Романо Гвардини - Господь
Часть Седьмая Апокалипсис: время и вечность
1. Книга тайного откровения
Жизнь Господа, в Которого мы веруем, не ограничивается временем от Его рождения до смерти. Период Его существования не начинается в первом году нашего летоисчисления с тем, чтобы прерваться в середине четвертого десятилетия; у него совсем иная протяженность. Она начинается в вечности, - об этом говорит Иоанн в начале своего Евангелия и Павел в первой главе Послания к Колоссянам. Господь, есть «Слово, ставшее плотью», Первородный прежде всякой твари. После своей смерти Он восстает к новой жизни, о чем повествуют все евангелисты; еще сорок дней Он пребывает на земле, а затем восходит на небо, чтобы «возвратиться» и в качестве духовного Христа царить в каждом отдельном верующем и в Церкви. Но некогда Он возвратится открыто, для суда, и положит конец истории. Творение и история будут восприняты вечностью, а Он станет вечной жизнью искупленных и светом преображенного творения... Вот та связь, о которой мы должны поведать, «жизнь Ии-еуса, который есть Христос». О последней и вечной части этой книги Господа и повествует Книга Тайного Откровения. Глава из книги DerHerr, Munchen 1980, О Тайном Откровении ап.Иоанна.
Для понимания Апокалипсиса требуются некоторые предварительные знания, и прежде всего - знакомство с соответствующей исторической эпохой в особенности с поздним иудаизмом, с его ощущением непрочности всех вещей и ожиданием грядущих таинственных событий, а также с первыми христианскими общинами и их отношениями с окружающей средой. К тому же в книге активно используется символика, а ее искусное построение носит мистически- литургический характер, для понимания чего также необходима определенная подготовка. Но мы оставляем подобные вопросы в стороне; нужные сведения читатель может почерпнуть из соответствующих комментариев. Мы же постараемся осознать две особенности последней книги Писания, которые важны для предмета нашего рассмотрения. Прежде всего: Тайное Откровение -это книга Утешения. Не богословское учение об истории или ее конце, но утешение, которое Бог вложил в руки Своей Церкви на исходе апостольского века. В этом утешении она нуждалась, ибо была в чрезвычайно тяжелом положении. Римское государство объявило христианство своим противником. Нельзя сказать, чтобы оно только теперь впервые проявило враждебность к нему: об отдельных ее проявлениях вскоре после Пятидесятницы говорится уже в Деяниях Апостолов, а при императоре Нероне свирепствовало великое гонение. Но тогда еще не была распознана особая сущность христианства; оно представлялось общественному мнению или одним из многих религиозных течений, возникавших повсюду, или элементом иудаизма, ведь и при Нероне первые репрессии были направлены против иудеев и только потом распространились на христиан. Но позже Римское государство, внимательно присмотревшись к христианству, поставило вопрос так: или - или. Тогда и начались настоящие гонения. Они продолжались более двухсот лет -запомним эту цифру. Во время первого из них, при Домициане, и возник Апокалипсис. В его первой главе, в девятом стихе читаем: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби... и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за Слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа».
Как же утешает Бог? Он не говорит, что «беда не так уж велика», - она велика, таковой ее и видят. Не обещает Он и никаких чудес. Время и силы, которыми располагает история, не отменяются даже тогда, когда они обращаются против Бога. Но над этой земной действительностью проступает небесная. Над воинствующими силами истории встает в молчаливом ожидании Тот, на Кого они ведут наступление, - Христос, Ему принадлежит вечность. Он видит все, взвешивает все, от сокровеннейших побуждений сердца до конечных проявлений их воздействия на ход событий, и все записывает в «книгу» Своего безошибочного знания. И когда-нибудь пробьет час, когда время, положенное всем вещам, кончится. Тогда все они прейдут, Христос же останется. Все предстанет пред Ним, и Он скажет слово, оценивающее всякое человеческое деяние, воздающее по заслугам каждому и пребывающее вечно... Вот в чем утешение. Утешение веры, предполагающее, что слушатель совершает подвиг веры. И относится оно не к завтрашнему дню, и не к будущему году, и вообще не к этой жизни, а к вечности, лежащей по ту сторону смерти, утешая настолько, насколько для слушателя реальны Бог, и Христос, и вечность.
