Кристофер Хитченс - Бог не любовь: Как религия все отравляет
«Credo quia absurdum», — сказал «отец церкви» Тертуллиан. «Верую, ибо абсурдно». Обезоруживает вас такая точка зрения или раздражает — серьезно спорить с ней невозможно. Если истинность или существование чего-либо требуется принять на веру, тем самым умаляется и правдоподобие, и ценность предмета веры. Труд, которого требуют размышления и доказательства, приносит несравненно больше удовлетворения. Он подарил нам открытия, гораздо более «чудесные» и «трансцендентные», чем всякое богословие.
Если уж на то пошло, «прыжок веры», как метко окрестил его Сёрен Кьеркегор, — чистой воды надувательство. Как заметил сам Кьеркегор, такой «прыжок» нельзя совершить лишь однажды. Его нужно повторять снова и снова, преодолевая растущую гору опровергающих его доказательств. Этот труд не по силам человеческому разуму и потому ведет к одержимости и психическим расстройствам. Прекрасно понимая, что «прыжок» приносит все более жалкие дивиденды, религия на самом деле и не полагается на «веру», но вместо того извращает веру и оскорбляет разум, предлагая всевозможные доказательства и ссылаясь на состряпанные «факты». Среди этих фактов и доказательств можно найти ссылки на упорядоченность природы, на откровения, наказания и чудеса. Но в наши дни, когда религиозная монополия разрушена, любому человеку по силам увидеть, что все эти доказательства не что иное, как скудоумный вымысел.
Глава шестая
Доказательство от целесообразности
Все мое нравственное и интеллектуальное естество проникнуто непоколебимым убеждением: даже самые необычайные явления, доступные нашим чувствам, не могут в своей природе отличаться от других воздействий видимого и ощутимого мира, мыслящей частью которого мы являемся. В мире живых и без того довольно загадок и чудес — загадок и чудес, действующих на наши эмоции и разум столь необъяснимо, что почти верным кажется представление о жизни, как о зачарованном состоянии. О нет, я хорошо знаком с прекрасным, и потому меня ничуть не интересует сверхъестественное. Оно (что бы под ним ни понимали) всего лишь выдумка: порождение умов, бесчувственных к сокровенным тонкостям наших отношений с мертвыми и живыми, в их неисчислимом множестве. Оно оскверняет наши самые заветные воспоминания. Оно оскорбляет наше человеческое достоинство.
Джозеф Конрад. Примечание автора к «Теневой черте»В самом сердце религии скрыт парадокс. Три великих монотеизма учат нас самоуничижению, ибо все мы несчастные грешники на милости гневливого и ревнивого бога, слепившего нас, в зависимости от источника, то ли из праха и глины, то ли из сгустка крови. Молитвенные позы обычно имитируют поведение холопа в присутствии вспыльчивого монарха. Они демонстрируют вечное подчинение, благодарность и страх. Жизнь — невеселая штука, предназначенная для подготовки к тому свету или (второму) пришествию мессии.
В то же время, словно в порядке компенсации, религия учит крайней самовлюбленности. Она заверяет, что бог лично заботится о каждом человеке. Она утверждает, что космос был создан специально для нас. Этим объясняется надменность на лицах тех, кто верит с показным рвением: вы уж извините мою кротость и смирение, но у меня срочное задание от бога.
Поскольку люди в силу своего естества эгоцентричны, у любого суеверия есть изначальное преимущество. Мы в США всячески стараемся совершенствовать высотные здания и сверхзвуковые авиалайнеры (11 сентября 2001 года убийцы столкнули лбами эти достижения цивилизации), но с упорством, достойным жалости, не делаем в них тринадцатых этажей и тринадцатых рядов. Я знаю, что Пифагор опроверг астрологию простым указанием на то, что у близнецов неодинаковая судьба. Я также знаю, что знаки зодиака были придуманы задолго до открытия нескольких планет нашей системы, и, разумеется, я понимаю, что нельзя «предсказать» мне ни мое ближайшее, ни отдаленное будущее без того, чтобы оно изменилось. Каждый день тысячи людей читают в газетах свои гороскопы, чтобы затем стать жертвами не предсказанных инфарктов или аварий. (Штатный астролог одного лондонского таблоида однажды получил от редактора извещение об увольнении, начинавшееся словами: «Как вы, несомненно, предвидели…».)
Теодор Адорно в своем труде «Minima Moralia» назвал гадание по звездам апофеозом скудоумия. И все же, случайно пробежав глазами гороскоп как-то утром и увидев, что Овнам следует ждать «знаков внимания со стороны особы противоположного пола», я с трудом подавил в себе микроскопический прилив идиотской радости. В моей памяти эта радость пережила последовавшее разочарование. И стоит ли говорить, что всякий раз, когда я выхожу из квартиры, на горизонте нет ни одного автобуса, а когда я захожу домой, автобус обязательно подъезжает к остановке. В плохом настроении я при этом бурчу «как назло», хотя часть моего маленького — килограмм-полтора — мозга напоминает мне, что график движения общественного транспорта в Вашингтоне составлялся без учета моих передвижений. (Замечу на всякий случай: если в день выхода этой книги меня собьет автобус, обязательно найдутся люди, которые скажут, что это произошло неслучайно.)
