Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
Прялка, веретено, станок были необходимыми принадлежностями дома, умение прясть, ткать полотна, выделывать на тканях разные фигуры и узоры шелковыми нитями было первой рекомендацией женщины. И все без исключения этим занимались. Жены и дочери императоров уравнивались в этом отношении с остальными смертными;[2867] как скоро девушка приходила в возраст, достаточный для того чтобы работать, ей приобретаем был особый станок, все необходимые для женских работ орудия, и она принималась за дело наравне со всеми остальными обитательницами гинекея.[2868] Перечисленные женские занятия были возведены в апофеоз, покровительницей их почиталась св. Агафия, и праздник этой святой соединен был с некоторыми характерными особенностями. Это был праздник исключительно женский; в известном здании, достаточно обширном, выставлялись картины, на которых изображены были принадлежности пряжи и тканья, равно и женщины прядущие и ткущие; на картинах представлялось, как одни из женщин делают дело искусно, другие неумело подбирают нитки на станке, не соблюдают ровности в ткани и т. д. и за это подвергаются наказанию, — их кладут на землю и жестоко секут, а надсмотрщицы за работами стоят над истязуемыми и наблюдают, чтобы сечение совершалось должным образом. Разодетые женщины приходили в это здание и составляли вокруг картин хороводы, пели рифмованные песни и под текст песни плясали. Песня соответствовала сюжету картины: около картины, изображавшей наказание неискусной работницы, пелась песня печальная, участницы торжества внешним видом, голосом и напевом показывали, что они плачут, как будто их самих наказывают; с переходом к картине с веселым сюжетом напев менялся, печаль уступала место веселью, танцы делались резвее и энергичнее.[2869]
Руками женщин дома изготовлялся материал для одежд и сами одежды. Только в богатых семействах верхнее платье для мужа, главы семейства, покупалось, а не изготовлялось домашними средствами, исключая, впрочем, головных уборов, которые по самому своему свойству были произведением женских рук. Это был род тюрбанов, куски продолговатой ткани, которой обертывалась голова в несколько кругов. Эти тюрбаны, заимствованные греками с Востока и рано вошедшие у них в употребление,[2870] в конце X и в начале XI в. делались из разноцветных кусков материи и казались чем-то необычайным для западноевропейцев, которые называли их митрами. Так, например, норманны, прибывшие на Гарган для поклонения Архангелу Михаилу, встретив Мела, одетого по греческой моде (more graeco vestitum), дивились его наряду, особенно же интересовались пестрой митрой, украшавшей его голову.[2871] В первой половине XI в. вошли в употребление одноцветные тюрбаны. Престарелый Стратиотик, восстановляя обычай своей юности, издал приказ, чтобы граждане покрывали свои головы узорчатыми платами из виссонного пурпура. Впрочем, к XII в. опять утвердилась прежняя простота,[2872] которая лишь изредка нарушалась тем, что тот или другой щеголь облекался в модные заграничные платья, вроде, например, известного своей превратной судьбой и трагической смертью Андроника Комнина, который страстно любил иностранные одежды, особенно те, которые «опускаются до чресел, здесь раздвояются и так плотно обнимают тело, что как будто пристают к нему». Эту одежду, ныне хорошо всем известную (панталоны в обтяжку), Андроник первый ввел в употребление.[2873] Были ли тюрбаны одноцветные,”илй узорчатые, они с одинаковым удобством могли быть изготовляемы на женской половине. Лишь когда утвердилась мода на иностранные материи,[2874] положение вещей изменилось. Что касается женских нарядов, то лишь украшения не могли быть изготовлены дома, как-то: ожерелья, серьги, броши, браслеты, кольца, а также косметика для натираний и подкрашиваний, к которым и тогда византийские красавицы были неравнодушны;[2875] платья же могли быть изготовлены и действительно изготовлялись домашним способом, тем более что они были довольно примитивны — нижнее платье из тонкого полотна, плотно охватывавшее шею, грудь и плечи, стянутое у талии поясом и спускавшееся по ногам до пяток, верхнее платье-хитон из более ценного материала, иногда затканный золотом и драгоценными камнями, — он свободно был накинут на плечи, драпировался по фигуре изящными складками и при ходьбе раздувался и поднимался от ветра.[2876] На хозяйке дома лежала нелегкая задача одеть и обуть мужа, себя, детей, прислугу, а если она была сердобольная женщина, то отыскивались неимущие родственники и родственницы и вообще бедняки, которые умели воспользоваться ее добротой и выпросить себе платьев.[2877] Из всего этого нетрудно заключить, что если кто был занят и не знал праздности, так это византийская женщина в Средние века. Не говорим уже о том, что и для прокормления семьи с ее стороны требовались труд, время и изобретательность, потому что хотя кушанья не отличались изысканностью, однако же изготовление их и сервировка стола должны были приспособляться к некоторым требованиям комфорта, о котором тогда на западе Европы не имели понятия и с которыми успели сжиться византийцы. Западные историки[2878]
с негодованием, например, говорят, что жена венецианского дожа Доми» ника Сильви, сосватанная ему в Византии императором Михаилом Парапинаком, так была изнеженна, что не только мылась в особой разведенной с чем-то воде, не только пропитывала духами свою постель, но даже не брала пищу пальцами, а подносила ее к своему рту золотыми двузубцами; это богопротивное в глазах тогдашнего Запада дело, употребление за столом вилок, за которое виновница была поражена гневом Божиим и заживо стала разлагаться, в Византии не только не считалось преступным, но, напротив, признавалось первым условием опрятности за столом.
