Александр Мень - От рабства к свободе
Они впервые сказали миру, который занимался каждением, волхвованием, бесчисленными обрядами, что никакие обряды Творцу не нужны, если человек обращается к Нему со злом в сердце. Это великое откровение пророков и делает их писания стержнем Ветхого Завета, его центром, является настоящей религиозной революцией. Об этом мы поговорим с вами при нашей следующей встрече.
4 апреля 1990 года
Пророки. Профетизм
Сегодня мы подходим к кульминационной точке всего Ветхого Завета, к самой напряженной, насыщенной и высокой в духовном и в литературном смысле. Это раздел, который называется «Пророки» или Пророки-писатели.
В древнейшем собрании эта группа священных книг называлась невийм ахаронйм, то есть «Поздние пророки». Это название условное, связанное с тем, что Исторические книги, о которых мы говорили с вами в прошлый раз, назывались невийм ришонйм, то есть «Ранние пророки». Но по литературной форме между ними мало общего.
Литературная форма пророческих книг совершенно особая. Это и громоподобная речь, подобная речам Цицерона или Демосфена, это и высокая поэзия, перемежающаяся лирическими, глубоко интимными, порою скорбными стихами и песнопениями.
Пророк — это совершенно исключительная фигура в истории Ветхого Завета, которая выделилась из тех ранних, ветхозаветных прорицателей, которые еще несли на себе печать первобытной экстатики. Пророки-писатели — люди высокой культуры, широчайшего умственного горизонта, люди, знакомые с литературой современного им Востока (кроме греческой). Они не знали греческой литературы, хотя были современниками античных мыслителей-поэтов, современниками Гесиода, Фалеса, Анаксимандра.
Последние пророки были уже современниками Сократа. Их появление было неслучайным, и мы можем его рассматривать в контексте величайшей духовной революции, которая в середине
I тысячелетия до нашей эры потрясла весь Старый Свет и создала основы современной культуры. Я не оговорился: современной.
О чем бы мы ни говорили сегодня: о монархии или демократии, о материализме или пролетариате, о диктаторах или об откровении, о диалектике или противопоставлении материи и духа — все это было уже заложено в тот период, который Карл Ясперс назвал «осевым временем». Я не буду подробно останавливаться на этом, только отмечу, что книга Карла Ясперса на эту тему переведена в ИНИОНе и издана ограниченным тиражом. В 1-м номере (за этот год) журнала «Народы Азии и Африки» есть мой небольшой очерк на эту тему*.
Что поражает в этом движении? Оно, конечно, загадочно. Загадочно, потому что в ту эпоху человечество еще не знало тех средств коммуникации, которые позволяют в течение считанных часов, а
9 Имеется в виду статья отца Александра: К проблематике «осевого времени». — Журнал «Народы Азии и Африки», 1990, № 1.
то и минут, передавать информацию из одной части мира в другую. И мы видим, что и в эллинистической Греции, и индийском царстве Магатха, и в древнем Иране, то есть в странах, которые между собой очень слабо связаны, возникают похожие мысли, возникают великие учения, которые станут прочным фундаментом для современной культуры и цивилизации.
Я назову вам только некоторые имена: Аристотель и Платон, Заратустра и Конфуций; Лао-цзы, Мэн-цзы, Чжуан-цзы; уже упоминавшиеся Фалес, Анаксимандр, Гераклит Эфесский, Демокрит, Будда, авторы Упанишад — это все примерно одна эпоха. Хронологически она начинается приблизительно с VIII века.
Должен вас предупредить, что никаких радикальных экономических и социальных изменений в это время не происходило. Наши историки, пытаясь как-то, по старинке, объяснить это осевое время, пытались указать нарост античного капитала (то есть появление денег), колонизацию, которая была в Греции, но на самом деле все эти объяснения недостаточные. Ибо социальные и хозяйственные условия в Индии, Иране, Греции и Израиле в то время были весьма различны. Но событие было общее: создание того духовного фундамента, на котором возникло здание современной цивилизации.
Пророки были частью этого движения, но частью исключительно своеобразной. В некоторых отношениях они порвали с многими учениями, роднившими доктрины Индии, Китая и Греции. Первым пророком-писателем, по-видимому, насколько мы можем судить по Библии, был Амос, живший в VIII веке.