Так почему бы мне не уступить искушению, не отмахнуться от слов Уистона Одена и не уверовать, что все в небесах неким загадочным образом устроено ради меня? Или, если спуститься несколькими уровнями ниже, что перипетии моей судьбы заботят некое высшее существо? Один из недостатков моего устройства заключается в слабости к таким иллюзиям, и хотя мне, как и многим другим, хватает образования, чтобы понимать их ошибочность, я вынужден признать: это врожденное. Как-то в Шри-Ланке я ехал в машине с группой тамилов. Мы направлялись в населенный тамилами район побережья, пострадавшего от мощного циклона. Все мои попутчики были членами секты Саи Бабы, очень влиятельной в Шри-Ланке и на юге Индии. Саи Баба лично утверждает, что воскрешает мертвых, и специально для телекамер устраивает представление с материализацией священного пепла в своих ладонях. («Почему именно пепел?» — гадал я.)
Как бы то ни было, поездка началась с того, что мои спутники разбили о камень несколько кокосов, чтобы по дороге с нами ничего не случилось. Трюк, судя по всему, не подействовал: на половине пути через остров наш водитель на полном ходу въехал прямо в мужчину, ковылявшего через деревенскую улицу. Пострадавший получил ужасные травмы. На месте происшествия — деревня была сингальской — немедленно собралась толпа, не слишком радушная к заезжим тамилам. Обстановка была очень взрывоопасной, но мне удалось несколько разрядить ее своей английской персоной в грязновато-белом костюме а-ля Грэм Грин и журналистским удостоверением, выданным лондонской полицией. Все это так впечатлило местного стража порядка, что он временно отпустил нас, и мои перепуганные спутники были крайне благодарны за мое присутствие и хорошо подвешенный язык. Они позвонили в штаб-квартиру своего культа и объяили, что с нами путешествует сам Саи Баба, временно принявший мое обличье. Со мной начали обращаться с настоящим трепетом. Мне больше не позволялось носить какой-либо груз или ходить за едой. Я же тем временем решил проверить, как дела у сбитого мужчины, и выяснил, что он скончался в больнице от полученных травм. (Интересно знать, что у него в тот день было в гороскопе.) Так я увидел религию в миниатюре: одно человеческое млекопитающее (я) внезапно начинает привлекать робкие взгляды, полные благоговения, а другое человеческое млекопитающее (наша незадачливая жертва) почему-то не попадает в милосердные замыслы Саи Бабы.
«Кабы не Божия милость, — сказал в XVI веке Джон Брэдфорд, увидев преступников, ведомых на казнь, — с ними шел бы и я». Настоящий смысл этого, на первый взгляд, сострадательного наблюдения (не то, чтобы у него есть какой-либо «смысл») такой: «Божией милостию, там идет кто-то другой».
Пока я писал эту главу, на угольной шахте в Западной Виргинии произошел взрыв. Тринадцать горняков остались живы, но оказались в подземной ловушке, приковав к себе горячечное внимание СМИ. Когда прошло сообщение, что шахтеров нашли живыми и невредимыми, вся страна вздохнула с облегчением. Радостное известие оказалось преждевременным и сделало горе шахтерских семей еще невыносимей: они уже праздновали спасение своих мужей и отцов, когда выяснилось, что все шахтеры, кроме одного, погибли от удушья. Газеты и информационные программы, поторопившиеся с хорошими новостями, оказались в очень неловком положении. А теперь попробуйте отгадать, какими заголовками они сообщали о ложном спасении. Совершенно верно: «Чудо!» С восклицательным знаком или без, но это слово использовали все. Оно продолжало глумливо маячить на газетных страницах и в памяти родных, усугубляя горечь утраты. Никакими словами не описать, насколько полным в этом случае было отсутствие божественного вмешательства. Однако склонность приписывать все хорошее божьей помощи, а все плохое валить на другие причины, по-видимому, присуща нам всем. В Англии, как известно, монарх является наследственным главой не только государства, но и церкви, и Уильям Коббетт однажды заметил, что англичане потворствуют этому абсурдному раболепию, называя свой монетный двор «королевским», а долг — «государственным». Религия использует ту же уловку, таким же образом и прямо у нас на глазах. Когда я первый раз попал в церковь Сакре-Кёр на Монмартре, построенную в честь избавления Парижа от Пруссии и коммунаров в 1870–1871 годах, я обратил внимание на одну бронзовую панель. Она изображала, как в 1944 году многочисленные бомбы союзной авиации обошли церковь стороной и разорвались в кварталах по соседству…
