Немесий Эмесский - О природе человека
По мнению Платона, (только) три стихии изменяются друг в друга, а земля остается неизменной. Уподобляя каждой стихии геометрические тела с прямолинейными очертаниями[336], земле он усвояет кубическую фигуру, как самую неподвижную из всех, воде — икосаэдр (двадцатигранник), из всех наиболее неудобоподвижный, огню — самую подвижную фигуру — пирамидальную, воздуху — октаэдр, потому что он (воздух) удобоподвижнее воды и менее подвижен, чем огонь. На основании этих фигур Платон строит доказательство того, что три стихии изменяются друг в друга, а земля не подвержена этому. В самом деле, три фигуры: пирамида, октаэдр и икосаэдр — состоят из неравносторонних треугольников, а куб — из равносторонних треугольников. Отсюда, те фигуры, которые состоят из неравносторонних треугольников, могут, разрушаясь и опять сходясь друг в друга, взаимно изменяться, а куб, разрушаемый, не может изменяться в какую–нибудь из трех остальных фигур, потому что он состоит из равносторонних треугольников, из коих ни одна из остальных трех фигур составиться не может; с другой стороны, ни одна из трех остальных фигур не может изменяться в куб. Итак, необходимо, чтобы и тела, сформированные по этим фигурам, находились в таком же отношении друг к другу, в каком находятся эти фигуры. Конечно, земля не остается совершенно нестрадательной, она разделяется тончайшими телами, будучи раздробляема на части; но она никогда не изменяется (не переходит) в то, что ее разделяет, потому что, снова соединяясь, восстанавливает свою природу; это можно заметить на воде, именно: если, бросив маленькую частицу земли в воду, взболтаешь ее, то земля растворится в воде; если же перестанешь взбалтывать, то как только установится вода, земля оседает: таким же образом должно думать и относительно всей земли (вообще): здесь происходит не изменение, а разделение смешанных (элементов). Платон еще говорит, что земля разделяется и остротой огня, что будучи разделена, она носится в нем или в воздушном пространстве, если, конечно, воздух ее разделяет, или в воде, когда ею разъединяется. Разделяя стихии другим способом, Платон утверждает, что каждая стихия обладает тремя качествами: огонь имеет остроту, тонкость (прозрачность), подвижность; другая крайняя из стихий, т. е. земля, обладает противоположными этим качествами: тупостью, плотностью, инертностью (неподвижностью)[337], — так что по этим качествам огонь и земля противоположны, чего нельзя сказать относительно качеств других стихий, когда эти качества берутся в сопряжении. От каждой из крайних стихий берутся качества и посредством них образуются средние стихии. Так, берутся от огня два качества: прозрачность (тонкость) и подвижность — и одно от земли: тупость — и составляется воздух, имеющий три характеристические свойства — тупость, прозрачность и подвижность. Затем, берутся два качества земли: тупость и плотность — и одно огня: подвижность — и образуется вода, характеризуемая тупостью, плотностью и подвижностью. Следовательно, как острота относится к тупости, так огонь — к воздуху, как прозрачность — к плотности, так воздух — к воде, как движение — к покою[338], так вода — к земле; а, значит, далее, как огонь (относится) к воздуху, так воздух — к воде, и как воздух — к воде, так вода — к земле. Ведь природой устроено так, что поверхности (плоскости) объединяются (сплачиваются) одной средой, именно — пропорцией, а геометрические (буквально: плотные) тела — двумя средами[339]. Приписывают стихиям еще и другие качества: земля и вода обладают тяжестью, благодаря которой они по природе тяготеют книзу, воздух же и огонь — легкостью, благодаря которой они по природе простираются вверх. Стоики говорят, что из стихий одни деятельны (δραστικά), а другие страдательны (παθητικά)[340]: К первым относятся воздух и огонь, ко вторым — земля и вода.
Аристотель[341], не желая согласиться, что небо состоит из четырех стихий, вводит еще пятое тело — эфирное (лат. coeleste) и круговращательное (κυκλοφορικόν); круговращательным он называет это тело потому, что оно совершает круговое движение около земли[342]. Платон же решительно заявляет, что небо состоит из огня и земли; он так говорит[343]: «происшедшее необходимо должно быть телообразным, видимым и осязаемым; но без огня ничто никогда не может быть видимым; осязаемым ничто не может быть без некоторой плотности, а плотным — без земли: отсюда ясно, что Бог составил мировое тело из огня и земли. Но хорошо связать только два (предмета), без третьего[344], невозможно, потому что в середине между обоими должна быть соединяющая их связь; наилучшая же из связей — та, которая и связуемое, и самое себя делала бы именно одним»; а свойство производить это наилучшим образом имеет пропорция; потому, связью Платон считает две средние стихии, взятые в вышеуказанной пропорции.