Он не был профессиональным прорицателем, пророком, который проповедовал в храме, каких было немало и в других религиях. Финикийские и сирийские документы показывают нам, что богослужение сопровождалось не только какими-то обрядовыми действами, но также выступлениями своеобразных «солистов», произносивших (или певших, это будет точнее) некие священные тексты. Иногда это были молитвы за народ, иногда это были заклинания дождя, молитвы об успехе. Всегда это были слова, направленные на исполнение эгоистических потребностей человека. Нормальных, но достаточно эгоистических. Победа, урожай, богатство, успех, власть, царская власть!
В большинстве своем такие пророки были на службе у царя. Когда он отправлялся на войну, он их вопрошал, они отвечали ему, часто довольно обтекаемо, так что можно было толковать и так, итак. Но если бы у них не было какой-то интуитивной, или, как сейчас любят выражаться, парапсихической, способности что-то угадывать, то, вероятно, очень быстро от их услуг бы отказались. Очевидно, такая способность у них была. Более того, известно, что неудачливых пророков постигала довольно тяжелая участь; так что выживали в основном только способные.
И вот появляется Амос. Эту сцену мы можем себе представить очень живо, потому что кусок не-сохранившейся его биографии вкраплен одним из его учеников в сборник его речений. Справляется осенний праздник урожая на Севере, в Бет-Эле (Вефиле). Народ веселится, поет, пирует; перед ними храм. Это не Иерусалимский Храм, ведь Бет-Эль находился на севере Израиля. У него была своя независимая святыня, и вместо Ковчега Завета там стояло изображение тельца или двух тельцов. Это не были идолы, а как бы подножие трона невидимо присутствующего Бога.
И появляется Амос. В пастушеской одежде, с посохом, он восходит на помост и начинает говорить, петь. Он начинает, выражаясь сегодняшним языком, петь панихиду, начинает оплакивать страну: «Пала и не встанет больше дева Израиля!»
Тогда к нему подходит священник и говорит: «Ну-ка, пророк, Божий человек, иди в свою землю обратно, в Иудею, откуда ты пришел и там пророчествуй, там зарабатывай свой хлеб». Ибо пророк — это была профессия. На это Амос отвечает: Ло-навй анохи ве-ло бен-нави — «Я не пророк и не сын пророческий» — то есть я не принадлежу к этой касте, к этой группе.
Он просто был обычным землевладельцем. У него были овцы, он имел сад, ухаживал за ним, жил на границе пустыни, недалеко от Вифлеема, в городе Фекоя, или Текба. Что он там видел, о чем он думал, — это загадка, мы не знаем биографии этого человека. Даже если бы знали, все равно это было бы тайной.
То, что описывает Пушкин в бессмертных строках:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!
— это квинтэссенция пророчества. Откуда пришел этот глагол? Здесь мы приближаемся к необычайному парадоксу, феномену пророческого служения. Амос говорит так:
Когда ночью рычит лев — кто не вздрогнет?
Когда Господь говорит — кто не станет пророком?
Значит, он как бы пришел сюда против своей воли. Но его слова — это не спонтанная, хаотичная речь, это не речь исступленного фанатика или энтузиаста, а это песнь. Перед нами раскрывается человек огромного литературного дарования. Он выдерживает традицию старых проповедников Ветхого Завета, но создает особый жанр, которого не встретишь ни у одного из его предшественников.
В западной литературе это принято называть «оракулами», пророческими речениями. Это нечто среднее между стихотворением и публичной речью. Амос говорит очень своеобразно. Каждый блок речений предваряется короткой формулой: Ко омар Адонай — «Так говорит Господь». И дальше он говорит от первого лица, как будто он есть Бог! Специфика поразительная. Он почти не говорит о
Творце в третьем лице: как о предмете, как о вещи, как о личности. А он говорит так, как будто через него вещает Бог, как будто он рупор Бога…
Здесь есть, конечно, некоторая аналогия с индийской и греческой мистикой, но там происходит слияние человека с Абсолютом вплоть до растворения его личности. Между тем в библейском профе-тизме этого нет.
Профетизм — слово, распространенное в науке и обозначающее пророческое движение. Оно происходит от греческого профётес — «пророк». Слово профетес удачно переводит древнееврейское слово нави: это не предсказатель, а вестник, передатчик чего-то, провозвестник, тот, кто говорит от чьего-либо лица.
