Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части
— Андрей, не спеши, я тебя сейчас сниму!
Отец Анастасий спешно стал доставать из рюкзака фотоаппарат.
— Батюшка, я же не морж, могу и утонуть! — стуча зубами от холода, откликнулся пловец, но архимандрит изловчился и успел сделать несколько снимков, пока Андрей мужественно позировал в холодной воде.
У перевала мы присели отдохнуть в небольшой лощине, защищавшей нас от пронизывающего ветра. Михаил, улучив минутку, занялся ремонтом своих разваливающихся ботинок. Мне послышались автоматные очереди и даже свист пуль над нашими головами:
— Отец Анастасий, кажется, стреляют, и похоже что в нас! — наклонившись к нему сказал я, сидя рядом на камне.
— Ерунда, охотники! — отмахнулся он.
Но вторая очередь над нашими головами рассеяла все сомнения. Мы подняли головы и увидели двух заросших бородами, очень серьезного вида абхазов с автоматами, направленными в нашу сторону. Они стояли наверху лощины и целились в нас.
— Руки вверх! — грозно крикнули автоматчики.
Архимандрит не нашел ничего другого, как, сидя, помахать в растерянности им рукой.
— Кто такие? — продолжал кричать один из абхазов, не отводя от нас автомат.
— Я из Псху, а это мои гости… — пришлось ответить мне.
— Кого знаете на Псху?
— Милиционера знаю Валеру, еще командира абхазского отряда… — я назвал его фамилию.
— А, свои, значит!
Абхазы спустились к нам, и мы обменялись рукопожатиями.
Бородачи представились — это была караульная служба по слежению за перевалами.
— Смотрим на вас сверху, вы с бородами, вроде как сваны. А вот у тебя военная шляпа, мы подумали, что ты точно сван, а твои дружки — диверсанты! — обратились они ко мне.
Действительно, Валерий подарил мне зеленую шляпу пограничника, и я надел ее в поход, чтобы не сгореть на высокогорном солнце. Понятно, почему наш вид вызвал подозрение.
— Вот мы и стрельнули над вашими головами. — продолжали караульщики. — Мы же здесь дежурим, чтобы сваны не прошли, понимаешь? Если бы вы спрятались за камнями, то мы бы вас сверху быстро прикончили! А тут, смотрим, что такое? Сидят, понимаешь, чудаки, и даже внимания не обращают, что мы в них стреляем… Значит, думаем, не сваны! — рассмеялись наши знакомые.
— Не сваны, не сваны! — подтвердили мы наперебой.
Но все же пограничный наряд не разрешил нам идти на озера из-за опасности встречи с диверсантами, к тому же по тропам стояли мины.
— Что ж, тогда мы вернемся на Решевей… — пообещал абхазам отец Анастасий.
Андрей чуть не заплакал:
— Батюшка, сейчас пограничники уйдут, и мы незаметно без троп пройдем на озера! Такую красоту потеряем, если послушаем этих автоматчиков…
Но архимандрит строго настаивал на возвращении тем же путем, которым мы поднялись на перевал. Я предложил вернуться на Решевей по верховьям Бзыбского хребта и с перевала Доу спуститься в скит.
— Это можно! — разрешили нам сторожа, и мы распрощались.
Наша группа медленно двинулась по верхней тропе, петляющей среди луговых трав: фиолетовых стеблей ятрышника и синих бутонов истода. Замыкал наш отряд опечаленный Андрей, не желающий радоваться красоте окружающего пейзажа. Перейдя низину луга, заросшего поверху кустарником, я увидел огромного бурого медведя, перебежавшего луг и спрятавшегося слева в кустах. Оттуда раздалось его недовольное ворчание.
— Медведь рядом! Осторожно… — вполголоса сказал я.
— Где медведь? — встревожились мои спутники.
— Сидит в тех кустах. Слышите его ворчание?
Медведь зарычал снова.
— Да какой это медведь? — громко отозвался сзади математик. — Это гром.
— Откуда же гром, если небо синее? — обернулся к нему архимандрит. — Если гром, так иди первым! — предложил он сомневающемуся москвичу, тот умолк.
— Давайте пройдем мимо медведя потихоньку и с молитвой! Батюшка, перекрестите кусты, как старший!
Последовав моему совету, отец Анастасий перекрестил заросли. Мы молча пересекли открытое пространство, и глухое рычание зверя осталось позади.