Придерживающиеся библейского учения[345] не согласны[346] относительно неба и земли. Именно: одни, и притом — большинство, говорят, что небо и земля сотворены не из какой–нибудь наперед предуготованной материи, так какМоисей говорит: «в начале сотворил Бог небо и землю»[347]. Аполлинарий же полагает, что Бог сотворил небо и землю из бездны. Хотя Моисей в своей космогонии[348] не упомянул о бездне как о сотворенной, но в книге Иова сказано: «сотворивший бездну»[349]. Из нее именно, как из материи, по мнению Аполлинария, произошло (сотворено) все остальное. Конечно, бездна не безначальна, но она сотворена прежде всего телесного (видимого) и предуготована Творцом к происхождению всего остального. Самое имя бездны указывает на беспредельность материи. Но как бы ни думать относительно этого, разницы никакой нет: ведь и в этом случае Бог является Богом и Творцом всего, создавшим все из ничего.
Против утверждающих, что существует одна только стихия: или огонь, или воздух, или вода — достаточно сказанного Гиппократом[350]: «если бы человек был (нечто) единое (т. е. состоял из одной стихии), то он никогда бы не болел, потому что не было бы в таком случае от чего болеть; а если бы и болел, то здоровое было бы единым[351]. Ведь, необходимо, чтобы намеревающееся болеть подверглось изменению — при участии чувства: но если бы суще ствовала одна только стихия, то не во что было бы ему измениться; не изменяясь же, а оставаясь в себе самом, оно не могло бы болеть, хотя бы и было одарено чувством. Необходимо, далее, чтобы и страдающее страдало от чего–нибудь (другого): но если бы существовала одна только стихия, то не было бы другого качества, кроме качества этой одной стихии, от которого бы страдало животное. Но если не может ни измениться, ни страдать, то каким образом может болеть?» Доказав, таким образом, что это невозможно, Гиппократ, уступая, прибавляет: а если бы и болел (человек), здоровым было бы только одно; но на самом деле здоровым бывает не одно, а многое[352]: следовательно, человек не есть единое[353]. Наконец, даже из того, чем каждый из них[354] пытается подтвердить свое мнение, вполне обнаруживается, что существует четыре стихии. Так, Фалес, признающий стихией одну только воду, старается показать, что остальные три стихии происходят из нее, именно: осадок[355] ее производит землю, тончайшие частицы — воздух, а тончайшие частицы воздуха — огонь. Анаксимен, признающий только один воздух, так же точно пытается доказать, что остальные стихии происходят из воздуха. Гераклит и Гиппас [356] Метапонтийский, признающие огонь, пользуются теми же самыми доказательствами. Из того уже, что эти последние считают производящей причиной остальных стихий огонь, а из других философов один (Фалес) признает воду, другой (Анаксимен) — воздух, становится ясным, что все стихии изменяются друг в друга. Но раз все стихии взаимно переходят одна в другую, то необходимо, чтобы все они существовали. Действительно, какую бы ни взять из четырех (стихий), она может произойти из другой.
Будучи органом души[357], тело разделяется соответственно душевным силам, потому что оно устроено сообразным и приспособленным к ним — так, чтобы никакая сила души не задерживалась телом. Действительно, каждой психической способности (силе) для деятельности ее назначены особые части тела[358], как покажет дальнейшее исследование. Душа занимает место художника, тело — инструмента, материя есть то, около чего сосредоточивается действие, совершение же (процесс) есть самое действие [так, например, как материя — подлежит женщина, ибо на ней сосредоточивается действие, действие же есть прелюбодеяние, или блуд или законное сожительство[359]]. Силы души разделяются на способность представления (и воображения), способность мышления и память: φανταστικόν, διανοητικον и μνημονευτικόν [360].
ГЛАВА VI
О СПОСОБНОСТИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ[361]
Способность представления (φανταστικον) есть сила неразумной части души[362], действующая через посредство внешних органов чувств[363]. Представляемое же (φανταστόν) есть то, что подлежит деятельности воображения[364], как воспринимаемое чувством (подлежит) чувству. А воображение (φαντασία) есть состояние неразумной души, происходящее от чего–либо представляемого (φανταστού). Наконец, фантазм (φάντασμα — призрак) есть напрасное состояние, возникающее в неразумных частях души независимо от какой–либо представляемой вещи. Стоики тоже признают эти четыре вида: φαντασίαν, φανταστόν, φανταστικόν, φάντασμα[365]. При этом φαντασίαν[366] они определяют как состояние (движение) души, которое обнаруживает и себя самое, и вызвавший его предмет представления (τό φανταστόν)[367]. Так, например, когда мы видим что–нибудь белое, в душе возникает некоторое впечатление[368] от восприятия его: ведь, как в органах чувств происходит известное движение, когда они воспринимают, так и в душе, когда она мыслит (представляет), потому что она принимает в себя образ мыслимого (ею) предмета. Φανταστόν есть[369] то, что порождает φαντασίαν и подлежит чувственному восприятию, как например, белизна и все, что может двигать[370] душу. Φανταστικον есть пустое возбуждение — без того, что называется φανταστόν. Φάντασμα есть то, чем мы привлекаемся к φανταστικον, т. е. к пустому возбуждению[371], как бывает у безумных[372] и меланхоликов. Отличие этих (стоических) определений состоит в одной только перемене названий.