Станислав Сенькин - Семь утерянных драхм
— Да, если можно. — Я внимательно наблюдал за тем, как она долила воды в фарфоровый чайник и налила мне в кружку целебный ароматный напиток. Сделав несколько мелких глотков, я отметил, что чай был удивительно вкусным. Надо бы узнать сорт или марку… — Значит, Миша считает, что отец Артемий его предал? Ну, не знаю, Инара.
Это очень сложная ситуация. Смерть отца, горе матери — всё это тяжело сказалось на его психике. Возможно, отец Артемий не нашел нужного тона в общении и не сумел утешить его. Вы знаете — мы, священники, кажемся некоторым сверхлюдьми, которые никогда не гневаются и всегда готовы помочь. Но на самом деле мы обычные люди. Иногда мы сердимся, иногда не можем сдержать гнев или неудовольствие. Конечно, каждый священник старается сдерживать себя, но не всегда это получается. Высокие ожидания от встречи и разговора со священником, если они не оправдывают себя, могут перейти в свою противоположность. Разочарованные видят тогда в нас лишь жадных хитрых дельцов, ловко играющих на страхах и иллюзиях людей. Если человеку удобно не любить церковь, то он всегда найдет причину. Скорее всего, Михаил считает, что Бог поступил с ним несправедливо. Я действительно не знаю, смогу ли я чем-нибудь ему помочь.
— Было бы хорошо, если б Михаил продолжил с вами общение. Тогда, может быть, его отношение к священству изменилось бы. Я была бы этому очень рада.
Я допил чай и скрестил руки, поставив их локтями на стол:
— Инара, извините за прямой вопрос. А по какой причине вас так сильно беспокоит отношение Михаила к священникам? Я почему об этом спрашиваю. Большинство современных людей — верят ли они или не верят — считают, что ходить в церковь не нужно. Главное, дескать, верить в душе. Мне кажется, что вы тоже, как у нас говорят, невоцерковленный человек. Неужели вас на самом деле беспокоит… любит Михаил священников или нет? Будет он ходить в храм или нет?
Инара улыбнулась:
— Вы очень проницательны, отец Дмитрий. И правы: да, я — не воцерковленный человек, но мне, отнюдь, не безразлично будет ли ходить Миша в храм или нет. Если бы он вдруг поверил сильно-сильно, я сама готова ходить с ним в храм, поститься и соблюдать все обряды, хотя считаю, как вы сказали, главное — это верить в душе. — Она виновато улыбнулась. — Вы уж извините. Если хотите, могу вам сказать, почему я бы так поступила.
— Хочу. Мне это сильно поможет разобраться в ситуации. К тому же я вижу в вас сейчас союзника в деле помощи Михаилу. А то, что ему нужна помощь — это очевидно.
— Хорошо. Я считаю, что Михаилу нужно быть ближе к церкви, потому что ему необходим сдерживающий фактор. На этот счет у меня есть особая теория. Хотите, расскажу.
— Конечно. Давайте.
— По образованию я историк. У меня узкая специализация — средневековая история Европы. Наверное, мало кто не знает о так называемых темных веках в истории Европы. Я ужасалась, когда читала про инквизицию. Я была во многих странах Европы. Могу сказать, что люди там не умнее наших, но в среднем, по качеству личности, европейцы выше нас. И меня вдруг посетила мысль — почему в странах, где несколько веков свирепствовала инквизиция, живут сейчас самые цивилизованные люди?
— Ну, я бы не сказал, что они такие уж цивилизованные…
Инара сделала осторожный жест рукой и улыбнулась:
— Я бы хотела, чтобы вы поняли мою мысль. Права я или не права — я не знаю, но мне это все кажется здравым.
— Хорошо, извините, я не буду вас перебивать.
— Так вот, чтобы быть краткой, суть моей теории в следующем: средневековому варварскому обществу была необходима религия, чтобы вывести людей из полуживотного состояния. Теперь европейцы уже не нуждаются в религии, потому что они умеют контролировать сами себя. У нас в России общество смотрело с завистью на европейцев. То есть в России понимали свою отсталость перед европейцами. Но почему вдруг европейцы стали такими цивилизованными? На мой взгляд, этому способствовали священная инквизиция и католическая церковь. Как бы там ни было — при их большом давлении на общество, оно всё же прогрессировало, и люди быстрее созрели до идей гуманизма и либерализма. А в России не было сверхпреобладания религии. И не было гонений на инакомыслящих, которые можно было бы сравнить с западными гонениями. Поэтому, по моей теории, российское общество развивалось медленней. Когда Европа вполне была готова принять идеи либерализма, Россия была к этому не готова. Когда в начале двадцатого века Россия приняла передовые западные идеи, русский народ был к этому не готов, потому-то под идеями равенства и социальной справедливости в стране воцарился жестокий средневековый режим, в котором были и гонения на инакомыслящих, как когда-то в Европе, и давление на общество. То есть Россия должна была пройти через то же, что и Европа, чтобы стать цивилизованным государством. Не качайте скептически головой — сейчас я объясню, как это касается Михаила.
