Нил Синайский - Творения
Рассуждая о тяжести священнослужительства, горько мы сетовали, и неудобоносимым казалось нам наложенное на нас бремя, которое по житию, какого оно требует, едва по силам и святым, потому что и им казалось оно тягостным, и они, призываемые к этому сану, признавались, что оно превышает их силы, долго прекословили Богу, ссылаясь на свое недостоинство, отрекались от рукоположения, представляя в предлог свою немощь, хотя всех ныне живущих были способнее к делу и за подвижничество свое в добре и в священнослужении могли иметь большее дерзновение пред Владыкою. Но епископ сказал, что почесть сия прилична трудам и что этот сан, как полагал он, дается им в награду за тяготы подвига.
Посему, когда вознамерились мы отправиться в путь и идти домой, тогда, щедро напутствовав нас на это продолжительное и довольно долгое путешествие и пожелав, чтобы сопутствовала нам Божия благодать, награждающая наконец миром, отпустил он нас и не только не сделал какого–либо неловкого намека на право господства, как, может быть, поступил бы иной, величаясь полномочием над купленным, но как все, что могло бы показаться неприятным для нас облегчил великим утешением, так и от себя всякий вид кичения отклонил скромным и умеренным образом мыслей.
Там же да прекратится и слово мое, где прекратилось испытание горестного и, по благодати Божией, после долговременного бедствования, положено начало жизни о Христе более радостной, которой да сподобимся все мы и ныне, и в Будущем Веке, по силе и благости Святой и Единосущной Троицы! Ей подобает честь и поклонение ныне и присно и во веки веков! Аминь.
О восьми лукавых духах
Глава 1. Начало плодоносия — цвет, и начало деятельности — воздержание. Владеющий чревом умаляет силу страстей, а преодолеваемый желанием снедей увеличивает силу сластолюбия. Начало язычников — Амалик, и начало страстей — чревоугодие. Пища огню — дрова, а пища чреву — снеди. От множества дров возгорается великий пламень, а множество снедей питает похоть. Пламень ослабевает с оскудением горючего вещества, а скудость снедей приводит в бессилие похоть. Кто овладел челюстию, тот избил иноплеменников и без труда разрешил узы на руках своих (см.: Суд. 15, 14). «Избиение челюстное» (Суд.15, 17) произвело источник воды, и доведенное до бездействия чревоугодие породило деятельное созерцание. «Кол кущный» (Суд. 4, 21), пронзив челюсть, умертвил врага, а слово воздержания умертвило страсть.
Пожелание снеди породило преслушание, а усладительное вкушение изринуло из рая. Многоценные снеди услаждают гортань, но питают и неусыпающего червя невоздержания. Отощавшее чрево приуготовляет к тому, чтобы бодрствовать в молитве, а пресыщенное наводит глубокий сон. Трезвенны мысли при сухоядении, а жизнь роскошная погружает ум в глубину. Молитва постника — воспаряющий орлий птенец, а молитва упивающегося, отягчаемая пресыщением, увлекается вниз. Ум постника — светлая звезда на чистом небе, а ум упивающегося — в затмении среди безлунной ночи. Туман скрывает солнечные лучи, а грубые испарения вкушенных снедей омрачают ум.
Глава 2. Замаранное зеркало не передает вполне отобразившегося в нем образа, и сила мышления, притупленная пресыщением, не приемлет в себя ведения Божия. Невозделываемая долго земля порождает терния, и ум чревоугодника произращает срамные помыслы. Невозможно найти аромат в гною, и в чревоугоднике — благоуханий созерцания. Око чревоугодника высматривает, где пиршества, а око воздержного — где собрания мудрых. Душа чревоугодника вычисляет дни памяти мучеников, а душа воздержного подражает их жизни. Боязливый воин трепещет от звука трубы, возвещающей битву, а чревоугодник — от проповеди о воздержании. Чревоугодливый монах — данник своего чрева и под бичом выплачивает ежедневный налог. Торопливый путник скоро достигнет города, и воздержный монах — умиренного состояния. Медлительный путник останавливается на ночлег в пустыне под открытым небом, и монах–чревоугодник не придет в дом бесстрастия. Курение фимиама благоуханием наполняет воздух, и молитва воздержного — Божие обоняние.
Если предашься пожеланию снедей, то ничего не будет достаточно к удовлетворению сластолюбия, потому что желание снедей есть огонь, всегда приемлющий горючее вещество и всегда пламенеющий. Достаточная мера наполняет сосуд, а чрево и расседшись не скажет: «Довольно!» Воздеяние рук обратило в бегство Амалика, и возвышенные деяния покоряют плотские страсти.
