Лиляна Хабьянович-Джурович - Петкана
После второго сна я знала, что нельзя — ни в коем случае нельзя заходить в воду. Господь показал мне, что ждет идущих этим путем. Он не хотел, чтобы я избрала его. Не устраши Он меня, неизвестно, на что бы я решилась. Сон сей был, по сути, призывом к оставлению всей прежней суетной жизни, которая нет-нет да касалась меня одной из своих сторон, словно змея скользким хвостом. И я готова была последовать Его зову. Готова была пойти за Ним. Но как? И куда? Я хотела, чтобы Он Сам мне это сказал. Ибо единственным моим желанием — других желаний я уже не имела — было следовать Его святой воле.
И милостивый Господь вновь внял моим мольбам. Вновь ниспослал мне глас Своей воли. Через глашатаев. В жизнь мою все чаще и чаще стали вторгаться встречи и люди, повлиявшие в итоге на мое окончательное решение. То были паломники по святым местам. Те, кто возвращался из долгих странствий. И те, кто только собирался в путь.
* * *О, сколь волнующи были эти встречи со странниками, сподобившимися лицезреть величайшие святыни! С какой радостью благодарила я за это Всевышнего.
Они побывали на Святой земле. И, вернувшись домой, принесли с собой дыхание простора, запах верблюдов и пустыни, воду из реки Иордана. Они рассказывали об угодниках Божиих, живущих в пещерах и скалах, свято хранящих веру Христову под магометанской властью.
Я искала подобных встреч. И слушала их с горящими от радости глазами. Щеки мои пылали, а сердце трепетало от счастья.
От них я узнала, что первой паломницей христианской, отправившейся по стопам Спасителя, была Сама Пречистая Дева. После Его воскресения Она, чтобы утолить жажду Своего сердца и вызвать в памяти святую близость, решила посетить места Его пребывания и страданий. На Своем пути Пречистая останавливалась всюду, где проповедовал Христос и где Он отдыхал со Своими учениками. Она ночевала в местах Его ночлега. Подолгу молилась коленопреклоненно там, где Он изнемогал под тяжестью креста и лютых язв, где Его жестоко бичевали и возлагали на главу Его терновый венец. Слезами Своими Она омывала следы Его крови, которые навсегда остались невидимыми родимыми пятнами на улицах Иерусалима. На пути этом Та, Кого Всевышний избрал, чтобы пронести через жизнь міра величайшую славу и самую страшную боль, выпадавшую когда-либо на долю женщины, была только Матерью. Матерью, утратившей Сына. Везде, где Она проходила, деревья склоняли перед Ней свои ветви. А птицы прерывали свой полет и парили у Нее над головой.
«О, если бы и мне тоже попасть туда! Увидеть места жертвы и славы Господней! Сколь великой это было бы милостью», — думала я. И все чаще спрашивала себя, заслужу ли я когда-нибудь право быть призванной Господом в края Его земной жизни и крестных страданий.
Я хорошо знала, что путь в Палестину долог и опасен. Что на пути этом человека подстерегают страшные болезни и свирепые разбойники. И многие уже лишились там не только всего своего добра, но и самой жизни. Но я не боялась.
Я верила, что и страдание на этом пути — дар милости Господней. И поэтому была ко всему готова.
Встречи с паломниками были мне необходимы как воздух. Их рассказы служили мне пищей. Словно сладкое питие были для меня мысли о великих христианских святынях, которые веками ожидают к себе верных и являются живыми свидетелями того, сколь неверны оказались люди по отношению к Тому, Кто пришел на землю научить их любви.
Время пролетало стремительно. Все новые и новые паломники окрыляли меня своими дивными рассказами. И желание мое росло и росло с каждым днем, поглощая и ум, и сердце.
Временами я спрашивала себя, надо ли мне стыдиться этого своего горячего желания, раз я уже предала Господу всю свою жизнь, а значит, и все желания свои. Или Он Сам послал мне его как призыв?
«Будет ли на то Твоя воля, чтобы мне отправиться на Святую землю?» — вопрошала я Создателя. Я повторяла этот вопрос как молитву. Повсюду, где он приходил мне на ум: в моей комнате-келье, в церкви, на улице.
«Твоя ли это воля или обман моего разума?» — спрашивала я непрестанно. Вопрос этот я постоянно повторяла про себя и в тот день, когда слушала вместе с другими людьми историю, которую рассказывала девушка-паломница, только что вернувшаяся из Града святых Апостолов.
