Феодосий и Никодим Карульские - Афонские монашеские молитвенные дневники
Часы и после часов и утреннего чая молился обычно. (На вечерне молился “художественною” молитвою с постепенным, а не враз, применением всех художественных приемов: 1) стояние умом в сердце, 2) внимание к словам молитвы, 3) соединение молитвы с дыханием, 4) с сердцебиением, а также с подобающим внутренним духовным настроением, благоговением, смирением и сокрушением. И молитва через полчаса восстановилась свободная и самодвижная, требовалось только поддерживать ее вниманием. Когда же я особенное внимание остановил на чувстве молитвенного благоговения и старался как бы ощутить присутствие Божие, то внимание к словам молитвы остановилось. Когда взялся опять только за внимательное творение молитвы, то опять пошла молитва самодвижная и через несколько времени внимание углубилось. Я ощущал в сердце только присутствие Божие в Его святом Имени и себя самого. Полная молитва, т. е. произношение умносердечно пяти слов: Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, мне стало затруднительно. Тогда я стал умносердечно произносить три слова: “Иисусе, помилуй мя”. Случайно обратил в это время внимание на дыхание и сердцебиение, я заметил, что они стихли и как бы замерли, и в теле моем неподвижном я не заметил никаких ощущений. Внимательная такая молитва мне чувствовалась приятною. Внимание и чувство это держались и по окончании умной “художественной” молитвы, когда после часового продолжения ее перешел к обычной простой без особого внимания к приемам художественным. Они сохранялись теперь свободно сами собою.
Когда я во время ужина рассказал ученику свое состояние, он мне заметил на это, что это не от благодати, а от естества, то самое, что Епископ Феофан называет неким ощущением, предшествующим началом будущей теплоты благодатной, но это еще не благодатная. Я ему возразил: Как не благодатная? Я и это считаю благодатью от Бога, без Которого и естественное наше добро не совершается одними нашими силами: “Яко без Мене не можете творити ничесоже”, потому что в другое время и при всем напряжении своих сил не достигнешь этого. За особенную же молитвенную благодать я это не считаю, как и сам замечает Епископ Феофан. Он согласился с тем, что все естественное совершается по благодати, но испытанное мною в конце молитвы тонкое внимание с ощущением присутствия Божия и после хранившегося он продолжал настойчиво считать не благодатным действием, а естественным. Ради монашеского послушания и смирения и ввиду настойчивого различия теплоты естественной и духовной, я согласился держаться его мнения о пережитом мною в молитвенном состоянии как безопасного, но и вынужден был заметить своему ученику, для смирения его, что он по тщеславию и гордости своей из чина сотрудника-собеседника переходит самонадеянно в чин учителя и руководителя моего — руководителя своего старца. Когда несколько дней тому назад он, своею неопытностью отказывался от того. Хотя мы простились и помирились, но некоторое время неприятное чувство взаимной неудовлетворительности осталось у нас обоих. Через несколько минут, на повечерии, мой собеседник приходит с покаянием, что совесть его зазирает за то, что осуждал меня за мое невнимание к святоотеческой письменности и малоначитанности в ней.
10 сентября. На утрени.
Так как после ужина я ощутил жар в теле, то начал молиться с вечера, чтобы время не прошло напрасно — ни в отдыхе, ни в молитве. Седши на стул все время принуждал себя к простой молитве. В конце же углубился вниманием в присутствие Божие. Я внутренне от души воззвал: Господи, пожалей меня, помоги мне, и тотчас ощутил умиление со слезами... После же у меня явилась мысль, в пояснение прежних наших суждений, что наши естественные плоды усердной молитвы — теплота и внимание — приходят постепенно по мере нашего напряжения сил и умения пользоваться художественными приемами, или от одного усердия в простой словесной молитве, а благодатные действия неожиданно и сразу с ясным ощущением и извещением, что они от Бога. На этом основании сравнивая (это мое) теперешнее действие со вчерашним, я более заметил различие между ними, как говорил и мой ученик на основании Епископа Феофана. Как естественное не за свое, а данное мне туне от Бога. Естественное только держит наше внутреннее и внешнее в должном чине страха и порядка, а благодатное оживляет душу и тело и сопровождается каким-либо просвещением ума — новою благодатною мыслию. Сладость же теплоты духовной и естественной могут различать только долгим опытом искусившиеся в познании добра и зла. Духовное, конечно, более тонкое, чем естественное плотское кровяное.
