Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части
Любовь к ближним может быть только Любовью ради Бога и к Богу, обитающему в сердцах человеческих. Любовь к ближнему без Бога становится привязанностью и разоряет души ближних. Язык человеческий — ежедневное искушение, помыслы человеческие — ежедневный соблазн, страсти человека — ежедневное заклание души. Но Любовь к Богу — это ежедневное приношение сердца человеческого благой воле Божией, обуздывающей язык рассуждением, очищающей помыслы благодатью и покоряющей страсти смирением.
КОНЕЦ ВОЙНЕ, НО НЕ БЕДАМ
Господи, Ты знаешь все, мы не знаем ничего. Но любовь, которую Ты дал нам, открывает сердцам нашим, что Ты любишь нас. Поэтому предпочитаю не знать ничего добровольно, чтобы постичь непостижимую Твою любовь. Тот, кто ищет Бога, кичась своими знаниями, находит тьму. Тот, кто отвергает собственные домыслы и догадки и ищет Бога ради того, чтобы смиренно приблизиться к Нему и постичь Его так, как Он есть, обретает непреходящий свет истины.
Какие бы тучи помыслов ни закрывали умственный взор, они ничего не могут сделать с сердцем, неотрывно прилепившимся ко Христу. Лишь забвение Христа открывает им свободный вход в ум, порабощая его страхами и тревогами.
Опасаясь вертолетов и приступив к строительству кельи, мы ее спрятали под высокой густой пихтой, чтобы крона дерева сверху закрывала крышу. Северная стена избушки выходила на обрыв, под которым тек ручей. Три оставшиеся стороны кельи смотрели на огромные пихты с разросшимся подлеском из молодых елочек, буков и кустов черники. Летнее милое солнышко если и попадало в южное окошко, то только в полдень и то минут на пятнадцать. Чтобы впустить в храм больше света, я привязал к веревке камень, который с нескольких попыток мне удалось забросить на крупную нижнюю ветку пихты, закрывавшую солнце. Оттянув ветку в сторону, мне удалось добавить в келью еще минут пятнадцать полуденного света. То же самое я сделал с другими ветвями, насколько хватило веревок. Поднявшийся к вечеру ветер разрушил все мои попытки. Пришлось основательно заняться устройством просек для восточного и особенно южного окошка, которое выходило на снежный пик Чедыма, спрятанный за верхушками пихт.
На восток просеку удалось сделать относительно легко, и теперь первый утренний луч возвещал мне начало дня, когда солнечный лик заглядывал в келью. А вот Чедымский пик закрывала старая, огромная засыхающая пихта. Ее, набравшись терпения, я принялся методично пилить двуручной пилой, предварительно подрубив ствол в сторону падения. Каждый день я выходил к моему дереву, не думая о том, когда же этот мучительный труд закончится. Я решительно настроился на то, что буду пилить эту необъятную пихту с молитвой, сколько бы времени это ни заняло. Но завершение наступило быстрее, чем я ожидал. Огромное дерево начало трещать и под своей тяжестью сломалось само. Пихта рухнула в обрыв, увлекая с собой стоящие рядом деревья. Гул пошел по всему лесу, но вид открылся восхитительный: прямо в конце просеки сияла своими снежниками и острыми гранями красивая вершина. Под ней висела длинная белая лента водопада. Теперь на скамеечке напротив просеки я проводил с четками долгие летние вечера. Когда после войны ко мне в келью начали приходить гости, то эта укромная скамеечка постоянно была занята любителями молитвы и прекрасных видов.
За хлопотами и ежедневным молитвенным распорядком незаметно приблизился конец августа. К этому времени пришлось перейти на «подножный» корм. Сильно выручили побеги молодого папоротника, пока они еще не огрубели, и листья лопуха-«огуречника». Моим ежедневным питанием стали грибы, благо их было много в течение всего лета, возможно, благодаря постоянным грозовым ливням после полудня. Приходилось также спускаться к реке и ловить форель, но из-за физической слабости рыбная ловля стала утомительной, особенно подъем вверх к келье по крутому и заросшему рододендроном склону.
Между тем гул орудий становился все сильнее и сильнее. Что происходит на фронте, я не знал. Продукты давно закончились.
Пришлось спускаться в скит. Я надеялся, что мой огород еще цел и село не захвачено грузинами. Уже на тропе голод начал сильно донимать меня. На обрывах я не смог найти подходящего кустарника, чтобы срезать удилище. Пришлось привязать леску с крючком на лыжную палку. Под большим камнем мне удалось поймать две рыбешки. Испеченные на небольшом костре, они помогли немного утолить голод. Выручили сыроежки, которые я ел сырыми, посыпая их солью, предполагая, что название соответствует их съедобности.
