Старец Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
В общем, я съедал эти крошки.
* * *
Все масло, остававшееся после жарки, Старец клал в еду, чтобы не выбрасывать. От этого его организм в конце концов оказался отравлен, у отца Афанасия от этого в конце жизни завелись черви, а я чуть не умер. Все заплесневевшее, испортившееся мы должны были съесть. И все эти пропавшие продукты Старец ел. Засохшие сардины он резал, солил и фаршировал ими овощи. Стоило мне съесть этого хоть немного, у меня начиналась рвота. Старец смотрел на меня и говорил:
— Хорошо. Больше я не буду их добавлять.
В следующий раз — снова рвота. А Старец:
— Я ж совсем чуть-чуть их положил! Опять тебе плохо от этого? Ну хорошо, больше не буду класть совсем.
Но при этом у нас никогда не случалось отравлений. Нас сохранил Бог. В противном случае мы умерли бы раньше срока.
Росли у нас два апельсиновых дерева. Их посадил Старец, когда пришел на это место в 1938 году. Других деревьев не было. Изредка имелись у нас на столе апельсины. Старец не благословлял нас их чистить, чтобы ничего не выбрасывать. Он заставлял есть апельсины с кожурой и говорил нам: «Мы ничего не должны выбрасывать. Будем есть это с кожурой. Все здесь освящено молитвами отцов».
* * *
С понедельника по пятницу мы проходили суровую закалку. Обычно мы готовили одно блюдо на всю неделю. Оно у нас хранилось в подполе, в алюминиевой посуде. Естественно, оно часто прокисало, но Старец все равно это ел. На него словно не действовали законы природы.
Чистоты — ноль. Как мы жили? Поэтому, наверное, у Старца случились на шее чирьи и стало больным сердце, от этой отравы. Он нисколько не следил за своим здоровьем. Иначе он бы прожил гораздо дольше. Такого, как Старец, больше не было. Мы являлись редким случаем. Нет сейчас на Святой Горе таких подвижников.
Старец был большим затейником. Пришел как-то один человек из Парижа подвизаться вместе с нами. Старец сказал ему: «Возьми, поешь этой еды, она свежая, ей только три дня. Это овощи, фаршированные сардинами». И тот съел! Мы-то были закаленные, а каково было ему?
Еду Старца мы никогда не выбрасывали, как бы она ни заплесневела.
Иногда нам присылали посылки с продуктами, в которых были вареные яйца, разбившиеся во время перевозки. Он их очищал от скорлупы и ел.
Старец любил сыр. В тех условиях в сыре часто заводились черви, но Старец его чистил.
— Женщины столько потрудились, чтобы его приготовить. Мы это съедим.
— Как же мы будем это есть, Старче?
— Мы не будем выбрасывать еду. Это грех.
Поэтому сначала мы всегда съедали старую пищу. Так мы ели и макароны с червями, и фасоль, из которой наружу вылезали червячки.
Мне, как повару, было неловко предлагать такую пищу отцам. Но отец Арсений, чтобы не огорчать Старца, все это ел, говоря: «Ну раз вы не можете это есть из-за вашего желудка, тогда съем я». Это был необыкновенный человек.
Случилось однажды так прокиснуть фасоли, что мы никак не могли ее есть. Чтобы не выбрасывать ее, Старец сотворил горячую молитву — и когда он дал нам ее на следующий день, она была столь вкусной, что просто пальчики оближешь!
* * *
Каждую весну у нас появлялись гусеницы. Ох, какое я испытывал к ним отвращение! Их было так много, что они съедали все листья. От деревьев и кустарников оставались одни ветки. Вся красота пропадала. Я думал: «Когда же снова вырастут листья, чтобы наше место стало хоть немного зеленым?»
Больше всего гусениц было за келлией Старца и за моей. Когда я их видел, внутри все переворачивалось и меня тошнило. Лишь от того, что они ползали по деревьям, мой желудок выворачивало наизнанку.
Когда я готовил, они, ползая, падали в котелок с едой. У нас не было кухни, мы готовили на камнях во дворе. Старец говорил:
— Ба! Экие животинки! Разве они плохи? Это тоже живые существа. Что тут страшного? Будет у нас еда с мясом. Считай, что ты приготовил блюдо с улитками.
Я про себя думал: «Согреших, прости мя, Матерь Божия! Если будем перебираться отсюда, то только из-за гусениц и ветра». Этих двух вещей я боялся. Однажды мы сидели за столом и один брат мне сказал:
— Смотри, как играют их глазки!
— Раз это благословил Старец, все в порядке, — ответил я.
Старец всегда был весь внимание. Он сказал брату:
— Ешь и не болтай. Мы едим макароны с мясом.
А тот снова:
— Ефрем, смотри, какие у них головки!
— Отче, если ты еще раз это скажешь, то складывай вещи и убирайся!
Тот остолбенел.
— Ефрем, ешь спокойно, все в порядке.