Мы сидели на теплых камнях перед Влахернской церковью. Объединенные общей горячей любовью к Господу. Мы, восторженные слушатели. И они, опытные паломники, многое видевшие и испытавшие на своем пути. Они воротились из своего путешествия духовно просветленными. Укрепившимися в вере. И в надежде, что путь, по которому они шли вслед за Ним, путь истинной жизни, исполненной добродетелей, никогда не запустеет.
«Скажи мне, будет ли на то Твоя воля, чтоб и я отправилась по этому пути! Только скажи, чтобы я знала! Дабы идти за Тобой, а не за собою! Ответь мне!» — мысленно заклинала я.
И тут сидевший неподалеку юноша неожиданно обратился ко мне со словами: «Мы собираемся отправиться на Святую землю, чтобы пройти по ней путями Спасителя нашего. Не хотела бы и ты, сестра, поехать с нами?»
Я не смогла сдержать слез радости и умиления. Слез горячей благодарности Тому, Кто ведает все вопросы и все ответы на них. Я знала, что теперь я Его ясно услышала и поняла.
* * *Я покидала Царьград — как некогда и Эпиват — с великой радостью оттого, что смогу продолжить идти тем путем, который Он мне определил. Я не знала, где я остановлюсь. Куда попаду. И каких пределов достигну. Но знала, что назад уже не поверну.
Я жаждала пройти по Его пути. Оросить слезами каждую пядь земли по дороге от Гефсиманского сада до Голгофы. Желала укрепиться на пути сем. Но одновременно, вдохновляемая Провидением, чувствовала и ясно осознавала, что для меня это не просто паломническое путешествие.
Расставанье далось мне легко, ибо мне не пришлось уносить с собой тяжесть прощания. Я простилась лишь с Евфимием и с нашим духовником и богобоязненным учителем старцем Симеоном. В сущности, это и нельзя было назвать расставанием. Веруя в Одного Творца и Учителя, мы всегда — где бы ни находились — пребывали в молитвенном общении, объединенные единой любовью.
В период моей жизни в Царьграде, будучи близка с Евфимием так, как только могут быть близки две родственные души, устремленные к одной и той же цели, я в тоже время понимала, что мы с ним, по сути, расстались еще тем утром в Эпивате, когда я сжимала его руку своими влажными от слез детскими ручонками. С тех пор каждый из нас жил своей жизнью. Устремленной к Богу и всецело посвященной Ему. Уже много лет Евфимий был мне не столько брат по крови и плоти, сколько брат во Христе.
Он был иеромонахом. Вся его жизнь была полностью подчинена мудрому распорядку святой обители Преподобного Феодора Студита. Для достижения духовного совершенства ему надо было пройти тридцать ступеней подвигов и послушания. У него были постоянные обязанности по отношению к братии и духовнику.
Все его мысли и чувства должны быть постоянно устремлены ко Господу и нравственной чистоте. Только к нравственной чистоте и только ко Господу. Поэтому я не была и не смела быть частью его жизни в большей мере, чем любое другое чадо Божие. Даже встречаться со мной и писать мне он мог только с благословения своего духовника старца Симеона.
Тогда, за день до отъезда на Святую землю, я тоже встретилась и попрощалась прежде со старцем, а уж потом — с братом.
Я дожидалась Евфимия во дворе обители, возле монастырского храма. Кипарис, рядом с которым я стояла, напомнил мне наш сад. Родительский дом. Слепую девочку, что с восторгом слушала своего великого брата, опершись на его любящую руку. Это прикосновение прошлого длилось одно мгновение. Минута нежного воспоминания уступила место реальному времени. Ибо монах, приближавшийся ко мне сейчас, мало напоминал того, прежнего Евфимия. Он был серьезен и спокоен. Духовно возвышен. В нем уже теперь чувствовался будущий епископ Маадитский и вождь воинства Христова, ратующий против зловредной ереси.
«Я уезжаю на Святую землю, — молвила я, подходя к нему под благословение, — уезжаю и, думаю, уже не вернусь».
Он приблизился ко мне вплотную и трижды поцеловал меня. В каждую щеку. И потом — в лоб.
«И я думаю, что ты больше не вернешься, — сказал он. Уверенно. Словно давно это знал. — Прощай, сестра! Да хранит тебя на твоем пути милость Господня».
Он отстранил меня и двинулся по направлению к церкви. Медленным и размеренным шагом. Строгий. Прямой. Непроницаемый для моей растроганности и теплых слез, которыми я оросила его щеки и руку.
Я стояла и смотрела ему вслед, зная, что никогда уже его больше не увижу. Он так и не изменил ни походку, ни осанку. Пока не подошел к дверям храма. Там он остановился. Обернулся и посмотрел на меня. Затем поднял руку, словно благословляя. Или прощаясь.
«С Богом, Петкана!» — произнес он. И улыбнулся. Как когда-то.