Едва дети успевали выйти из младенческого возраста, как для матери прибавлялась новая забота — необходимо было устроить их будущую судьбу, подготовить брачный союз. Устройство браков было по преимуществу делом матерей и бабушек, всего менее тех, судьба которых в данном случае решалась; прямым результатом такого порядка были браки по политическим и экономическим расчетам, и лишь в виде исключений — по любви. Матери и бабушки чаше всего фигурируют в брачных вопросах.[2879] Жених и невеста находятся в стороне. Это обстоятельство объясняется весьма естественно тем, что в то время, когда начиналась брачная процедура, жених и невеста были еще неразумные дети. Было в обычае заблаговременно обручать будущих жениха и невесту. 12-летний возраст не считался для мальчика ранним, обручаемы были и 9-летние мальчики.[2880] Закон разрешал эти акты, полагая лишь ограничения насчет лет обручаемых, особенно же насчет степеней родства; сравнительное обилие синодальных определений относительно степеней родства показывает, что по этому пункту были часты казусы правонарушений.[2881] Обручение сопровождалось формальным договором (τά γραμματεία της μνηστείας), в котором определялось количество приданого, жених или его родители обязывались взять невесту замуж, а невеста — выйти за жениха.[2882] Договор мог быть нарушен только в случае невыполнения определенных в нем условий.[2883] Если жених или его родители без достаточных оснований отказывались от обрученной невесты, то суд присуждал или к вступлению в брак, или к уплате пени, доходившей иногда до весьма почтенной цифры.[2884] Равным образом если и со стороны невесты и ее родных нарушался договор без основательных причин, то решение суда было такое же.[2885]
В большинстве случаев заблаговременное обручение увенчивалось браком. Вместо обручального условия составлялся брачный контракт и справлялась свадьба. В контракте (έν τοΐς συμφώνοις τής γυναικός) в точности обозначалось количество приданого, и это делалось не столько в целях взаимной гарантии интересов брачующихся, сколько в целях защиты от притязаний фиска. Жена имела по закону право преимущественного предпочтения (προτίμησις) перед фиском, и если у мужа отписывалось имущество за долг казне или конфисковывалось за политическое преступление, то женино приданое все же оставалось неприкосновенно.[2886] Брачное торжество соединено было с известными обрядами, освященными народным обычаем: новобрачным предносились свадебные факелы, выпивались свадебные чаши, пелись свадебные песни, играла музыка на цитре и на трубах, у входных дверей помещались женщины с запасом яблок, а над дверью — с запасом розовых цветов; на каждого приходившего на пиршество гостя сыпался с боков входных дверей град яблок, а сверху розы. Разумеется, некоторые играли свадьбу без этих обрядов, без музыки, песен и без всего остального, но даже люди серьезные, профессиональные философы и монахи восставали против такого уклонения от народного обычая, отнятия у свадьбы лучшего ее украшения, ее поэзии.[2887] И прочие семейные торжества соединены были с теми или другими обрядами и обычаями. Как на свадьбе фигурировали яблоки и розы, так на родинах — масличные ветви, с которыми являлись почетные гости, приглашенные на пиршество.[2888]
