Николай Арсеньев - О Жизни Преизбыточествующей
В том особенность христианского опыта, что вся ткань жизни с обыденньцми и заботами и работами, и страданиями и испытаниями пронизываются и просветляются глубинами Присутствия Божия.
Но как часто у многих весьма почтенных людей эти внутренние стороны, обращенные к Богу, если не отсутствуют, то мало играют роли в их жизни! А именно эта сторона внутренней устремленности к питающему Слову Жизни, внутреннего слушания этого Слова есть самая важная для человека. Чем больше кто прислушивается в духовной тишине к Слову Жизни, тем больше в нем самом течет этот источник Жизни. Так говорят нам те, кто прикоснулись к этому Источнику. И, как ни странно, больше всего раскрывается Он в смиренной детскости духа.
Мистическая встреча
Основа веры в Бога есть встреча с Богом; говоря языком богословия, есть самооткровение Божие: Бог Сам говорит душе, Сам «открывается» ей, «прикасается» к ней. Это и есть мистический опыт, который есть корень религии: непосредственная встреча с Богом в глубинах души.
Но иногда эта «встреча» достигает особой интенсивности и яркости. Все остальное, все земное, все тварное, отступает тогда на задний план, и только Бог один предстоит тогда душе. Такие решающие встречи бывали у некоторых святых и праведников и особенно «мистически» одаренных людей. Эти встречи были нередко моментом духовного перелома, кризиса всей внутренней жизни человека. Характерной чертой их является превозмогающее чувство Реальности, иной, высшей, все–покоряющей Реальности, врывающееся с победной, непреодолимой силой в обычную сферу психической жизни человека. Не я, а Он; не мои переживания, плохие или хорошие или даже умилительные, а Он, Который выше всех моих переживаний, — Он предстоит мне, покоренному, захваченному, малому и ничтожному, предстоит мне в Своем величии и мощи, и мне остается только склониться перед Ним, пасть перед Ним, как говорится об исцеленном слепорожденном в Евангелии от Иоанна. Я — ничто перед Ним, но Он снисходит ко мне.
Для мистического опыта характерно это противоположение двух, так сказать, «полюсов» бытия: моей ничтожности, неинтересности, слабости и скудости, и Его полноты и величия. Чувство этой большой, иной Реальности так остро, что все остальное перед ним меркнет и бледнеет, оно острее моего собственного самосознания. Из другой, высшей области бытия ворвалась эта все–превосходящая Реальность в мой маленький утлый мирок, и сразу обесценила его. Оно есть, или, вернее, Он есть — это я знаю и чувствую всем существом моим. Он не спрашивает, хочу ли я или не хочу, чтобы Он был. Этот опыт налагается на меня извне: я чувствую на себе «руку Его» («была на мне рука Господня» говорят пророки). Не восторженная греза, а потрясающая Правда: превозмогающая, произносящая суд свой надо мной и всем моим бытием и… спасающая. Но с величием этой Реальности сопряжена именно также и грозность — прорыв истинной, изначала творческой и очищающей Жизни в мое затхлое бытие. Недаром говорится в Ветхом Завете: «Бог наш есть Огнь поядающий».
«Огонь» — так записывает Паскаль дрожащей рукой под непосредственным впечатлением то, что он пережил в ночь своего обращения («в понедельник 23 ноября от приблизительно половины одиннадцатого вечера до приблизительно половины первого ночи») [90] — Огонь, попаляющий всякую скверну, очищающий и поядающий недостатки. «О блистание огня!» говорит об откровении Бога душе один из величайших мистиков христианского Запада Иоанн Св. Креста. «Вниди, Огонь божественный, попали терние всех моих прегрешений и сердце пламенем любви Твоей разжги», так молится св. Димитрий Ростовский в составленной им молитве перед Причастием.
Замирает, трепещет человеческое существо перед величием Посещающего и Открывающегося ему. «Господи, выйди от меня: я — человек грешный», повторяют вслед за апостолом Петром некоторые мистики и праведники, и, склоняются в прах, чувствуют себя прахом — как пророк Исаия, узревший в видении Бога. Но склоняются в прах не только перед величием силы Его, грозной, творящей суд, обновляющей и все–превозмогающей, ной перед величием Его безмерного снисхождения.
2В том существенная черта христианской мистики, что Бог раскрывается не только как Превозмогающая Реальность, но что эта Реальность есть вместе с тем и Все–превозмогающая Любовь. «Кто я, Господи, и кто — Ты? И Ты снисходишь ко мне», так чувствуют христианские мистики и святые. На Альвернской горе Франциск Ассизский молился в течение 40 часов, то подымая глаза к небу, то склоняясь к земле и повторяя все те же слова: «Кто Ты, мой сладчайший Господи, и кто я, ничтожный раб Твой, пред лицом Твоим?» И эта пропасть заполняется бесконечным снисхождением Его любви — той Воплощенной Любви, о которой Игнатий Богоносец в начале 2–го века пишет в своем послании к римлянам: «Моя Любовь распялась на кресте». Ощущение снисходящей любви Божией встречается в теистической мистике (мистике личного милосердного Бога) и за пределами христианства. Так, суфи Баязид Бестами (9–ый век) восклицает, пораженный и трепетный: «Боже мой, что я Тебя люблю — в этом нет ничего удивительного, ибо я — раб Твой, слабый, немощной и нищий, но что странно, это — что Ты меня любишь, Ты — Цар царей!» И в изумлении он добавляет: «Я увидел, что Его любовь предшествует моей». Тамильский мистик 7–го века, Маникка Вашагор, говорит, обращаясь к Богу: «С заботливой лаской питает мать ребенка, но с большей любовью Ты посетил презренного меня, растопляя плоть мою и душу заливая внутренним светом… каждую частицу меня заполняя радостью».
Но в христианстве это — не только внутреннее переживание, это — исторический факт. В христианстве мистическая встреча исторически обоснована. «Так возлюбил Бог мир, что дал Сына Своего, чтобы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». «То, что было от начала, что мы слышали, что мы видели, что рассматривали нашими глазами, и что руки наши осязали», что было «Слово Жизни», «Вечная Жизнь»! Здесь, в этом Иисусе, Которого мы видели и могли трогать нашими руками, раскрылось нам присутствие Божественного — таков был опыт учеников. Здесь, между нами, в смирении, уничижении, страдании и смерти — подлинном страдании, подлинной смерти — раскрылся не только некий возвышенный урок героизма и нравственного подвига, — раскрылось снисхождение Бога, подлинное смирение и снисхождение Бога, заполняющее пропасть между Ним и нами Своей бесконечно излившейся любовью. В Сыне Божием безмерно излилась любовь Божия. Когда ученики или покаявшиеся грешники или жены–мироносицы склонялись перед Ним, припадая к ногам Его, они ощущали присутствие Бога, снисхождение Бога. Пропасть раз навсегда заполнена бесконечной бездной снисхождения любви Божией — в Единородном Сыне Его, в «Сыне Любви Его» (Кол. 1.13). И душа захвачена этой любовью: «Любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер, то все умерли, чтобы живущие уже не для себя жили, но для Умершего за них и Воскресшего» (2 Кор. 5. 14).
3Мистическая захваченность, мистическое отдание себя. «Не я, но Ты»; «Да будет воля Твоя». Павел говорит про себя: «Павел, раб Иисуса Христа». «Берется в плен», говорит про душу в состоянии мистической встречи Макарий Египетский. «Ты — цари во мне, я — раб Твой», так говорит душа своему Владыке и Господу.
«Ему подобает расти, мне же умаляться» — этими словами Иоанна Крестителя (в конце 3–ей главы Евангелия от Иоанна) определяется вся линия нового, измененного существования.
Ибо начинается новая жизнь. В том также отличительная черта христианского мистического опыта, что дело здесь идет не об эмоциях, а о новой действительности, о преображении жизни, об участии в Кресте Христовом, о длительном, всю жизнь длящемся, процессе отдания своей воли и «сораспятия Христу».
Мистическая жизнь христианина неразрывно связана со Крестом Христовым, живительным — и болезненным, и тяжким и радостным одновременно и подающим новую жизнь. И уже теперь, в страданиях и испытаниях и лишениях и нуждах, ощущается веяние Превозмогающего Присутствия: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? … Но сие более чем преодолеваем силою Возлюбившего нас» (Римл. 8, 35. 37). «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Галат. 2,19–20).
Христианское благовестие
«Проповедь о Кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, сила Божия» (1 Кор. 1, 18). Нельзя более радикально, более существенно поставить этот вопрос, чем сделал это в этих словах апостол Павел. «Для иудеев соблазн, для эллинов безумие». Безумие, юродство, или, говоря с точки зрения современного скептика, «наивность», «самовнушение», — вот, чем может представляться для среднего неверующего человека проповедь христианства. И на это есть ответ только один: «сила Божия». Сомнениям, смущениям, недоумениям, насмешкам, возбуждаемым проповедью, — противополагается только одно: «явление духа и силы». Это есть сила, меняющая жизнь, преображающая жизнь, спасающая, ибо это есть — реальность. Реальность эта состоит в том, что совершился прорыв Божий в нашу земную историческую действительность, открылось безмерное снисхождение любви Божией — в отдании Себя Сына Божия, даже до смерти. И в победе над смертью. То, «что мы слышали, что видели, что рассматривали своими глазами и что руки наши осязали» (1 Ин. 1. 1–7), т. е. любимый Учитель, с Которым ученики прожили вместе ряд лет изо дня в день, — это было Слово Жизни. «Ибо Жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и теперь явилась нам». «Мы видели», «мы слышали», «мы трогали» и — «Вечная Жизнь!» Вот в этом центральный и основной нерв христианства, суть всего благовестил: близость Его такая к нам, милосердие Его и любовь Его до того доходят, что он сделался нашим братом, что Он был тут среди нас, что Он ради нас умер и что Он для нас победил смерть. Это последнее было решающим во всей проповеди и осталось решающим…
