитеатров, где некогда проливалась кровь человеческая! Приди и посмотри, как гнусные символы всеобщего растления уничтожены и заменены святейшими храмами! Приди и посмотри, как селения роскоши и тирании преобразились в красивые и счастливые жилища, безжизненный атеизм — в оживотворяющее христианство, возмутители — в детей, идолопоклонники — в святых мужей! Да, приди и посмотри на величественные деяния этой великой, продолжающейся девятнадцать веков, христианской драмы, тогда ты увидишь, что все это стремится к одному великому развитию, издавна предначертанному в Совете Небесной Воли; тогда ты в почтительном смирении постигнешь, что каждый кажущийся случай в действительности есть действие Провидения, совершающего все в стройном порядке и с полным убеждением; тогда услышишь ты голос нашего Спасителя, который «отыскивает тебя со словами любви и сострадания, — и ты воскликнешь с Нафанаилом: «Учитель! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев!»
