Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
Содержание переговоров византийского двора с папой, составляя государственную тайну, было известно руководителям византийской политики из партии Иоанна; едва ли о нем знали приверженцы противной партии, в том числе и патриарх Керулларий. Но осенью 1053 г. случилось обстоятельство, давшее возможность Керулларию проникнуть в эту тайну. После сражения при Чивителле 18 июня, закончившегося поражением папы, последний был схвачен норманнами и отведен в Беневент. Проходили месяцы, а папа оставался в Беневенте (пребывал он здесь до 12 марта 1054 г.), находясь под почтительным надзором норманнских графов. Положение вещей делалось серьезно, грозила опасность, как бы норманны не воспользовались папой для своих целей и чтобы он не послужил в их руках таким же орудием для борьбы с греками, каким обещал послужить в руках греков для борьбы с норманнами. Нужны были экстренные меры, чтобы поддержать его стойкость, и Аргир, понапрасну прождав несколько месяцев окончания беневентского заточения, обратился в Византию за инструкциями. После 1 сентября 1053 г. он отправил в Византию Транийского епископа.[3030] Аргиру всего естественнее было послать в Константинополь того, кто уже ездил от него послом к папе, чтобы без нужды не посвящать лишних людей в тайну сношений с папским двором. Но если даже устранить предположение, что Транийский епископ исправлял обязанности посла Аргира к папе Льву IX, все-таки необходимо предположить, что ему, при отъезде в Константинополь, сообщено было все, касавшееся папы и сношений с ним. Епископ Транийский оказался не сдержан на язык и в бытность в Константинополе рассказал все Керулларию, сам Керулларий в 1054 г. писал Петру Антиохийскому, что синкелл, архиепископ города Трани, бывший в столице раньше папских легатов, разоблачил перед ним всю истину насчет папы и насчет Аргира.[3031] Таким образом Керулларий узнал о сношениях правительства с папой, об обещаниях, данных папе, и об опасности, угрожающей Константинопольской кафедре. Опасность пока была невелика, патриарх знал, что правительство умеет давать обещания без намерения исполнить их. Но знал также, что в случае стеснительных обстоятельств оно может дойти до исполнения обещаний, до возвращения папе патримоний, восстановления его власти над Апулией, Калабрией и Сицилией. Успех в этом отношении мог разогреть старые притязания Римского престола на Болгарскую архиепископию, а поскольку, как показал опыт, вопрос о епархиях шел всегда рука об руку с вопросом о преимуществах Римской кафедры вообще, то нетрудно было ждать возобновления притязаний папы вообще на власть и на подчинение Востока. Уступка в малом могла окончиться большой потерей. Керулларий считал себя обязанным принять меры, чтобы отвратить опасность в самом начале и сделать невозможным исполнение данных папе обещаний. Официально ему ничего не было известно и официально он протестовать не мог. Он избрал другой, косвенный путь, и вот по возвращении епископа Транийского к месту служения всплывает наружу адресованное на его имя послание Льва Охридского. Послание пишет-иерарх той кафедры, которой вслед за Апулией и Калабрией прежде всего могла грозить опасность от папских притязаний, архиепископ Болгарии пишет к одному из иерархов той области, Апулии, над которой опасность уже висела. Первым условием действительности меры было то, чтобы послание не было положено под спуд, а как можно скорее и как можно более распространено, — и вот оно адресуется тому же лицу, епископу Транийскому, который своими разоблачениями и вызвал его появление на свет, с которым, по всей вероятности, все было наперед условлено, в бытность его в Константинополе, и взято должное обещание; даже предположение, что Иоанн Транийский привез с собой послание из Константинополя или из Охриды, через которую он мог проезжать по дороге в Диррахий, а из ДиррахиявТрани, не было бы чудовищным, потому что послание ни по объему, ни по содержанию не представляет литературной работы, которой нельзя было бы выполнить за один день. Главное содержание послания, вопрос об опресноках, — оружие довольно легкое, но при данных обстоятельствах, пока опасность была невелика, достаточное: можно было выдвинуть оружие и более тяжелое, но оно оставлено в запасе на случай более серьезной опасности. Керулларий хорошо знал (думаем — небезынтересно это было и Льву Охридскому), что спасение не в опресноках и не в квасном хлебе, но важно было показать, что правительство, отняв епархию от Константинопольской кафедры и отдав ее римскому папе, совершит смертный грех, откроет торжество латинскому обычаю над греческим, заблуждению над истиной, ложной вере над правой, а чтобы это показать, нужно было объявить опресноки отступлением от православной веры, что в послании и сделано. Словом, послание имело важность не само по себе, а по внутренней тенденции, значение его заключалось не в том, что оно трактовало об опресноках, а в том, что в основе его скрывался протест, с одной стороны, против византийского правительства и его намерений, с другой — против папства и какого бы то ни было предпочтения Римской кафедры кафедре Константинопольской, будет ли то возвращение патримоний и епархий, в ущерб наличным правам Константинопольского патриарха, или же, что еще важнее, признание за Римским престолом преимуществ власти сравнительно с Константинопольским патриаршим престолом. Чтобы протест был действительнее, патриарх написал от себя сходное по содержанию послание к Доминику Градскому и сделал административное распоряжение насчет проживавших в Константинополе азимитов.
