Дмитрий Мережковский - Тайна Запада: Атлантида - Европа
Так повествует о потопе Ной израильский, а вот как о нем повествует Ной вавилонский, Атрахазис, в шумерийском «Гильгамеше» XXV века, может быть, повторяющем значительно древнейший подлинник:
Ануннаки-дьяволы подняли факелы,
Облистали Землю страшными блесками.
Ярость Ададова вздыбилась до неба,
Свет дневной обратила во тьму
И разбила землю, как сосуд горшечника. —
Дул, не слабея, весь день, ветер полуденный,
Выл и ревел, гнал воды на-горы.
Как полки, на людей волны падают;
Люди друг друга не видят во тьме,
Небо не видит земли погибающей.
(Gilgam., XI, 97 et ss.)
«Семь водопадов падали с неба на землю, — продолжает Енох. — И открылись под землей источники вод… и вся земля покрылась водой… и воды кипели». Кипели, должно быть, на вулканическом огне. — «И плавал ковчег на воде» (Hén., LXXXIX, 2–6).
Если потоп есть гибель первого мира, то, может быть, Ноев ковчег — корабль атлантов, спасшихся от гибели, — «уцелевшее малое семя» будущего мира.
«Промысел Твой, Отец, правит кораблем… Ты даешь ему путь в море и безопасную стезю в волнах… Ибо, в начале, когда погибали гордые исполины, правимая Твоею рукою надежда, прибегнув к ковчегу, сохранила… семя рода» — второго человечества, толкует Соломон Еноха (Прем. 14, 3–6).
«Лучшее племя людей обитало на вашей земле (до потопа), и вы произошли от его уцелевшего малого семени, perileiphtentos spermatos bracheos», — говорит Саисский жрец Солону (Pl., Tim., 23, с).
Если «уцелевшее семя» Атлантиды — Ковчег, то последний Атлант — Ной. «Ной — остаток ваш», — говорит Енох (Hén., CVI, 18). «Ваш», значит: «первого человечества»; первого — «остаток», начаток — второго. «Ной утешит землю» (Hén., CVII, 3).
Первый вестник Духа Утешителя — Ной, и голубь Ноя, под радугой Завета, соединяющий два мира, Атлантиду и Историю, есть Голубь Духа.
IXВ очень ясные дни Средиземное море, если смотреть на него с высоты Ермона, воздушно-голубое, высокое, как небо, сливается с ним так, что их не различить, и белые на море паруса — точно белые крылья ангелов. Ангелами кажутся полудиким пастушкам Ханаанских кочевий гости неведомых стран, обладатели чудесных знаний, атланты.
Х«Малое семя» их уцелело и в истории.
«Там видели мы исполинов, nephilim, сынов Энаковых, от исполинского рода; и мы были в глазах наших перед ними, как саранча; такими же были мы и в их глазах», — говорят Моисею посланные в Ханаан, разведчики (Числ. 13–34). У страха глаза велики: может быть, никаких исполинов не видели, но, видя издали «большие города с укреплениями до небес» (Втор. 9, I), вспомнили древнее сказание о допотопных исполинах. Здесь, кажется, миф сливается с полуисторией, как тень с полусветом в утренних сумерках.
XIВестник Духа — Ной; вестник Сына — Енох. «Сыном человеческим», в смысле, конечно, прообразным, называет его Ветхий деньми, «Глава дней» (Hén., LXXI, 14). Енох, по толкованию раввинов, есть «образ Мессии», metatron (Baldensperger, 18).
«Всех дней Еноха было 365 лет», по Бытию (Быт. 5, 23). 365 дней — солнечный год; сам Енох — тень грядущего солнца — Сына, отброшенная назад, из второго человечества в первое. Гильгамеш, Геракл, Мелькарт, Дионис, Озирис, Таммуз, Аттис, Митра — другие тени того же солнца.
XII«И ходил Енох перед Богом, и не стало его, потому что Бог восхитил его» (Быт. 5, 24). — «Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его потому, что Бог переселил его» (Евр. II, 5).
Это «восхищение», «переселение», metathesis, — не внешнее, а внутреннее — то же что «исступление», «исхождение из себя», ekstasis, в оргийных таинствах. «Верою переселен», — ясно и отчетливо говорит Послание к Евреям: «верою», значит внутренним религиозным опытом, «умным деланием» христианских подвижников.
«Человеку надо измениться физически, чтобы сделаться Богом», — так же ясно и отчетливо говорит сумасшедший Кириллов у Достоевского. Кажется, metathesis, «переселение» Еноха и есть это внутреннее в человеке «изменение», физическое и метафизическое вместе, как бы перемещение той магнитной силы, которая управляет в человеке стрелкою внутреннего компаса — временно-пространственного чувства; стрелка начинает вдруг вертеться обратно: где был Восток, там теперь Запад.
В этом смысле и «переселение» Еноха — не географически-внешнее, а психологически-внутреннее — путь всех богатырей солнечных, от Гильгамеша до св. Христофора Богоносца и Христофора Колумба, — путь самого солнца с Востока на Запад. Но это солнце — тоже внутреннее, в сердце человека.
С временного Востока — Истории — Енох «переселен» на вечный Запад — конец мира — в Атлантиду-Апокалипсис.
XIII«Я был восхищен в сильном вихре и унесен на Запад; там увидели глаза мои все тайны небес, которые должны совершиться» (Hén., LII, 1–2). — «Я был восхищен к огню Заката, поглощающему закаты всех солнц… и к огненной реке, где течет огонь, как вода, изливаясь в великое море Запада… И вступил я в великий мрак, куда никакая плоть не вступает» (Hén., XVII, 4–6).
Кажется, этот «великий мрак» и есть «Мрачное море», Mare tenebrosum, окружающее Атлантиду, «Киммерийская ночь» Гомера:
Скоро пришли мы к глубоко текущим водам Океана;
Там Кимериян печальная область…
Ночь безотрадная там искони окружает живущих.
(Hom., Odys. XI, 13–14, 19)
«…И увидел я (Енох) устье всех рек земных и устье бездны, tehom» (Hén., XVII, 8).
Ной вавилонский, Астрахазис, тоже «переселен», после потопа, на край света, в «Устье Рек», где был Едем, или в устье одной Реки — Океана, «обтекающего Остров Блаженных».
Астрахазис с супругой были доныне людьми;
Ныне же будут, как боги, в сонме богов,
благословляет Астрахазиса бог Эа (Gilg., XI, 202–203).
Чтобы сделаться богом, он «переселился», «изменился физически», так же как Енох-Атлас.
XV«…И увидел я место, где небо сходится с землей… и бездну у столпов небесного пламени… высота и глубина столпов безмерная. И увидел я другое место, без неба вверху и без земли внизу, и было оно пусто и страшно» (Hén., XVIII, 10–12).
Это напоминает нисхождение Фауста к Матерям:
Nichts wirst du sehn in ewig leerer Ferne,
Den Schritt nicht hören, den du tust,
Nichts Festes finden, wo du ruhst.
В вечно пустой дали ничего не увидишь,
Шага своего не услышишь в безмолвьи,
Точки опоры себе не найдешь.
«…И сказал мне Ангел: „Место это есть конец земли и неба; здесь темница Звезд, преступивших волю Господню“» (Hén., XVIII, 14–15). «Здесь будут заключены Ангелы, совокупившиеся с женами. Духи же их, принимая многие виды, осквернят людей и соблазнят их приносить жертвы бесам (языческим богам). Жены же, соблазнившие Ангелов, будут Сиренами» (Hén., XIX, 1–2).
Что значит эта греческая мифология в иудейском Апокалипсисе? Кажется, эти Сирены — сестры тех Океанид, чей хор окружает кумир Посейдона-Океана, в святилище атлантов, и плачет у ног Прометея, вспоминая страдания Атласа. Вот еще одна из тех мелких улик, которые сильнее крупных; рядом с копьем и шлемом Афины Тритонии, с лабиринтными кольцами Атласа, — Океанида-Сирена есть третий общий «водяной знак почтовой бумаги» на двух разных письмах, иудейском и эллинском, — тайная связь Еноха с Платоном.
XVI«…И показал мне на Западе великую гору… И в той горе были четыре пропасти, весьма глубокие, широкие и скользкие; три из них темные, одна же светлая» (Hén., XXII, 1).
Здесь царство мертвых — израильский scheol, вавилонский arallu, египетский amenti — вечный Запад, «Закат всех солнц». Это и значит: тайна Конца, Апокалипсиса есть тайна Запада.
Над светлою пропастью был «источник воды живой» (Hén., XXII, 9) — не той ли, о которой молятся египтяне для мертвых своих, отошедших на вечный Запад — Аменти: «даруй тебе, Озирис, студеной воды»?
«…И пошел я в другое место, к Западу, на конце земли»… (Hén., XXIII, 1.) Все к Западу и к Западу идет — не может остановиться, как будто ищет и знает, что только там, на Западе, найдет конец Востока — времени — в вечности.
XVII«…И увидел я высочайшие горы… прекраснейшие, как бы из драгоценных камней», — говорит Енох (Hén., XXIV, 1–6). «Славились горы те красотой и величьем больше всех нынешних гор на земле», — говорит Платон (Рl., Krit., 118, b). — «И увидел я, — продолжает Енох, — долины такие глубокие, извилистые, что ни одна не сходилась с другою» (Hén., XXIV, 2). Тот же уют райских долин, как в Атлантиде.
«Выше всех гор была одна, как престол. И окружали ее деревья благовонные», — говорит Енох (Hén., XXIV, 3), и Платон как будто отвечает ему: «Все благовонья, какие только рождает земля, и целебные корни, и злаки, и деревья, и плоды, и цветы… все это Остров, тогда еще озаряемый солнцем, рождал в изобилье неисчерпаемом» (Рl., Krit., 115, b).