Я видел гусениц, но, однако, ел. А брату этому позже сказал:
— Разве говорят такое в присутствии Старца?
Старец учил, что, когда мы с терпением переносим лишения, тогда приходит благословение от Бога.
Однажды отец Арсений сказал:
— Эта рыба — как трава.
А Старец ему ответил:
— Все, что Бог нам дал, — хорошо. Мы заплатим за твой ропот, Арсений.
И действительно, наступил голод.
Глава двенадцатая. ПОСТ
Этот разговор со Старцем произошел в Неделю Сыропустную. Я готовился к первой для меня здесь Великой Четыредесятнице. Старец мне сказал:
— Иди сюда, недотепа! Ты знаешь, что начинается пост?
— Да, Старче, знаю, с завтрашнего дня.
— Ты в курсе, что значит Великая Четыредесятница здесь, на Святой Горе?
— Нет, Старче, но все буду исполнять.
— Выдюжишь?
Я, хоть еле ноги таскал, ответил ему:
— Вашими молитвами. Когда я был в миру, я постился вместе с матерью.
Действительно, ее пример всегда помогал мне в посте, бдении, слезах и плаче. Эта праведная женщина постилась три раза в неделю без растительного масла, принимая пищу только после девятого часа. А по вечерам, часами, на коленях, в темноте с зажженной лампадкой, она молилась, плакала и рыдала, живя при этом в миру, с мужем и детьми.
— Оставь ты свой мир, несчастный! Здесь-то что ты будешь делать? Здесь придется делать не то же самое, что ты делал там. Ты будешь поститься не так, как в Волосе.
— Как бы ни было, меня это не пугает.
— Здесь не будет приготовленной еды, не будет хлеба, здесь только сухари по субботам и воскресеньям. Здесь только мучная болтушка, и больше ничего.
— Пусть будет мучная болтушка!
— Да, и двойное правило, двойные обязанности, более продолжительное бдение. Первые три дня мы совсем не будем есть. Затем у тебя будет двадцать пять драми [34] муки в день, с водой, без сахара, только с солью. Мы будем есть раз в сутки, и только по субботам и воскресеньям будут сухари. Но и сухарей будет не сколько хочешь, а ограниченное количество.
— Я не боюсь.
— Ладно, посмотрю на тебя, не окажется ли это только словами.
Итак, мы начали. Еды — никакой, о готовке и речи не было.
А днем — очень тяжелая работа. Все это, безусловно, доставляло нам душевную пользу. А я был такой, что пальцем тронь — упаду. Дунь на меня — и полечу кувырком. Но я, беря пример со Старца, постился без всяких проблем.
И, по милости Божией, у нас среди камней, на скалах, выросла какая-то травка, очень аппетитная на вид. Старец повелел:
— Нарвите этой травы, которую послал нам Бог.
Но так как она была горькая, он ее варил, обваливал в муке и говорил:
— Будешь это есть всю неделю.
В первый день эта еда была свежей. На второй день мы ее положили в алюминиевую кастрюлю в подпол. На третий — она забродила. Когда я ее разогревал, она пенилась. Эта трава прокисла, потому что уже стояла жаркая погода. Старец говорил:
— Пенится-перепенится! Ты это съешь!
И я это ел.
Каждый день мы служили Преждеосвященную. Заготавливали два Агнца в субботу и три в воскресенье. Служили пять Преждеосвященных, чтобы причащаться каждый день.
А по ночам совершали бдение, тянули четки, выходили во двор, так как ночи были теплыми. Я — у своей каливы, другие — у своих, с большими четками-трехсотницами.
Старец, видя, насколько я юн, подумал: «Он, должно быть, голоден». Подозвал меня и сказал:
— Малой! Смотри, послезавтра у нас Торжество Православия. Мы поедим немного маслица. Так что имей в виду и подготовься к празднику. Затем, в третье воскресенье — поклонение Кресту. Значит, уже приближаемся. И тогда мы поедим немного масла. Затем наступает Лазарева Суббота — первое Воскресение. [35] Ну а затем уже скоро Великий Четверг, когда мы будем красить яйца. А после этого уже Великая Суббота, когда мы опять причастимся. А затем и Пасха — будем тогда биться яйцами.
Старец сказал все это, чтобы поднять мое настроение. Он думал, наверное, так: «Расскажу-ка я ему, что Великий пост пройдет быстро». Но я и не думал об этом. Все это меня не волновало. Я все принимал так, как мне говорил Старец.
Все старые продукты — и с плесенью, и с жучками — Старец откладывал на Великий пост, видимо, из тех соображений, что Великим постом съедят все. Поэтому мы знали, что если Старец хранил червивую фасоль, то, значит, Четыредесятница у нас будет скоромной. Желудку было тяжко. По ночам — бдение с двойным правилом, а днем — работа. Мы таскали доски, пшеницу, цемент. Даже животные не стали бы переносить тяжести, если их не покормить, а мы и воды не пили. Однажды мы сказали:
