Эра Рок - Тринадцать полнолуний
— Не так всё, как тебе известно. Но про это позже. А сейчас дело надо сделать важное, а после я тебе всё покажу и объясню. А пока, сходи на родник за водой, тот родник, что за околицей.
Марыля бежала по улице, к роднику. Старики да дети по домам разошлись, только молодёжь ещё не угомонилась, шли по селу и песни пели. Все нарядные, с раскрасневшимися от мороза да веселья щеками, хохотали на всю улицу. Поравнялась Марыля с ними, Кася и Милош перегородили ей дорогу.
— Куда ты бежишь, торопишься? Праздник такой, пойдём с нами гулять-веселиться, что ты всё одна, от нас бегаешь да общества нашего чураешься. Мы к Касе гадать идём, пойдём с нами. Авось в зеркале и своего суженного увидишь.
— Спасибо вам за слова добрые, за приглашение, — поклонилась Марыля, — но знаю я своего суженного уже, и другого мне не надо, — сделала шаг в сторону, что бы обойти их.
— Уж не Зенека ли, хворого, ты полюбила? Какой же прок от него, убогого? — Кася округлила глаза, повернулась, подмигнула своим друзьям.
— А хоть бы и его, не всегда же он болеть будет. Вот выздоровеет, тогда и видно будет. Тороплюсь я, — и побежала дальше.
— Вот точно, с ума сошла от одиночества, не зря бабы говорили, — покачал головой Милош.
— Да ну её, ненормальную. Ты смотри на меня, моя голова тоже не здорова, да то от любви к тебе, — Кася прильнула к Милошу, заглядывая ему в глаза, — меня береги, зазнобу свою, а до других тебе не должно и дела быть.
— Да только ты у меня в голове, ни на кого не променяю, желанная моя, — Милош прильнул к её губам.
— Ну, хватит вам, любиться да нежиться, обещали свадьбу к осени, а сами.
Ганна смотрела на них, казалось, что она уже смирилась, но подружки увидели в её глазах искры ненависти к их счастью. Только Кася не видела, искрящихся злобой, глаз Ганны, она любовалась своим милым.
— И правда, дождаться не могу. И что твоему отцу в голову пришло, не дал благословения, — с досадой в голосе сказал Милош.
— А я почём знаю, сказал до следующей осени ждать надо. Ты думаешь, мне легко? Не меньше твоего мучаюсь, ничего, люба моя, подождём — Милош прижал девушку и впился в губы жарким поцелуем. Все, подмигивая и, еле сдерживая смех, рвущийся наружу, обошли их кругом, держась за руки. Захороводили вокруг целующихся:
— Милош с Касей голубки, поцелуи их крепки. Позабыли про друзей, не стесняются людей. Догоняйте, — и всей гурьбой побежали по улице.
Кася с Милошем, наконец-то, нашли в себе силы, оторваться друг от друга и устремились вдогонку за своими друзьями.
Пока мы били свидетелями этой сцены, Марыля уже добежала к роднику, набрала студёной воды и побежала обратно. На этот раз ни кто её не препятствовал, улица опустела.
Зенек ждал её за нетронутым столом.
— Ох, управилась, запыхалась. Вот водица, что дальше-то делать?
— Пока ты ходила, дедушка мне всё рассказал, — Зенек встал, — дай мне крынку глиняную, запри дверь да закрой окна, что бы никто, не дай бог, не высмотрел, что у нас происходить будет. Садись и отдыхай. Теперь моя работа.
Она недоверчиво посмотрела на него, но крынку дала.
— Я вижу, ты всё сомневаешься, подожди, скоро твои сомнения улетучатся.
Он забормотал что-то, налил в крынку воду, развернул тряпицу, в которой Марыля принесла травку. Свет озарил горницу. То был свет от пучка травы в руках Зенеша. Не переставая бормотать, он положил траву в крынку и поднял над ней свои ладони. Марыля прислушалась, но слов разобрать не смогла. На каком-то незнакомом языке произносил Зенек то ли молитву, то ли заговор. Вдруг она увидела, что от воды пошёл пар. В крынке забурлило, заклокотало, и сама крынка стала прозрачной, словно стекло. Травинки, убыстряя движение, поднялись со дна и растворились в воде без остатка. Крынка стала такой, как обычно. Зенек замолчал, и устало, сел на лавку. На лбу выступили большие капли пота, руки дрожали. «Господи, да что же это такое? — Марыля затихла, завороженная этим зрелищем, — силы небесные, чудеса прямо, да и только». Она подошла к Зенеку, села перед ним на корточки и взяла за руки. Его всего лихорадило, губы пересохли и потрескались, на шее вздулись вены, глаза были закрыты.
— Милый мой, да что же ты над собой так издеваешься, ведь слаб ещё, но откуда сила такая?
Он открыл глаза.
Марыля увидела, что подёрнулись они поволокой мутной от усталости.
— Ничего-ничего, родная, сейчас настоится отвар, выпью, и легче станет. Давай две кружки, тебе тоже надо выпить его выпить. — А мне-то зачем?
— Что бы смогла увидеть то, что я тебе должен показать.
— Боязно мне, — сказала Марыля.
Но сама не поверила в свои слова. Доверила она Зенеку полностью и тело, и разум, и душу.
— Ну, тогда, с богом, — Зенек тяжело поднялся, налил в кружки отвар и одну протянул Марыле, — пей, не бойся.
Первым выпил. Марыля посмотрела на варево. Кружка тоже стала прозрачной, а напиток в ней был чистым, и словно, радуга была в нём растворённая. Все цвета, что доступны нашему взгляду, были в этом отваре.
«Ну, будь что будет» — подумала Марыля, зажмурилась и выпила. На вкус это было сладковато-приторное, мятное, с горчинкой и что-то ещё, незнакомое.
— А теперь, дай руку и доверься мне, — Зенеш протянул ей руку и посмотрел в глаза.
Марыля, секунду помедлив, вложила свою ладонь в его. Краем глаза заметила, что из печки выскочил уголёк, и, искрясь, полетел на пол.
«Надо поднять, а то до беды не далеко» — успела подумать Марыля, но тут всё поплыло перед глазами, голова закружилась, тело стало лёгким и невесомым.
Очнулась она на поляне. Увидела деда Демьяна, собирающего что-то. Вдруг всё потемнело, с неба на землю, со свистом, упали два огненных шара. Дед не испугался, повернулся посмотреть, что произошло, и пошёл к тому месту, где упали огни. Марыля, чувствуя руку Зенека, сжала её и оказалась рядом с дедом.
— Дедушка, — позвала она.
— Он не слышит тебя, мы в прошлом, — услышала Марыля голос Зенека, — смотри дальше, все вопросы потом.
Она повернулась опять в сторону деда. Увидела, как Демьян нагнулся, будто разглядывал что-то на земле и поднял младенца, завёрнутого в тёмно-синюю ткань. Потом опять нагнулся, прислушался и поднял ещё одного ребёнка, но уже в серебристо-матовой материи. Покачал головой и, держа обоих детей на руках, ушёл в лес.
Марыля с Зенеком оказались в демьяновой хате. Дети лежали на столе. Дед развернул их покрывала. В иссиня-чёрной материи с золотистой каймой был мальчик, а в серебристо-матовой с серебряной каймой девочка. Мальчик по виду был немного старше, чем девочка. У каждого из них на груди, на тонких цепочках висели медальоны. Они были похожи на две половинки одного целого. Дед снял с детей медальоны, сложил их друг к другу и получился один круглый, большой, плоский. Что на нём было изображено, Марыля не разглядела, кто-то постучал в дверь хаты. Демьян пошёл в угол избы, к иконе, открыл сзади потаённую стенку и положил туда медальон, а детей отнёс за занавеску, на полати. В дверь вошла тётка Тася.
— Мама! — крикнула Марыля, но вспомнила, что её никто не слышит.
У Таси на руках был ребёнок, завёрнутый в её исподнюю юбку. Тася плакала и говорила Демьяну, мол, родила её на закате, но девочка не дышит и грудь не берёт. Дед взял ребёнка, положил на лавку, распеленал. Осмотрел, послушал сердечко и сказал, что мертвых оживлять, ему бог таланта не дал. Тася разрыдалась, дед завернул мертвую девочку, почитал над ней молитву и сказал Тасе, что сам её похоронит. А Тася плакала, не в силах успокоиться, и столько материнского горя было в этом плаче, что Марыля сама почувствовала, как полились слёзы из её глаз. Дав Тасе выплакаться, дед присел на лавку и сказал, что поможет ей излить свою любовь на другое дитя, найденное им сегодня в лесу. Тася, вытирая слёзы, посетовала, что за нелюди дитя в лесу бросили, но дед не сказал при каких обстоятельствах нашёл ребёнка. Пошёл к печке и принёс девочку. Тася развернула младенца, удивилась, что покрывальце необычное, ткань дорогая да не похожая на те, что ей знакомы. Предположила, может дитё богачей каких, но как в лесу, далеко от города оказалось, уж не беда ли какая приключилась с её родителями. Сокрушённо покачала головой, что маленькая, как новорожденная. Белокурый ребёнок с голубыми глазами, улыбался, тянул ручонки к Тасе. Демьян ответил ей, что следов трагедии в лесу не видел, и что произошло ему тоже неведомо. Так и порешили, возьмёт Тася найдёныша, да за своего ребёнка представит. И то будет их тайной от односельчан. Тася завернула ребёнка, попрощалась с дедом и вышла за дверь. Так у деда остался мальчик.
Марыля, чувствуя присутствие Зенека, повернулась к нему и спросила:
— Так этот мальчик — ты, а девочка, значит, я?
Зенек, молча, кивнул. Перед глазами Марыли промелькнула вся жизнь Зенека у деда, как болел он, как лечил его дед всякими снадобьями да отварами. Как помер Демьян, а что дальше с Зенеком было, то Марыля сама помнила.