После того как в России отказались от коммунистического наследия, мы вновь, в очередной раз, официально приняли западную идею. На этот раз не коммунизма, а либерализма. И опять мы видим, что русский народ не готов пользоваться свободой, как когда-то не мог построить коммунизм. Она оказалась губительной для многих миллионов наших сограждан. И теперь, когда общество, в согласии с Западом, не нарушает, вернее старается не нарушать права и свободы человека, россияне оказались предоставленными самим себе. Для многих обретенная свобода стала губительной. Во многих даже просыпается тоска по «крепкой руке». Я считаю, что в России много таких людей. И в этот момент им может прийти на помощь православная церковь. Она учит, что человек сам должен осаживать себя, побеждать страсти и бороться со своими похотями. Сознательно верующий человек будет бояться оскорбить Бога и постарается не грешить. Михаил добрый и умный, но он не тот человек, кто может находиться в свободном плавании, он нуждается во флагмане. Если правительству у нас нет особо дела до простых, маленьких людей, то люди могут найти большую помощь в церкви. Сознательное ограничение себя в свободе с помощью религии спасительно для таких людей, как Михаил. Пока общество, наконец, не созреет, чтобы принять свободы. Вот, отец Димитрий, вкратце моя теория. Правильная она или нет, я не могу утверждать, но зато я была перед вами искренней. Конечно, верующему человеку не нужно объяснять, что отношения между мужчиной и женщиной надо узаконить.
Я улыбнулся. Перед такой обаятельной девушкой мне захотелось проявить всё свое красноречие:
— Поверьте, Инара, я совсем не хочу с вами спорить или опровергать вашу теорию. Все, что я сейчас хочу — это лишь защитить Церковь. Не от вас, Боже упаси. Я хочу защитить Церковь как Тело Христово, я хочу защитить вас — частичку этого церковного тела — от неправильного взгляда на Церковь, от безумства современных людей, отвергающих таинства и молитву.
Нельзя приравнивать Церковь к тирании. Церковь — это не только земная организация. Как земная организация — она, конечно, подчиняется обычным человеческим законам, но как небесное Тело Христово — Она безгрешна и не имеет никакого изъяна. Все люди на земле грешные, независимо от того, христиане они или нет, священники или миряне. Но с помощью церкви человек может получать божественную помощь на борьбу со страстями и пороками. Вы говорите, что, хоть и в хорошем смысле, церковь тиранила людей на Западе. Может быть, вы в чем-то и правы. Вот только большая иллюзия думать, что человек может быть свободным, — если общество освобождается от «ига благого и легкого», то он неминуемо попадает под власть страстей и заблуждений.
На самом деле, люди, на Западе, попали в тиранию еще большую, чем церковная тирания прошлого. У них там вроде бы свобода, но эта свобода — свобода дрессированных овец. Овец сначала дрессируют, а потом овцы говорят: посмотрите, какие мы свободные. Но если овца случайно забредет за красную линию — все. Церковь есть не только инструмент государства для контроля за гражданами, Церковь обращена к личности каждого человека, к его душе. Был период, когда в Римской империи христиан скармливали львам, казнили и всячески преследовали. Затем империя приняла христианство как государственную религию. Тогда стали преследоваться враги христианства. Хорошо это или плохо? Ответ зависит от того, с чем сравнивать. В чем-то это, конечно, плохо. Хотя я бы не сказал, что союз христианства и государства оказался неблаготворным. Как раз ваша теория неплохо отображает пользу христианства для общества со стороны государства. Но есть еще и другая сторона — сторона самой Церкви, это сторона Самого Бога. Церковь есть собрание людей, верующих во Христа, и создана она Богом прежде всего для спасения отдельных человеческих душ, а не как элемент управления или общественного контроля. Церковь может в тот или иной исторический период быть в союзе с государством, а может и противостоять ему.
