Александр Лопухин - Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет
Местом своих собраний апостол избрал дом некоего Пуста, находившийся подле синагоги, и там был первый храм молитвы и собраний коринфских христиан. Враждебное отношение иудеев на время привело было апостола в уныние, и он хотел прекратить свою проповедь; но дух его подкреплен был ночным видением Господа, который сказал ему: «Не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою, и никто тебе не сделает зла; потому что у Меня много людей в этом городе». Это видение успокоило и ободрило апостола, и он оставался в Коринфе полтора года, поучая его жителей слову Божию.
Но злоба иудеев не ослабевала и с течением времени распалялась до неистовства, особенно когда они видели свое бессилие выстоять против неотразимых доводов апостола, разрушавших самые кровные их убеждения и надежды. Они воспользовались первым случаем, чтобы только отомстить ненавистному проповеднику. В это время в Ахаию назначен был новый проконсул, Галлион, брат знаменитого философа Сенеки, и подобно ему – человек в высшей степени просвещенный и гуманный. Пользуясь его неопытностью и рассчитывая на некоторую безнаказанность, иудеи произвели мятеж, схватили ап. Павла и поволокли его на площадь, требуя от проконсула суда над ним по обвинению в том, что он «учит людей чтить Бога не по закону». Хотя император Клавдий и изгнал иудеев из Рима, но их религия была все-таки religio licita, т. е. дозволенной со стороны государства; но религия «этого человека», как настаивали они, хотя и могла сходить под названием иудейства, была совсем не иудейством. Это была фальшивая подделка под иудейство и, направляясь против Моисеева закона, тем самым становилась riligio illicita, недозволенной религией. Таково было обвинение, на котором с гвалтом настаивали иудеи, и лишь только оно выяснилось, ап. Павел готов был выступить на самозащиту. Но Галлион не намерен был утруждать себя выслушиванием этой беспорядочной процедуры. Вполне зная и уважая существующие законы и вместе с тем отличаясь чисто римской нелюбовью к льстиво-примирительному языку и еще более тем римским высокомерием к народу, который он, подобно своему брату, вероятно, ненавидел и презирал, он прекратил все это дело заявлением, что их обвинение против Павла, как нарушителя Моисеева или вообще какого бы то ни было закона, какой только он мог признавать, было крайне безосновательно. «Если бы тут было какое-нибудь гражданское преступление или противоправственное действие, то я имел бы причину вникнуть в дело и выслушать вас, но когда дело идет об учении, о простых именах и о вашем законе, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом». Потушив таким образом дело, Галлион приказал ликторам очистить суд, что они и сделали с примерным усердием, «прогнав их из судилища». Такой оборот дела ободрил городскую чернь, которая давно уже ненавидела иудеев за их отщепенство и бесчеловечное ростовщичество, и вот она схватила главного иудейского вожака, Сосфена, начальника синагоги, и тут же перед судилищем, на глазах Галлиона, подвергла его беспощадным побоям, и это был вполне заслуженный урок их собственному буйству и изуверству.
После нанесения такого удара иудейской дерзости для ап. Павла наступил период продолжительного покоя, и он в течение его продолжал не только проповедовать слово Божие в самом Коринфе, но и наблюдать за состоянием церквей в других городах. Его сотрудники то и дело посещали окрестные церкви и доносили ему о их религиозно-нравственном состоянии. Среди некоторых юных церквей, оставшихся без властного руководительства в вере, возникали различные недоумения, для разрешения которых требовалось авторитетное слово самого апостола; но так как сам он занят был проповедью в Коринфе, требовавшем его постоянного личного присутствия, то он для назидания другим церквам, прибег к тому способу, который впоследствии имел громадное значение для церкви, именно к письменности. И в Коринфе именно написаны им были первые послания. Поводом к ним был слух, дошедший до него из Фессалоники, что там среди христиан возникли недоумения касательно второго пришествия Господня и воскресения мертвых, и вот в разъяснение этих недоумений апостол и написал одно за другим два послания, известные под названием «первого и второго посланий к Фессалоникийцам». Так как написание этих посланий требовало значительного труда, то апостол обыкновенно не сам писал их, а диктовал писцу и собственноручно прибавлял лишь заключительное приветствие, которое и служило для христиан доказательством подлинности посланий. Так положено было начало боговдохновенным посланиям апостола народов.