Глава 3. Истребляй в себе все, что дает дыхание пороку, и с силою умерщвляй плотские члены свои. Как убитый враг не внушает тебе страха, так умерщвленное тело не возмутит твоей души. Мертвое тело не чувствует боли от огня, и воздержный — удовольствия от омертвевшей похоти. Если поразишь египтянина, то скрой его в песке и, по случаю преодоления страсти, не утучняй тела. Ибо как сокрытое в тучной земле дает росток, так в утучненном теле расцветает страсть. Потухающий пламень от вложенных в него сухих сучьев снова делается ярким, и угасшее сластолюбие воспламеняется от пресыщения снедями. Не жалей тела, жалующегося на бессилие, и не утучняй его дорогими снедями.
Если придет оно в силу, то восстанет на тебя и поведет с тобой непримиримую брань, пока не пленит твою душу и не предаст тебя в рабы страсти блуда. Скудно питаемое тело — обузданный конь и никогда не сбросит с себя всадника, потому что конь, стянутый уздою, уступает и повинуется руке возницы, а тело укрощается голодом и бдением и тогда не рвется из рук восседающего на нем помысла, не ржет, движимое страстным устремлением.
О блудеГлава 4. Воздержанием порождается целомудрие, чревоугодие же матерь невоздержности. Елей питает пламень светильника, а обращение с женщинами возжигает огнище сластолюбия. Напором волн обуревается ненагруженный корабль, а блудным помыслом — невоздержный ум. Блуд возьмет в помощь себе пресыщение, потому что разойдется с умом, станет заодно с противниками и до конца будет сражаться вместе с врагами. Кто любит безмолвие, тот пребывает не уязвлен стрелами врага, а кто вмешивается в толпу, тот часто получает раны. Воззрение на женщину — ядовитая стрела, уязвляет душу, вливает в нее яд и, чем продолжительнее, тем большее производит загноение. Кто охраняет себя от этих стрел, тот не ходит на народные собрания, не предается рассеянию на празднествах.
Ибо лучше спокойно оставаться дома и пребывать в молитвах, нежели, думая почтить праздник, сделаться скорою добычею врагов. Избегай свидания с женщинами, если хочешь быть целомудренным, и не давай им свободы когда–либо доверяться тебе. Ибо вначале или действительно имеют, или лицемерно оказывают уважение, а впоследствии бесстыдно отваживаются на все; при первом свидании поникают они взором долу, говорят кротко, с состраданием проливают слезы, бывают пристойно одеты, горестно воздыхают, предлагают вопросы о чистоте и со тщанием слушают. Видишь их во второй раз, и взор их поднят несколько выше, а в третий — смотрят уже бесстыдно улыбаясь, даже разливаются громким смехом; наконец, приходят нарядные, ясно выказываются пред тобою, такой вид дают взгляду, который возвещает страсть, поднимают брови, не оставляют в покое ресниц, обнажают выю, во всем теле обнаруживают негу, произносят слова, ласкающие страсть, самым выговором стараются обольстить слух, пока всеми силами не оцепят душу.
И делается это для тебя удою, уловляющею в смерть, хитросплетенною сетью, влекущею в погибель. Да не введут же тебя в обман скромными речами, потому что в них сокрыт вредоносный звериный яд!
Глава 5. Подойди лучше к горящему огню, нежели к юной женщине, когда и сам ты юн, потому что, приблизившись к огню и почувствовав боль, тотчас отскочишь прочь, а разнежась от женских речей, не вдруг отойдешь. Разрастается трава, растущая при воде, и страсть непотребства — в сообществе с женщинами. Кто наполняет чрево и обещается быть целомудренным, тот подобен утверждающему, что остановит силу огня, попаляющего солому.
Как невозможно удержать стремительность огня, разливающегося по соломе, так невозможно остановить стремление к непотребству, воспламеняемое при пресыщении. Столп поддерживается основанием, и страсть блудная упокоевается пресыщением. Обуреваемый корабль поспешает в пристань, и целомудренная душа ищет пустыни. Корабль убегает от морских волн, угрожающих опасностью, а душа — от женских лиц, причиняющих гибель. Вид нарядной женщины потопляет хуже волны. Из волн по любви к жизни можно еще выплыть, а обольстительный вид женщины убеждает пренебречь и самою жизнью. Пустынный куст безвредно избегает огненного пламени, и целомудренный вдали от женщин не воспламеняется страстию непотребства. Как воспоминание об огне не сожигает мысли, так и страсть не имеет силы, когда нет для нее пищи.
