Наталья Сухова - Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.
Утверждал в степени доктора, как и в степени магистра, высший орган: до 1839 г. – КДУ, с 1839 г. – Святейший Синод. После того как присуждение докторской степени утверждалось, сочинитель удостаивался звания доктора богословия в общем собрании Конференции с вручением диплома за подписями епархиального архиерея и трех из присутствующих в собрании членов Конференции[128]. Докторам богословия давался диплом, подобный диплому магистра, только с изменением звания ученой степени.
С учеными богословскими степенями были связаны определенные знаки отличий. Разумеется, в основе всех знаков отличий, связанных с учеными богословским степенями всех уровней и во все времена, лежал крест. Это было положено в «Начертании правил» 1808 г., подтверждено в проекте Устава 1809 г., закреплено в окончательном варианте Устава 1814 г. Магистру, имевшему духовный сан, с его утверждением в степени, должен был доставляться крест «для ношения в петлице на золотой цепочке». Доктору богословия из духовного звания давался малый крест на золотой цепочке «для ношения на персях». Согласно Уставу, кресты выдавались от КДУ (после 1839 г. – от Синода) через Конференции, присудившие степени. После кончины магистра или доктора крест не оставался наследникам, а возвращался в КДУ (после 1839 г. – в Синод)[129].
В 1808 г. были разработаны и конкретные формы магистерского креста-медальона и наперсного финифтяного докторского креста, сделаны же эти знаки отличий – 30 магистерских и 5 докторских – были к моменту первого их присуждения, то есть к лету 1814 г.
1869–1884 гг.
Реформа 1869 г. радикально изменила все стороны жизни духовных академий – учебную, научную, организационно-административную, хозяйственную[130]. Были упразднены духовно-учебные округа, хотя, разумеется, с академий не снималась задача распространения и поощрения учености в духовенстве. Ставился акцент на научной задаче академий, причем как в исследовательском аспекте – стимулирование специальных научных исследований членов корпораций и выпускников в области богословия, так и в учебном – подготовка студентов к научной деятельности. Понятие научного развития богословия неразрывно связывалось с подготовкой преподавателей-специалистов, занимающихся исследованиями в области преподаваемой дисциплины и способных вводить свои научные достижения в учебный процесс. Одним из средств решения этих задач была специализация, вводимая на всех уровнях учебного процесса: специализация студентов первых трех курсов по трем отделениям, студентов выпускного курса – по более конкретным группам наук[131], преподавателей – по кафедрам.
Изменилась и организационная структура академии. Все преподаватели и студенты теперь были распределены по отделениям[132]. Даже преподаватели общеобязательных предметов были отнесены к тому или иному отделению: «по сродству предметов»: преподаватели Священного Писания, основного богословия и философских предметов – к богословскому отделению, преподаватели древних и новых языков – к церковно-практическому отделению[133]. Внешнее правление, отвечающее за управление средними и низшими школами академических округов, упразднялось вместе с самими округами. Внутреннее правление сохранялось под именем Правления, но теперь оно занималось не учебным процессом, а лишь хозяйственными, финансовыми и некоторыми организационными вопросами[134]. Учебные задачи Внутреннего правления и часть задач Конференции переходило в ведение нового внутреннего органа духовной академии – Совета. Следует отметить, что при разработке реформы 1869 г. духовными академиями высказывались предложения об изменении состава и круга дел научного органа академии – Конференции. Основных предложений было два: по примеру Советов российских университетов ограничить состав Конференции внутренними членами – профессорами академии, и – по примеру тех же университетов – соединить в одном органе решение учебных и научных вопросов, как и подобает высшему учебному заведению[135]. Так что прове денное преобразование органов управления академий в целом отвечало запросам практиков-преподавателей.