На Западе как нельзя лучше поняли действительный смысл послания Льва Охридского и отвечали на него по существу. Когда это послание прибыло в Храни, здесь находился кардинал-епископ Гумберт, желавший, надо полагать, получить от возвратившегося из Константинополя Иоанна Транийского сообщения относительно настроения правящих сфер в столице Греческой империи. Иоанн передал ему послание, Гумберт перевел его с греческого на латинский язык и доставил папе.[3032] Папа решился посвятить досуг своего беневентского заключения опровержению послания и главные удары направил не столько на то, о чем прямо сказано было в послании, сколько на то, что читалось между строк. Он совершенно основательно взглянул на послание как на протест Керуллария против преимуществ Римской кафедры сравнительно с Константинопольской вообще и в частности прав ее на Апулию и Калабрию. В конце 1053 г.[3033] папа написал ответ на обвинение Михаила Константинопольского и Льва Охридского,[3034] в котором все старания направил к тому, чтобы доказать преимущества Римской кафедры. Папа излагает общеизвестную теорию папского главенства. Частный вопрос о правах на Апулию и Калабрию побудил его почти целиком воспроизвести подложную донацию Констан-Начинает папа с того, что церковь Христова основана на Петре (гл. 6), а имея такое основание, ограждена от врат ада, т. е. еретических учений (гл. 7); через Петра получил власть Римский престол (12), за которым права признаны и Константином Великим в его привилегии папе Сильвестру (13-14). Затем рассуждение идет о том, в чем заключается власть, данная Петру, каковы его права и на каких особых заслугах эти права опираются (15-18), с заключением, что заблуждение не может вкрасться в Церковь, имеющую такого защитника (19), и что латиняне, держащиеся учения Петра, безупречны (20); Римская церковь доблестно вынесла возбуждавшиеся на нее гонения и сохранила источник веры чистым (24-25), вера ее, как основанная на Петре, непоколебима (32), и другого благовестия, хотя бы оно принесено было ангелом с неба, не следует слушать (33). Права перешли от Петра к его наместнику — папе, и все пренебрегающие апостольской кафедрой восстают против Бога (35). Проводя параллель между церковью Римской и Константинопольской, папа находит, что Константинопольская церковь, в лице своих епископов, была изобретательницей ересей, которые осуждены на соборах и преодолены Римской церковью (8-11), что чистота веры греков небезупречна была с самого начала, как видно из послания апостола Павла к Коринфянам (21), о заблуждениях греков свидетельствует иконоборческий их собор (22) и слухи, которым не хочется верить, что в Константинопольской церкви евнухи получают священный сан и женщина некогда занимала епископский престол (23). Отношение, в каком стоит церковь Константинопольская к Римской, папа уподобляет отношениям между дочерью и матерью. Что Римская церковь есть мать Константинопольской, доказывается употреблением в последней, как в официальных церемониях, так и в церковной практике латинских славословий и изречений (23), дочь — церковь Константинопольская — должна быть почтительной к своей матери — церкви Римской (26-27) и питать к ней чувство благодарности за то, что Римская церковь оказала предпочтение своей дочери перед другими, предоставила ей большую честь, чем церквам Антиохийской и Александрийской (28); поэтому верх неблагодарности и непочтительности к матери такие поступки, как злословие, бичевание анафемой, закрытие церквей, отнятие у аббатов и монахов монастырей на том основании, что они не держатся греческого обряда (29). Касаясь прав, ненадлежаще усвояемых себе Константинопольскими патриархами, папа объясняет неуместность приравнения к Александру, Иоанну Златоусту или Флавиану (34) и прикрытия себя именем знания, правды и славы (37); исходя из положения, что недолжное присвоение прав совершается в ущерб правам Римской кафедры, заявляет, что никакой узурпации против Римского престола не потерпит, умаления привилегий не допустит (36), советует не завидовать преимуществам, которыми пользуются преемники Петра, не усиливаться лишить их этих преимуществ (38) и не стремиться уничтожить славу Римской кафедры (39).