Вскоре неподалеку от тропы мы набрели на пастуший балаган. Из него вышел охотник-абхаз и предложил нам разделить с ним ночлег. День клонился к вечеру. Охотник взял ведро, чтобы набрать воды для чая, и ушел к роднику. Через несколько мгновений все вокруг окутал такой густой туман, что я не видел даже пальцев своей вытянутой руки. Куда-то подевался и охотник, которого мы звали полчаса, пока не охрипли. Я предложил поискать его, не отходя далеко от балагана. Бродя взад и вперед, мы ориентировались лишь по нашим крикам. Вскоре я нашел ведро с водой, стоявшее среди мокрой от росы травы, абхаза нигде не было. Взяв ведро, я вернулся к моим друзьям, звавшим меня из балагана. Ни родника, ни охотника найти не удалось. Архимандрит случайно обнаружил целое семейство опят, которые обеспечили нам грибной ужин с сухарями.
Абхаз разбудил нас утром. Выяснилось, что, как только он набрал воды, окрестности исчезли в облаке густого тумана. Он бродил с ведром туда и сюда. Балаган словно испарился. Раздосадованный охотник поставил ведро на землю и, увидев тропу вниз с перевала, ушел ночевать в ближайшее селение. Мы из любопытства все вместе отправились посмотреть родник. Он мило журчал в метрах пятидесяти от ночлега. Листья манжетки, в изобилии растущей рядом, сверкали ожерельем из капелек росы. Несмотря на близость балагана, в густом тумане оказалось непросто найти дорогу обратно.
Распрощавшись с улыбающимся абхазом, мы двинулись дальше по тропе, то ныряющей в лесные распадки, то поднимающейся в луговые седловины протяженного Бзыбского хребта. Серебристые султанчики лугового мятлика волнами стелились под свежим ветром. Заросли зверобоя и зонтики пижмы золотили горные склоны. Безчисленные ручьи текли через заросли желтой калужницы. Неподалеку от Сухумского перевала мы остановились, пораженные красотой открывшейся панорамы: окутанное голубой дымкой лесное пространство переходило в синеющие хребты, за которыми сверкающей дугой побережья сияло неоглядное море. Андрей набрал в грудь воздуха и в восторге заорал:
— Эге-ге-гей!
Эхо покатилось по горам, а из зарослей вдруг раздался грубый мужской голос:
— Гоги, это ты кричал?
В ответ мы услышали хриплый голос:
— Нет, это не я кричал. А кто кричал?
Мы не стали объяснять незнакомцам, кто кричал, а побыстрее постарались уйти с перевала. Архимандрит лишь погрозил Андрею кулаком. Потом выяснилось, что по лесам под Сухумским перевалом прятались остатки разбитых грузинских частей. В конце спуска с перевала я вновь сбился с тропы, чем немало досадил моим спутникам, кроме Андрея, который почти никогда не терял хорошего настроения. Обувь москвича полностью развалилась. Он вытащил из подошв гвозди и обвязал ботинки веревками. Последнюю часть похода он прошел молча и повеселел лишь тогда, когда мы выбрались из леса. Тем не менее эти дни, которые мы вместе провели в горах, настолько полюбились моим гостям, что с тех пор они стали постоянными спутниками в наших походах.
* * *Была середина августа,
К осени лето клонилось.
А то, что за этим скрывалось,
Само собою открылось!
Реальность теряла формы
И становилась туманом,
А то, что за этим таилось,
Уже не являлось обманом.
И личное отодвигалось
Куда-то совсем безпечально.
А то, что за ним, оставалось
Безмерно и безначально.
Уму, обольщенному грехом, видение этого мира представляется неизменным и вечным, заключенным в незыблемые облики бытия. И только ум, начинающий освобождаться от греха, постигает, что истинная и невидимая Жизнь находится вне мимолетных личин этого мира и с ними нисколько не связана. Более того, Она превосходит все образы и облики этого мира, будучи основой для существования всего видимого и воспринимаемого душой.
СТРАШНАЯ ЗИМА
Став смертью самому себе, я утратил Тебя, Боже, источник всякой жизни. Став тьмой в самом себе, я потерял Твой свет, Господи. Но животворящий голос благодати Твоей пробудил меня из смертного сна мудрыми испытаниями Твоими, дабы я внимал благоговейно наставлениям Премудрости Твоей, постигнув тщету своих ничтожных познаний и разумений. Искренность в общении с людьми приводит к согласию с ними в добре. Искренность в отношении к Богу приводит к соединению с Ним в благодати.
В скиту нас дожидался гость — пожилой послушник сурового вида из вновь образовавшегося братства Ново-Афонского монастыря. Он давно слышал о Псху и приехал посмотреть, как и что. За чаем он разговорился:
— Что это у вас все отец Кирилл да отец Кирилл? Вот мне пришлось на Кавказе видеть настоящих старцев!
