Гилберт Кийт Честертон - Еретики
Человек выходит на американскую политическую трибуну с доской и молотком и ведет себя как круглый идиот, — что ж, я его не виню; я даже готов им восхищаться. Возможно, он энергичный и вполне порядочный стратег. Он может быть прекрасным романтическим актером вроде Берка, метавшего ножи в дерево. Он даже может быть (насколько я знаю) возвышенным мистиком, находящимся под глубоким впечатлением древнего и божественного плотницкого искусства и предлагающего слушателям притчу в форме церемонии.
Но я хочу указать на ту чудовищную путаницу в его мыслях, которая позволяет дикий ритуал называть «толикой здравого смысла». Именно этой путанице, и только ей, обязан своей жизнью и продвижением новый империализм. Вся слава и величие мистер Чемберлена именно в том и состоит; если вбивают гвоздь, никого не волнует, где его вбивают и зачем. Все слышат стук молотка, и никто не слышит тихого скрипа гвоздя. Перед войной в Африке, равно как и на всем ее протяжении, мистер Чемберлен звонко и решительно вбивал гвозди.
Но если мы спросим: «Что же скрепляют эти гвозди? Где плоды вашего плотницкого ремесла? Где довольные потребители? Где свободная Южная Африка? Где престиж Британии? К чему все ваши гвозди?» — каков будет ответ? И тут нам придется (со вздохом обожания) вернуться к мистеру Пирсону и узнать назначение гвоздей: «Оратор, который забивал гвозди, получил тысячи голосов на выборах».
Весь этот пассаж великолепно характеризует новую журналистику, которую представляет мистер Пирсон, новую журналистику, которая установила свой стандарт. Возьмем лишь один пример из сотен; возьмем описанного в статье мистера Пирсона бесподобного человека с доской и гвоздями, который выкрикивает (молотя по символическому гвоздю): «Ложь номер один. Прибить к мачте! Прибить к мачте!» И во всей редакции не нашлось ни одного наборщика или мальчика на побегушках, который указал бы ему, что ложь пригвождают к столбу, а не к мачте. Никто во всей редакции не заметил, что Pearson? s Magazine выдал банальную ирландскую нелепицу, которая так же стара, как святой Патрик. В этом истинная и главная трагедия реализации стандарта. Это не просто победа журналистики над литературой. Это победа плохой журналистики над хорошей.
Я вовсе не хочу сказать, что статьи, которые мы считаем достойными и прекрасными, заменяются другими, которые мы считаем грязными и отвратительными. Если вы любите популярную журналистику (как люблю ее я), вы поймете, что Pearson? s Magazine — это слабая и плохая журналистика. Вы почувствуете это, как чувствуете вкус прогорклого масла. Вы сразу поймете, что это плохая массовая журналистика, как сразу понимали, что «Стрэнд» в благословенные времена Шерлока Холмса — это хорошая массовая журналистика.
Мистер Пирсон стал монументальным символом чудовищной банальности. Во всем, что он говорит и делает, есть какое–то безграничное слабоумие. Он ратует за внутреннюю торговлю и нанимает иностранцев, чтобы печатать свою газету. Когда ему указывают на этот ослепительный факт, он не говорит, как здравомыслящий человек, что допустил оплошность. Он вырезает его ножницами, как трехлетний ребенок. Хитрость его инфантильна.
И, как трехлетний ребенок, режет он криво и не до конца. Сомневаюсь, что можно найти еще один пример такого глубоко простодушного жульничества. Люди подобного склада ума сегодня сидят на скамье разумной и почтенной журналистики тори прежних времен. Если бы это был настоящий триумф тропического изобилия американской прессы, он был бы вульгарен, но изобилен плодами. Однако это не так. Нас кормят ежевикой с самых грязных кустов, в то время как пламя поднимается над кедрами Ливана.
Вопрос состоит лишь в том, сколько времени продлится иллюзия, что журналисты этой группы представляют общественное мнение. Вряд ли честный и серьезный реформатор налоговой системы стал бы в какой–то момент рассуждать о прибылях, которые принесла налоговая реформа большинству населения страны сравнительно с теми смехотворными преимуществами, которые они получили за деньги, потраченные на решение повседневных проблем.
Истинное общественное мнение может лишь прийти к выводу, что нынешняя пресса — просто олигархия плутократов. Несомненно, что публика по тем или иным причинам покупает их продукцию. Но нет никаких оснований думать, что публика принимает их политику охотнее, чем утонченную философию Бенедетто Кроче или куда более темную и угрюмую веру мистера Блэквелла.
Если эти плутократы — простые торговцы, то мы можем сказать, что такие — и даже получше — во множестве встречаются на Беттерси. Но если они пытаются стать политиками, мы можем лишь указать на то, что они еще не стали даже хорошими журналистами.
Данный текст воспроизведен по изданию: Честертон Г. К., Вечный Человек. / ISBN 5–699–05411–1 / — М.: Издательство Эксмо, СПб.; Миднард, 2004. — 704 с.