С дрожью в ногах и сильно ослабевший, я добрался до скита. Там все было в порядке. Но из-за перевала доносились сильные взрывы, залп за залпом. Земля вздрагивала, и тянуло гарью. Следуя совету мудрого абхаза, я занялся своими делами — молитвой и огородом. Но сердце ощущало сильную боль, не физическую, а какое-то изматывающее чувство трагедии, происходящей за перевалом, и оно не давало ни покоя, ни облегчения. Войну не обязательно видеть, ее достаточно чувствовать. Дыхание смерти передается человеческому сердцу даже через перевалы и расстояния.
В сентябре грохот сражения стал слышен совсем рядом. Над седловиной перевала плыли густые клубы черного дыма. Кажется, реактивные установки «Град» били не переставая. С четками в руках я сидел у окна, положившись на волю Божию и молясь о помощи Божией всем, кто сейчас мучился и страдал.
— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! — раздался у двери голос Василия Николаевича, выучившего эту молитву.
— Аминь! — радостно отозвался я.
В дверь быстро вошел мой друг и помощник:
— Батюшка, идем на Псху! Люди радуются и хотят, чтобы вы молебен послужили Матери Божией!
— А что случилось?
— Помните, за перевалом собирался грузинский отряд, чтобы все село вырезать?
— Помню.
— Так вот, его только что полностью разгромили абхазы вместе с казаками!
— Господи, помилуй! Так что, теперь за перевалом нет грузин?
— Никаких грузин, слава Богу! Теперь там абхазский отряд и все наши парни со Псху! — рассказывал Василий Николаевич, безпрестанно крестясь на иконы.
Абхазскому ополчению, вместе с казаками, по горным дорогам удалось обойти Сухуми с севера и разгромить укрепления грузинских формирований на подступах к перевалу Доу, ведущему на Псху. Тот орудийный гул, что я слышал, и был огнем абхазского «Града» по вражеским позициям. Обрадованный новостью, я быстро собрался и поспешил на Псху. Меня окружили радостные сельчане:
— Батюшка, мы все лето собирались в молитвенном доме и читали акафист Иверской иконе Матери Божией. Пресвятая Богородица спасла нас!
Все верующие, кто остался в селе, собрались на акафист. Более радостного акафиста Богородице я не слышал за всю свою жизнь. Люди стояли на коленях и плакали от радости, что опасности оказались позади. Казалось, даже в воздухе повсюду было растворено умиротворение. Похоже, война подходила к концу.
И все же конец войны поразил своей неожиданной тишиной. После жуткого грохота орудий и бомбардировок вновь стало слышно стрекотание кузнечиков в траве, журчание сельских ручьев, пересвист синичек в лесу. До этой поры все звуки, кроме артиллерийского гула, словно доносились через какую-то глухую преграду и не воспринимались так живо и отчетливо, как после окончания войны.
Но до полного завершения боев было еще далеко. Как потом рассказали мне солдаты, грузины не выдержали последней атаки абхазского ополчения добровольцев и казаков, которые зашли к ним в тыл с севера, и бежали из города, бросая технику и боеприпасы. Говорили, что какой-то смекалистый артиллерист предложил стрелять по позициям противника снарядами, начиненными мукой. В рядах грузин началась паника, так как им показалось, что началась химическая атака. Не знаю, насколько верен этот слух. В плен захватили латышских женщин-снайперов, которые причинили много вреда абхазам, обстреливая их позиции с высотных зданий. Снайперов расстреляли на месте. Вместе с ними попали в плен и украинские добровольцы, которые тоже не избежали наказания. Грузин продолжали преследовать вплоть до границы с Грузией, где войска остановились при поддержке сил ООН.
Сваны, поддерживающе грузин, побежали в горную Сванетию и заблокировались в горных ущельях, создав тем самым прямую угрозу Абхазии. Получая военную поддержку через перевалы из Грузии, сваны еще долго вредили Абхазии, совершая различные диверсионные вылазки. Ополчение Псху перекрыло все опасные тропы со стороны Сванетии, установив там круглосуточное дежурство, а сухумские военные патрули следили за главными перевалами.
За время, пока я находился на Грибзе, тихо скончалась мама Василия Николаевича и, вслед за ней, парализованная женщина, обучившаяся шепотом повторять Иисусову молитву. Так, благочестиво, с молитвой, она отошла к Господу, попрощавшись с близкими и сказав напоследок:
