Митрополит Антоний Сурожский - Человек перед Богом
Если мы хоть краем души, хоть сколько-нибудь можем понять, что значит сострадательная, крестная Божия любовь, то мы не можем уже пройти мимо чужого горя, не можем мы пройти мимо ужаса Гефсиманского сада, томления и тоски Богочеловека перед лицом нашей смерти, которая должна лечь на Него. Мы не можем пройти мимо, не можем спокойным недрогнувшим сердцем стоять перед лицом страстей, распятия и смерти, и погребения Христовых. Но мы не можем также пройти мимо всего того, ради чего Христос все это взял на Себя. Если, действительно, так родился, так жил, так умер Сын Божий, если такова Его любовь к каждому из нас — неужели можем мы говорить о любви к Нему, не зная ничего о сострадании к нашему ближнему? Не к какому-то далекому ближнему, безликому, безымянному, а тому ближнему, который рядом с нами, у которого есть лицо и имя, и голос, который порой для нас является бременем и мучением. Неужели мы можем забыть совершенно, что его так возлюбил Господь, что Он всю Свою жизнь, всю Свою смерть подарил ему, лишь бы он был спасен? И если мы действительно Христовы, неужели мы не поймем, что задача нашей жизни в том, чтобы здесь на земле в узком кругу людей, которые нас встречают, которых мы знаем или даже не знаем по имени, по отношению к ним быть как бы проводниками этого Божиего сострадания, этой крестной Божией любви, Божиего милосердия, Божией заботливости, Божией вдумчивости, Божией правды и ласки? Если только мы это поймем, то у нас есть еще одно, новое основание молиться, потому что та любовь, то сострадание, которыми мы должны одарить нашего ближнего, — не наши; нашего духа, нашего сердца, нашего ума никогда не хватит на то, чтобы понести бремя чужого горя и принести утешение, исцеление, может быть, даже радость, искорку света во тьме. Мы можем делать это только Божией любовью, мы можем это сделать, только если через нас прольется Божия милость и достигнет того, кому она нужна. Для этого нам надо молиться, для этого нам надо просить Бога наше каменное сердце сделать плотяным, наш ум сделать светозарным, нашу волю — кроткой и прямой, нашу заботливость — искренней и чистой. Мы должны молиться о том, чтобы Господь Своей благодатью, любовью, состраданием восполнил то, чего мы никак не можем сделать; молиться, чтобы в бедном нашем человеческом слове звучало Божие слово, чтобы, простирая руки к человеку, мы простирали Христовы руки. Мы должны молиться о том, чтобы человек через нас мог получить от Бога милость, но чтобы он забыл о нас и вспомнил только о Боге; о нас же потом когда-нибудь, с благодарностью, с радостью, но зная, что дар был получен от Бога, хотя и через нас. Когда Христос говорит: пусть ваш свет так светит перед людьми, чтобы, видя ваши добрые дела, люди прославили Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16), — Он об этом говорит. Никто нас не забудет, кто научится благодарить Бога; но горе нам, если будут помнить нас и забудут Бога.
И вот, сострадание, которому мы можем научиться от Бога, сострадание, которое мы можем с Богом разделить, должно в нас превратиться и в слово, и в дело, и в молитву. Старец Силуан где-то говорит: молиться за людей — это кровь проливать… И мы все знаем, как обливается сердце наше кровью, когда горе настигнет кого-нибудь, кого мы действительно любим. Мы не можем так любить всех, но мы должны научиться так любить хотя бы некоторых. Когда наше сердце углубится, расширится, когда болью и радостью оно станет более чутким, может быть, оно вместит еще одного человека и кого-то еще и еще кого-то. Но начать надо с того, чтобы крепко и жертвенно учится любить хотя бы тех, которые нам даны Богом, поставлены рядом с нами, к которым уже наше сердце открылось. И сколько мы можем из этого вынести благодарности к Богу и радости!
Разве мы не бываем благодарны, когда радость, исцеление от болезни, утешение в горе, спасение — в каком бы то ни было смысле этого слова — коснется дорогого, родного нам, близкого человека? Даже если мы сами участники этой радости, спасения, исцеления, даже если без нас оно бы не случилось — как мы Богу за это благодарны! Когда это случается с кем-нибудь нам близким, благодарность захлестывает собой все: тщеславие, гордость забываются, потому что о себе и вспомнить делается противно, невозможно — настолько значительно случившееся. Когда через нас случится что-нибудь доброе не с самым близким, а с человеком более дальним, тогда мы заглядываемся на себя, тогда вспоминаем о себе, тогда тщеславие, гордыня всплывают. И вот тут надо уметь бороться с гордыней, бороться с тщеславием — не смирением, которого у нас все равно нет, а благодарностью. Надо себя остановить на пути погибели, на пути осквернения самого, может быть, святого, что было сделано нами, и сказать: нет! Опомнись! Да, это случилось при твоем участии, но совершил-то чудо Бог. Как бы ты ни искал в своем уме доброе слово, как бы ты ни старался из своего сердца вызвать доброе чувство, как бы ни простирались твои руки на доброе дело — ты не мог бы ничего совершить, если бы вдруг тебя не коснулась благодать — и слово не стало бы живым и животворным, и чувство не пронзило бы его, и не дошло бы до другого человека, и дело твоих рук не было бы благословенно… Нам надо учиться благодарности; благодарность может нас спасти и от гордыни, и от тщеславия, и благодарность ставит нас по отношению к Богу в то же самое положение, которое нам принадлежит: положение человека, которому дано разделить Божий труд и Божию радость. Как не благодарить за это, как не благословлять Бога за это, как не дивиться Ему?! Но ведь это все —.
И когда я говорю "как не дивиться", это уже не только благодарность, в этом и хвала, и пение, и благодарение — а это уже чистая молитва: изумленные Божественной красотой, сиянием Его, мы уже даже благодарить не можем, а только радуемся на Него, глядим и радуемся, безмолвно или с песнею на устах, или как дети, или как царь Давид, всем движением своего тела выражая радость о Нем: как Ты дивен, Господи! Радость Ты моя! — говорит царь Давид в одном из своих псалмов (Пс. 31, 7). Вот еще и еще новые источники для молитвы. Если бы только мы умели все превращать в молитву, то мысль, которая поднимается в нас, могла бы взлететь в небеса — а она стелется, как туман, по земле, потому что мы ей не даем подняться: мы останавливаем ее на полпути, мы ее возвращаем к себе самим. Как могло бы сострадание, благодарность, изумление и радость о Боге наполнить нашу душу, как они могли бы унести нас в небесные дали, поднять нас, сделать нас другими людьми!
Но жизнь не вся такова; бывают дни серые, бывают дни темные, бывает непроглядная скорбь, бывает так, что на душе словно могильная плита легла, — что тогда делать? Откуда взять тогда молитву?
И вот тут тоже надо научиться все превращать в любовь, все превращать в молитву, все превращать в жизнь. Часто говорится, что молитва — это собеседование между живой душой и Богом. Да, это так. Но когда мы задумываемся над тем, что это за собеседование, как оно происходит, нам кажется: нет! я говорю, а Бог молчит — какая же это беседа? На мой крик нет ответа, что же это за собеседование?.. Я думаю, что нам надо помнить (и если мы задумаемся, то увидим, что это действительно так), что не мы первые говорим, обращаемся к Богу: первым к нам обращается Господь. В момент, когда Он нас вызывает из небытия в бытие, Он нас зовет по имени, и мы вырастаем в новую жизнь. Первое слово — Его слово, и мы можем ответить сразу на этот зов Божий к жизни: Аминь! Да будет воля Твоя, Аминь! Пусть будет так!
И дальше перед нами раскрывается вся тайна жизни; вся тайна жизни является как бы Божиим вопросом к нам, Божиим зовом к нам: разгадай! Займи свое положение в ней, поступи правильно!.. А наш ответ? — Я слеп, Господи! Я не вижу, я не понимаю — вразуми! Я боюсь — дай мне мужество! Я потерян — будь моим путем! Где же я найду ответ, Господи? Скажи слово, чтобы я знал, куда идти, что делать; открой мне ум к разумению!.. И Господь на это отзывается. Перед нами раскрыта не только жизнь, раскрыта и другая книга — Евангелие, Новый Завет, Ветхий Завет, в которых Сам Господь к нам обращается Своим живым, созидательным, животворящим словом. До нас это слово доходит через людей, которые его слышали и поверили, и мы видим, что с этими людьми случилось. Свидетельство апостолов о Христе — это не только повторение Его слов. Мы видим и слышим апостолов — и мы видим, что эти слова совершили в них: мы видим в них новую тварь, людей, какими они не были ранее; они — живое доказательство тому, что это слово — действительно истина, действительно дух, действительно жизнь.
И вот, Господь говорит — и мы можем слушать; и говорит Он при свидетелях, которые подтверждают Его слово. Так говорил Господь и нам — и, смотрите, как это расцвело в правду, в жизнь, в святость: тысячи, миллионы свидетелей до нас доносят это слово — а говорит Господь. И наша молитва может быть просто ответом. Мы начали с крика, с вопрошания; мы слышали Бога — что мы на это ответим? Это молитва, где мы говорим и мы слушаем, и нас претворяет Господь.
