Нил Синайский - Творения
И я втайне говорил Богу так: «Владыка, Создатель всей видимой и умопостигаемой твари, в Твоей руке сердца созданий Твоих, Ты обращаешь в жалость зверство неразумного гнева, когда хочешь по правдивому суду спасти по приговору власти предаваемых на смерть; Ты укрощал ярость диких зверей, стремящуюся пожирать человеческие тела, Ты удержал разливающуюся силу огня, одним мановением вложил бездейственность в усилившийся пламень, непострадавшими сохранил осужденных на погибель, неизреченным и чудным могуществом Твоим соделал, что волоса и кожа оказались неодолимыми для огня; Ты спаси и меня, ниоткуда не имеющего надежды на помощь и, прежде нежели лишен я жизни по суду врагов, по всей видимости уже мертвого, не попусти, чтобы кровь моя послужила возлиянием демонов и чтобы лукавые духи наслаждались туком плоти моей. Меня уготовили в жертву звезде, соименной страсти похотения, —да не соделается же приношением и жертвою демону, одноименному с непотребством, мое тело, до сего дня соблюденное чистым. Напротив того, зверское сердце жестоких преложи в милостивое и кроткое.
Ты, для Есфири пламенеющий гнев и дикую ярость Ассуира, царя мидийского, преложивший и обративший в сострадательное помилование, спаси душу, посвященную на служение Тебе. Отцу— старцу и служителю Твоему — возврати сына, не обучившегося худому и вознамерившегося, сколько от него зависит, пребыть благочестивым. Ибо не из страха опасности теперь в первый раз приношу исповедание сие, так что обещание мое можно было бы почесть воздаянием за спасение. Свободным помыслом предупредил я вступление на подвиг по необходимости.
Докажи, что для спасения вера сильнее ног и упование на Тебя надежнее бегства. Избежал смерти, кто со мною наутро назначаем был в жертву, и побегом добыл себе спасение, а я остался, ожидая, что Тебе будет угодно, и, понадеявшись на Твою помощь, нахожусь в руках врагов Твоих. Он вверился ногам, а я—Твоему могуществу. Мое ожидание да не будет немощнее надежды на телесные силы. Он спасся, воспользовавшись для побега темнотою, и спасся благополучно. А меня вот застиг свет, даруемый живущим для делания заповедей Твоих».
Так молился я с горькими слезами, и не спящим застало меня утро. Возведя вверх взоры, вижу, что утренняя звезда склонилась к горизонту. Поэтому, встав (а дотоле лежал я падши ниц), сажусь, объяв руками колена, и, склонив на них лицо, наполняю недро слезами, и снова взываю сердцем к Могущему избавить меня всемощною силою Духа, говоря: «Удиви» со мною милость Твою, Владыка (см.: Пс. 16, 7), имеющий власть жизни и смерти, как удивлял со святыми, бывшими в нужде и избавленными от всякой скорби, чтобы и нам возыметь дерзновение призывать Тебя и возлагать на Тебя упование, что будем избавлены от зол, в каких бы мы ни были, в сих святых имея для себя образец Твоей помощи. Ты Исаака, возложенного уже на жертвенник, избавил от заклания и отца, готового вонзить меч, отвлек звучным гласом. Ты исхитил Иосифа из убийственной братней десницы, и, подвергшегося наветам, снова избавил от неправедных уз и темницы, и по долговременном плаче возвратил отцу уже царствующим. Ты и отца его, Иакова, избавил от подобной нужды, освободив от страха отцова и спасши от неистовства жестокосердого Исава у Лавана в Междуречий, где сохранил и Моисея, бежавшего от египетского мучительства. Ты двоих умерших отроков, восставив от одра по пророческой молитве, живыми возвратил вдовицам–матерям.
И Сам Ты, Владыка, неизменяем и одною и тою же силою и тогда совершал, и ныне творишь чудеса. И меня, Властитель, возврати отцу, уповающему на милость Твою, Твоею помощию прекрати безутешный плач, соделай, чтобы и не ведущие имени Твоего удивились державе силы Твоей, о препетый Царь всякой силы!»
Пока оставался я в этом положении, варвары встают в смятении, потому что время жертвоприношения прошло, и солнце озарило уже лучами своими землю. И, не нашедши со мною другого, спрашивают у меня, что с ним сделалось; получив же ответ, что я вот с ними, а о том, которого не видно, ничего не знаю, успокоились, и угроз мне не делали, и не показали никаких признаков негодования. Тогда ободрился дух мой, и благословил я Бога, не презревшего молитвы смиренного, ощутил наконец в себе твердость и дерзновение (потому что, конечно, Бог даровал мне благодать сию), противился варварам, когда приказывали есть что–либо скверное, не слушался их повелений вмешиваться в игры с женщинами, пока не приблизились мы наконец к местам обитаемым.