Совет возглавлялся ректором и ведал всеми научными, учебными и воспитательными делами академии, однако наиболее значимые из них представлялись на утверждение епархиального преосвященного или Святейшего Синода. Этот орган в трактовке Устава 1869 г. был довольно сложным учреждением. Было выделено пять видов заседаний Совета – обыкновенные, общие, открытые, чрезвычайные и торжественные, и для каждого вида заседаний полагался свой особый состав. Для обыкновенных заседаний, решавших текущие вопросы учебно-воспитательного процесса и организации жизни академии, в Совет собирались кроме ректора инспектор, помощники ректора по отделениям и выборные представители отделений (по два от каждого) из ординарных и экстраординарных профессоров. Для решения особо важных дел устраивались общие собрания Совета, в составе всех профессоров академии, ординарных и экстраординарных, с правом решающего голоса, а при надобности и всех остальных преподавателей с правом совещательного голоса. Часть вопросов, связанных с научной аттестацией, принадлежали как раз к этому разряду дел. Однако публичная защита магистерских и докторских диссертаций, введенная Уставом 1869 г., выходила за пределы этих дел и совершалась на открытых заседаниях Совета (диспутах), куда, кроме всех преподавателей академии, приглашались и все желающие, то есть студенты академии и внешние лица. Чрезвычайные заседания Совета собирались каждый раз по особым поводам, не предусмотренным стабильным ходом учебных, воспитательных, научных, организационных дел, а также, если возникала необходимость, в вакационное время. Некоторые проблемы научной аттестации, неожиданно возникавшие коллизии также решались на таких заседаниях, хотя это зависело от академии и ректора. Раз в год, обычно в актовый день академии, устраивались торжественные собрания Совета в присутствии студентов и особо приглашенных лиц, на которых читался отчет о состоянии академии за год, в том числе отчет обо всех ученых диссертациях, рассмотренных Советом, диссертационных диспутах и присужденных ученых степенях[136]. Через Совет вся корпорация могла участвовать в организации научного и учебного процесса.
Немалую роль в научной аттестации при действии Устава 1869 г. играли отделения академий. Именно на заседаниях отделений, в которых участвовали все преподаватели данного отделения, происходило первое рассмотрение и первая оценка диссертаций, представляемых на соискание кандидатских, магистерских и докторских ученых степеней, обсуждение тем, которые давались студентам для кандидатских сочинений, производство магистерских, выпускных и переводных экзаменов и обсуждение мероприятий по подготовке к этим экзаменам[137]. Это доверие к отделениям подчеркивало, что научная аттестация на «рабочем» этапе теперь становится более специальной. И ученые сочинения, представляемые в качестве диссертаций, и экзаменационные ответы на ученые степени, по мнению авторов Устава 1869 г., могли по достоинству оценить только профессионалы в этой области богословия.
При подготовке реформы 1869 г. неоднократно обсуждался и вопрос о наиболее адекватной форме центрального духовно-учебного управления. Этот вопрос затрагивали и особые Комитеты при Святейшем Синоде, учреждаемые для разработки проекта Устава духовных семинарий и училищ 1860–1862 и 1866–1867 гг., и частные лица[138]. Все проекты и мнения сходились в одном: орган духовно-учебного управления должен обладать достаточной компетенцией для решения учебных и ученых дел. Функции этого органа по отношению к богословской науке предполагалось даже отразить в названии: Ученый совет или Ученый комитет, подобно Ученому комитету при Министерстве народного просвещения. Однако мнения расходились в определении границ власти проектируемого органа и круга его занятий. В 1862 г. бывший профессор МДА Н. П. Гиляров-Платонов, критикуя очередной проект духовно-учебного управления (составленный Комитетом 1860–1862 гг.), отметил, что в проектах происходит «смешение желаний и понятий». Он выделил самое главное предназначение Ученого совета: следить за развитием науки и разрешать возникающие в связи с этим вопросы. Это обычные задачи Ученых советов при различных министерствах и ведомствах. Однако можно ли в этом отношении богословскую науку приравнять к другим наукам? Можно ли Совет, даже состоящий из «лиц, особенно знаменитых духовною ученостию», считать более компетентным решать вопросы церковной науки, нежели «высший собор иерархов»[139]? Проблема не была решена и неоднократно обсуждалась в дальнейшем, и наиболее болезненно в отношении системы научно-богословской аттестации.