Передал во время утреннего чая пережитое состояние умиления своему собеседнику. Он признал его за благодатное посещение. Потом стал рассказывать о своем молитвенном состоянии вчера вечером и сегодня утром, что усладился чтением псалмов и пением, а потом перешел от сего в помысл тщеславия, и на основании этого свое услаждение считал простым, естественным. Потом не без действия врага разговор перешел на вчерашнюю тему о естественных и благодатных действиях молитвы. Опять некоторое препирательство со взаимным укорением друг друга в гордости, а меня и в легкомысленной горячности, с какою я берусь за молитву, а потом, при первом искушении, малодушествую, расстраиваюсь и бросаю. Все это я не отрицаю в себе, но и ученик мой, думаю, нуждается в лечении. И снова прощение друг друга, прощение хотя и не от всего сердца, пока время и внимание не очистят его совершенно от всякого остатка неприятности. Так немощь наша и враг мешают преуспеянию нашему в молитвенном подвиге. Потребно всегдашнее глубокое смирение и усердная молитва к Господу о помощи. Помози нам, Боже, спаси нас имени ради святаго Твоего.
После обеда за чаем, пересмотрев свою прежнюю беседу, совершенно примирился и согласился. Однако я пожалел потом и немного приуныл, что время у нас проходит часто в спорах, а молитва наша не движется... Когда ученик вышел от меня, меня сразу повлекло желание на молитву, которая сама изрекалась в сердце моем с умилением и слезами: “Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя”. В это время я лежал от немощи и молился простою молитвою около получаса с умилением и слезами, потом стал иногда увлекаться в простые краткие помыслы, и посему встал для большого сосредоточенного внимания и продолжал творить простую молитву сидя. Но рассеянность по временам не проходила. Когда же изнемогши опять прилег в сознании своей немощи, опять пришло умиление и слезы, и внимательную молитву по немощи поддерживать напряжением с художественными приемами не мог, и она опять стала уклоняться в рассеянность. По прошествии часа я закончил свое вечернее правило простою, не “художественною” молитвою. Память умиленного чувства от ощущения милосердия к нашей немощи Господа оставалась и после окончания молитвенного правила.
11 сентября
: Утреню, часы и вечерню молился обычно и рассеянно, и со вниманием, и умилением без особого различия естественных и благодатных действий, все приписывая Божией помощи, себе же одну немощь и греховность. Во смирении нашем помяни нас, Господи.
12 сентября
Болезненное состояние продолжается, и правило совершается обычно.
13 сентября
Обычно.
14 сентября
На вечернем правиле во время умной “художественной” молитвы усилилось постепенное биение сердца с не особенно большим жаром в нем, так что от частого биения его я не мог произносить всех слов молитвы. Потом биение, утихая постепенно, стало едва заметно. В таком виде сопровождалось и дыхание, однако болезненности от этого я не ощущал ни в сердце, ни в легких, ни в голове. Особых духовных чувств в это время, перемены сердцебиения в дыхания не переживал, кроме умиленного внимания к молитве, которым я отвлекал ум от происходившей перемены в процессе сердцебиения и дыхания, предав то воле Божией. Наконец, сердцебиение и дыхание постепенно опять усилились и пришли в обычное состояние. Мой сотрудник, когда я ему о сем рассказал, сказал, что у него после усиления сердцебиений оно (дыхание) не ослабевает совершенно как у меня, и мое состояние признал болезненным. Разгорячение сердца объяснил соединением молитвы с сердцебиением, напряженное внимание к молитве передалось и сердцу, через соединение с ним молитвы и тем усилило его до ненормального состояния, после чего последовало бессилие его, а вместе с ним и дыхания. И положили мы не соединять мне, слабому сердцем, молитвы с сердцебиением намеренно, хотя оно и помогает своим непрестанным действием, а соединять ее только с дыханием, тем более, что этот последний прием указывается святыми отцами, а тот, первый, упоминается только у “Странника”. Ему можно разве только не препятствовать, оно происходит само собой. Когда же заметится его вредное усиленное внимание на сердце, тогда отвергать его и останавливать, задерживать помалу дыхание и тем успокаивать быстрое движение сердца. И вообще положили мы, довольно нам чрез “художественные” приемы, т. е. 1) творение молитвы в сердце, 2) внимание к словам молитвы с верою в присутствие в них Самого Господа и 3) разделение молитвы на две половины соответственно процессу дыхания — вдыхания и выдыхания, 4) обрести внимательную в сердце молитву, а теплоты и чувства сердечных желать смиренно только покаянных, как безопаснейших, а не каких-либо высоких и радостных, что свойственно бесстрастным только. Творить же молитву всегда, как можно в спокойном духе и теле.