Устроив все дела в Коринфе, апостол наконец оставил его, чтобы посетить Иерусалим к предстоявшему великому празднику Пятидесятницы. При отбытии из Коринфа он принял на себя обет назорейства и вместе с Акилой и Прискиллой отплыл в Ефес, знаменитый порт Средиземного моря, находившийся в постоянных торговых сношениях с Коринфом. Благочестивая чета осталась в Ефесе, где она могла рассчитывать на хороший заработок, а апостол отправился далее в Кесарию и Иерусалим и оттуда поспешил в Антиохию. Там он, среди своих возлюбленных собратий, провел несколько дней мира и радости, столь необходимых для него после перенесенных трудов и пережитых потрясений.
XXXIX
Третье миссионерское путешествие ап. Павла. Пребывание в Ефесе. Послания к галатам и коринфянам. Мятеж в Ефесе
Но такой неутомимый деятель, каким был ап. Павел, не мог долго наслаждаться покоем. Его манил простор широкой деятельности, хотя бы и сопряженной с необычайными трудами и опасностями, и он, чувствуя на себе обязанность пастырского руководительства основанных им многочисленных церквей, за несколько дней отдыха составил план третьего великого миссионерского путешествия, именно с целью посетить все основанные им церкви. И вот он, «проведши в Антиохии несколько времени, вышел и проходил по порядку страну Галатийскую и Фригию, утверждая всех учеников». В Галатии он сделал распоряжение, чтобы по воскресным дням производились сборы милостыни в пользу бедных Иерусалима, и затем, обойдя окрестные церкви, направился в Ефес, который и избран был им на этот раз центром его апостольской деятельности. И лучше этого нельзя было избрать города, из которого бы Евангелие легко могло распространяться по всей Азии. Ефес, как столица Древней Ионии, был очагом той знаменитой ионийской цивилизации, которая по пересаждении ее в Грецию нашла высшее развитие в Афинах. Находясь неподалеку от залива Средиземного моря, между Смирной и Милетом, Ефес был тем знаменитым городом, где встречались между собой Восток и Запад, Азия и Европа, и множество торговых кораблей совершали постоянные рейсы между ним и Коринфом. Но несмотря на прилив в него западных воззрений, он сохранял с необычайной верностью религию древних азиатских богов, и самым почитаемым божеством его была Артемида.
Это была известная азиатская Астарта, лишь под греческим названием, и культ ее, как основывавшийся на боготворении грубых производительных сил природы, отличался самой необузданной распущенностью. Храм ефесской Артемиды славился во всем мире и считался одним из чудес света. Сожженный Геростратом, он вновь построен был с еще большим великолепием, так что своей славой Артемида затеняла другие божества Азии. Так как храм этот пользовался правом убежища, то около него обыкновенно собиралось все преступное и грязное, и это, вместе с развращающим влиянием самого культа, делало Ефес одним из самых развращенных городов мира. Подобно Коринфу, он был одним из самых больших городов языческого мира, и в нем встречались и уживались всевозможные религии и идеи. Как и в других больших городах, в нем была и синагога иудейская, а рядом с ней уживались и такие школы, которые представляли собой нечто среднее между иудейством и христианством; была, например, школа учеников Иоанна Крестителя, которые, приняв его проповедь покаяния, считали ее окончательной и составили особую общину. Разнообразие религиозных школ и общин содействовало чрезвычайному возбуждению религиозной мысли, и в иудейской синагоге часто выступали проповедники, блиставшие красноречием и силой своей проповеди. Особенно замечательным был из них Аполлос, который, будучи родом из Александрии и получив воспитание в ее знаменитых философско-религиозных школах, приводил слушателей синагоги в восторг своими проповедями. Особенностью его учения было то, что он под влиянием александрийских ученых, считая обычный взгляд на ветхозаветную иудейскую религию слишком грубым, старался примирить ее с философией и поэтому давал библейским сказаниям символический смысл. Вместе с тем он, по-видимому, уже имел некоторые сведения и о христианском учении, из которого он также заимствовал некоторые части. Вообще это был человек чрезвычайно образованный, глубокий знаток Св. Писания и высокодаровитый оратор. Во время отсутствия ап. Павла он познакомился с Акилой и Прискиллой и, ближе познакомившись от них с христианством, совершенно склонился на его сторону и затем решил отправиться в Коринф. Обрадовавшись приобретению для церкви такого славного проповедника и заметив, как его проповедническая деятельность могла бы быть полезна среди тонких и развитых греков, они написали для него рекомендательное письмо к коринфским старейшинам. В Коринфе его красноречие произвело громадное впечатление, и он сделался крепкой опорой для собратий. Он с таким искусством воспользовался проповедью ап. Павла, насколько он мог познакомиться с ней из бесед с Прискиллой и Акилой, что в своих публичных спорах с враждебными иудеями с непреодолимой силой, на основании их собственного Писания, доказывал мессианство Христа и таким образом был сколько приятен христианам, столько же страшен для иудеев. Он поливал то, что насадил ап. Павел.