Это утешение, даруемое Апокалипсисом, содержится не в богословских рассуждениях и не в набросках Дальнейшего хода истории, не в изречениях и наставлениях конкретного характера, но в образах и символических событиях. Однако, эти образы должны быть правильно поняты. Можно заниматься ими рассудочно: задаваться, скажем, вопросом, что значат цифры «семь», «двенадцать», «двадцать четыре». Можно изучать символику драгоценных камней - ясписа, берилла, сардоникса. Можно исследовать значение встречающихся здесь образов животных: агнца или дракона. Все это хорошо, но все останется для нас мертвым, если мы не отнесемся серьезно к тому, что сказано во вступительной части первой главы: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа. Я был в Духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: «... то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаоди-кию». Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому» (1.9-13). Здесь говорится, что тот, кто писал Апокалипсис, Иоанн, был «восхищен», «вознесен в Духе», находился в том состоянии, в котором у пророков были видения, переданные ими нам в книгах, о чем мы уже однажды говорили. Следовательно, образы Тайного Откровения также представляют собой видения. В пятой главе, например, сказано: «и взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец, как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю» (5.6). Как может ягненок быть закланным и тем не менее живым? Как может у него быть семь глаз и семь рогов? Можно успокоиться на рассудочном объяснении, что это символ Христа, который умер и воскрес, а значит принадлежит и к числу умерших и к числу живых. Можно сказать, что глаза - органы зрения, Он же видит все, и это символизируется семью глазами, так как семь - это священное число, означающее полноту. Ему принадлежит также всякая власть на небе и на земле, а рог в библейском языке - символ веры, поэтому Ему могли приписать семь рогов. Все это верно, но останется мертвым и не подводит нас к самой сути. Мы не продвинемся ни на шаг вперед, если попытаемся представить себе эти образы так, как они описаны - точно и однозначно, наподобие обычных вещей, о которых нам кто-то рассказал. Некоторые художники пытались именно так представить образы Тайного Откровения, например, Альбрехт Дюрер в своем Апокалипсисе. Но достаточно взглянуть на него, чтобы увидеть, что этим путем идти нельзя.
Нам нужно предпринять попытки иного рода. Где еще мы могли видеть животное со смертельной раной на шее, мертвое и, однако, живое? Настолько полное жизни, что наши чувства уже не могут оторваться от этого образа? Да - во сне! Во сне можно увидеть такое существо, живое и все же мертвое, непостижимое, и все же не ощущаемое нутром как загадочное, пусть это и нельзя выразить словами. Или появляется некто, дающий нам почувствовать, что он обладает неслыханной силой зрения, - у него всюду глаза, все в нем видит. И он могущественен всем своим существом. Все в нем оружие, ударная сила, рог. Подобные вещи могут возникать во сне. А если рассудок возражает, то его заглушает внутреннее чувство причастности. Почему это так? Потому что во сне замкнутость образов расплывается. На поверхность проступает иная, глубинная реальность, она принимает форму вещей, перерабатывает и преображает их; и не только так, Как это делает воображение художника, которое всегда бывает ограничено рамками окружающей действительности, даже если оно раздвигает их шире того, что возможно в реальности, - но так, что мерки возможного и невозможного вообще перестают действовать. Критическому рассудку здесь уже нечего сказать. Здесь господствует течение внутренней жизни, тайная воля инстинкта, внутренний смысл существования, о котором бодрствующее сознание не знает ничего. Все это пользуется осязаемыми образами, выражая себя прикровенно, и все же просвечивая сквозь них. Спящий человек внутренне согласен со всем этим и чувствует значение образов, даже если он наяву не мог бы уловить ничего... Здесь перед нами похожее состояние - с тем существенным различием, что данное состояние определено «свыше», от Бога. Оно заключается не в успокоительном действии сна, когда отключается рассудок с его критичностью и воля с ее властностью, - здесь человеком овладевает Дух Божий, выводит его за пределы его собственного существа и превращает его в принадлежность чего-то, что превосходит его человеческие разум и волю. Этот высший смысл выражается, как в вещах, процессах и образах мирского существования, так и во внутренней жизни пророка. Фантазия работает во сне, чтобы удовлетворять подспудные желания, порождаемые жизнью, - в видении же царит Дух Божий и придает образам, заимствованным из мира, новые формы, чтобы выразить ими некое божественное содержание. Эти образы оказываются в иной атмосфере, они замешаны на другом тесте, они следуют иным законам строения и развития, чем в земном существовании, -подобно тому, как образы сновидений носят иной характер, чем картины реальности. Образы видений сливаются в мощный поток. Они выплывают из него, меняются, переходят друг в друга, снова тонут в нем. Открывается же при этом тайна несказанного священного бытия безмерной полноты, невыразимого грядущего, исходящего от Бога преобразования и завершения - новизны как таковой.
