Том Гледхилл - Книга Песни Песней
Может показаться странным, что мы с самого начала рассматриваем страстную тоску девушки по своему возлюбленному, поскольку поцелуи, о которых она мечтает, больше соответствуют зрелой фазе развития взаимоотношений. Вначале можно было бы ожидать от нее поцелуя в щеку, который означает: «Да, я заинтересована, но давай не спешить и посмотрим, как все будет развиваться». Или после долгого периода осторожных хождений по кругу девушка может получить первый трепетный поцелуй в губы, после которого сразу поймет, что все отныне иначе, чем раньше. По мере усиления эмоций, возрастает и желание долгого страстного поцелуя (лобзания уст твоих), предвкушение не испытанных доселе физических ласк. Но это все предназначено для будущего.
В литературе за века существования человечества было высказано немало шуток о поцелуях. Начиная с Джонатана Свифта: «Господи! Интересно, что за дурак изобрел первый поцелуй?», до Энди Уорхола: «Двое целующихся всегда выглядят как рыбы».
Я полагаю, последний желал привлечь внимание к тому, что влюбленные как будто стремятся съесть друг друга, когда целуются. Но любая попытка рационально описать касание губ, несомненно, разрушит мистику поцелуя, поскольку поцелуй является не актом для анализа, а тем, в чем участвуют. Большинство из нас даже предпочтут не глазеть на пару, занятую долгими страстными поцелуями. Это было бы вторжением в частную жизнь людей. И только одинокий человек может получить от этого зрелища некоторое ущербное удовольствие.
Но в поцелуях, так же как и во многих других вещах, как только пробудился аппетит, требование становится все более настойчивым:
«Могу я напечатать один поцелуй на твоих губах?» —
спросил я.
И она кивком головы дала мне свое согласие;
Так что мы начали печатать и, я полагаю,
Мы выпустили их полное издание с приложениями[8].
Итак, наша девушка из Песни Песней тоскует о «страстных поцелуях»[9]. И она напоминает девушку, описанную в строчках Уильяма Брауне:
Побеждающий поцелуй она подарила,
долгий, податливыми губами[10].
Наши влюбленные в своем физическом контакте обнаружили то, о чем Альфред Теннеси сказал так:
Наши души устремились друг к другу
при прикосновении наших губ[11].
Союз их любви был скреплен печатью поцелуя, они отныне взаимно принадлежали друг к другу и осознание такой уверенности позволяло им чувствовать себя богами: «Дорогая Елена, сделай меня бессмертным своим поцелуем»[12].
Смуглая и прекрасная (1:4,5)
Дщери Иерусалимские!
черна я, но красива,
как шатры Кидарские,
как завесы Соломоновы.
5 Не смотрите на меня, что я смугла,
ибо солнце опалило меня:
сыновья матери моей разгневались на меня,
поставили меня стеречь виноградники, —
моего собственного виноградника я не стерегла.
Первый раз в Песни Песней девушка выражает свою неуверенность, страх и сомнения. Она неуверенна в реакции дочерей Иерусалима в отношении ее загорелой кожи. Она обеспокоена своими отношениями с братьями, которые гневаются на нее. Ее заботит ее внешность. Как может она принять себя, если ее не принимают друзья и родственники? Ее первые слова, возможно, сказаны строптивым тоном. Да, она смуглая, но при этом все равно прекрасная! Она осознает свою красоту, дикую, неухоженную, естественную, но она еще не уверена в отношении к ней дочерей Иерусалима. Ее смуглость, конечно, не связана с расовой пигментацией ее кожи. Она просто сильно загорелая и обветренная в результате своей работы на склонах холмов в виноградниках. Есть некоторая неопределенность во фразе «черна я, но красива». Означает ли эта фраза, что она отвечает на критические замечания городских девушек: «Да, я, возможно, смуглая, слишком загорелая, что не красиво в соответствии с вашими критериями красоты, но я уверена, что красива для самой себя и моего возлюбленного»? Или она говорит тем самым: «Моя красота именно и состоит в моей смуглости»? Другими словами, она прекрасна из–за своего загара, а не вопреки ему? Первому смыслу подходит перевод: «черна я и красива», второму: «черна я, но красива». Трудно решить, который из них лучше. Возможно, второй более подходящий. Она, возможно, осознает критическое отношение к себе городских девушек, которые смотрят свысока на тех, кто должен заниматься ручным трудом. Так что она, защищаясь, провозглашает свою красоту в пику тем, кто предпочитает более рафинированную красоту.
Идентичность дочерей Иерусалима неопределенна. Большинство комментаторов считают, что они — это гарем царя Соломона или представляют городскую элиту, придворных. В обоих случаях смуглость не рассматривалась бы как признак красоты. Смуглость и красота в этих кругах были несовместимы. Красота этих женщин была продуктом длительного воздействия косметики: «столько времени продолжались дни притиранья их: шесть месяцев мирровым маслом и шесть месяцев ароматами и другими притираньями женскими» (Есф. 2:12). Конечно, это вопрос личного предпочтения или традиции. Сегодня в Африке наиболее популярны косметические средства, осветляющие кожу. Европейцы склонны демонстрировать смуглую кожу как символ красоты и здоровья (неважно, является ли загар результатом отдыха на Ривьере или ультрафиолетовых ламп в парикмахерской за углом). Светлокожие люди предпочитают загореть, а темнокожие стать посветлее. Я думаю, что, возможно, это шутка нашего Создателя.
Но кем бы ни были дочери Иерусалима, они играют важную роль в этой истории. Они действуют как фон, как те, с кем девушка делилась своими чувствами и эмоциями. Они возникают на сцене, когда девушке необходимо выразить свою тоску по возлюбленному, но они не играют самостоятельной роли в любовной драме. Они вполне могут быть чисто литературными образами, как стена, через которую разговаривают герои шекспировской пьесы «Сон в летнюю ночь» и которая независимо комментирует их любовные взаимоотношения. Возможно, другая их роль заключается в подчеркивании контраста между городом и деревней, который упоминается в тексте. Город символизирует цивилизацию, культуру, образованность, архитектуру, богатство, власть, независимость. Деревня, в которой происходят многие события, представляет простой природный порядок, пассивность или, по крайней мере, соответствие природному порядку вещей, без попытки изменять этот порядок. Контраст город/деревня проиллюстрирован здесь шатрами Кидарскими/занавесями Соломоновыми. Она темна, как жесткий полог из козьей шерсти кочевых шатров Аравии; она темна, как гобелены царских дворцов в Иерусалиме.
Девушка озабочена своей внешностью из–за того, что ее разглядывают городские девушки. Каждый такой пристальный взгляд — внедрение в ее личную жизнь. Если это продолжается слишком долго, это вызывает смущение, враждебность и желание защитить себя. Если мы жертвы пристального разглядывания, мы напуганы возможностью критической оценки нашей внешности, чувствуем, что изучающий взгляд может проникнуть за нашу маску. Так что мы убегаем прочь или обращаемся к уставившемуся на нас с вопросами. Нам не нравится, когда нас «взвешивают» другие. Мы чувствуем себя в этом случае беззащитными и обнаженными. Возможно, девушка осознает факт, что женщины могут быть гораздо более жестокими в своих оценках, чем ее юноша. Еще она догадывается, что критицизм в отношении ее обусловлен угрозой ее красоты. Ее естественная, дикая и чувственная красота — это угроза для них. Они и завидуют, и презирают ее смуглость. Они завидуют ей, потому что не имеют ее естественной красоты. Они ненавидят ее, потому что знают, что никогда не смогут ее иметь.
Ее красота — явная угроза их заурядности. К этому можно добавить, что она в глубине сердца, возможно, хотела бы быть на их месте.
Она загорела до «черноты», потому что солнце опалило ее. (Это необычная фраза, найденная еще только в Книге Иова 20:9; 28:7.) Солнце сожгло ее своими лучами. Причина этого в том, что она работала в винограднике на открытом воздухе. Есть игра слов относительно слова разгневаться. Ее братья (сыновья матери моей) разгневались (воспылали гневом) на нее. И она была поэтому опалена и солнцем, и гневом братьев. Отчего ее братья так гневались на нее, мы можем только догадываться. Возможно, потому, что они не одобряли ее флирта или выбора возлюбленного и стремились удержать ее подальше от неприятностей, там, где они могли приглядывать за ней.
Альтернативная точка зрения заключается в том, что братья, поручив девушке исполнять семейные обязанности в винограднике, пришли в негодование из–за того, что очевидное пренебрежение девушкой своей внешностью уменьшило ее шансы на брак.
Если это так, она была в их власти. Одно это уже указывает на то, что она была не замужем. Она была еще под защитой своей семьи. Отец нигде не появляется в поэме. Предположительно он умер или по какой–то другой причине отсутствует на сцене. Мать лишь виртуально присутствует в истории (3:4: «дом матери моей» и «во внутренние комнаты родительницы моей»; 6:9: «единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей»; 8:5: «там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя»). Таким образом, не только социальный статус нашей девушки низкий в связи с ее физическим трудом, но статус ее семьи также под вопросом.