Тогда, не знаю что придумав между собою, вводят меня в селение, называемое Субаита, потом жителям оного возвещают о моей продаже. Но после того, как возвратились из селения без успеха, потому что никто не хотел дать за меня более двух золотых монет, приведя наконец и поставив меня перед селением, по обычаю своему кладут мне на шею обнаженный меч, говоря всякому, что, если никто не купит, немедленно отсекут мне голову. А я, делая им знаки обеими руками, умолял приходивших для покупки и просил дать, сколько требовали варвары, и не показывать скупости, платя цену за кровь человеческую, уверял, что в непродолжительное время уплачу эту цену и буду служить купившему, если это ему угодно, и по уплате цены, охотно признавая господином купившего жизнь мою. И едва сжалился некто надо мною, так умоляющим и проливающим слезы, и купил меня.
Оттуда же, как видишь, куплен я сюда; так, не распространяясь много, скажу коротко, ибо вижу, что ты в волнении, едва уже не плачешь и готов радость возмутить слезами. Вот что претерпел я, отец, и, претерпев, при помощи Божией свободен. После сего ты прославь Бога за мое неожиданное и чудное спасение».
«Ты, сын мой, в своем злострадании перенес тысячи опасностей и в ожидании претерпел не одну смерть, хотя, по милости Божией, и не изведал ее на опыте. А чаять себе верной смерти и сознать ее на опыте — одно и то же. Можно же сказать, что первое тяжелее последнего, потому что не столько боли причиняет усечение, сколько предшествующее ему ожидание, которое продолжительным страхом усиливает мучительность печали и делает, что чаемая боль длится более действительной.
А я во время этой скорби отверз уста мои ко Владыке и дал Ему обет работать в строгом воздержании и всяком злострадании, если только возвращен мне будешь живой. И во сне услышал я голос, вещавший: «Утвердит Господь глагол» (ср.: 3 Цар. 12, 15), исшедший из уст твоих. И не должно, сын мой, преступать исповедания и нарушать данного Христу обета, Божественным ответом подтвержденного, и притом, когда молитва прияла такой конец».
«И я, родитель мой, —сказал он, —охотно прииму долю в труде с тобою, буду соучастником в обете, потому что был соучастником в милости и еще больше облагодетельствован. Ты избавился от плача, а я от вкушения смерти. Если бы и тебе одному в пользу служил дар Божий, то мне, принося благодарение Богу за отца, должно было бы и благодеяние, и воздаяние за него принять на себя, хотя бы за милость сию надлежало потерпеть и что–либо горестное. Ибо если Иефаю, давшему обет за победу на войне, дочь его послужила смертью своею и, чтобы поддержать добрую славу отца, решилась стать приношением и жертвою, то чего буду стоить я, если не поспешу, как можно скорее, уплатить отцов долг? И притом, когда долг сей буду воздавать Богу, Который обыкновенно малую уплату вознаграждает опять новою благодатию и воздаваемый долг приемлет не как долг, но вменяет это в данное заимообразно и уплату признает одолжением, в вознаграждение за благопризнательность должника, как за взятое взаем, дает тотчас новый дар, всегда предваряет милостями и всегда дает рукописание в том, что дающим взаем должен воздать благодеяниями, и вообще воздаяние должников признает их щедростью, так что по великодаровитости и щедротолюбию естества и начинает всегда милостями, и оказывает всегда милости, как должник. Поэтому, родитель, имея во мне усердного участника в уплате, начинай сию уплату. Без сомнения же, Бог, ведая силы наши, соразмерно с оными будет взыскивать с нас долг и не посмеется над немощью естества, потребовав трудов, превышающих силу».
К сим словам присоединил и я свой обет и сказал: «Да придут они в исполнение, сын мой, да явится на самом деле, чтобы и обет восприял добрый конец, и благожелание было действенно, и за трудами последовала награда, потому что таков конец и предел всякого дела, совершаемого по Богу: дела запечатлеваются воздаяниями и о подвиге свидетельствуют венцы. Достоверность в воздаянии обыкновенно служит некоторым доказательством, что дела достойны одобрения, а награды—несомненное свидетельство о подвиге».
Боголюбивый же епископ того места долго прилагал о нас свое попечение, и, восставив нас после предшествовавшего злострадания, немало упрашивал остаться у него, и дружелюбно обещал нам всякое упокоение во всякой нужде. Но чтобы не подать повода к подозрению, будто бы удерживает насильно, по причине внесенной им за сына моего цены, и, как властелин, требует, чтобы мы остались у него, предоставил поступать нам, как угодно по своему усмотрению, и в одном только поступил с нами властительски, а именно: возложил на нас иго священства, чего мы не хотели.
