Дервас Читти - Дервас Читти Град Пустыня
Через пять месяцев после прибытия туда Аммона, 17 января 356 года,[264] Антоний умер на своей Внутренней Горе, завещав свои милоти: одну — Афанасию, а другую Серапиону Тмуисскому.[265] Через месяц после его кончины Афанасий был изгнан.[266] Драконтий Даманхурский был сослан в крепость Табубастум (Thabubastum — в «Истории ариан» Афанасия говорится о том, что его «заточили в пустынные места около Клисмы») к северу от Соленых озер (где его посетил Иларион),[267] было отправлено в изгнание и множество других монахов и епископов. За Афанасием была устроена настоящая погоня, однако поймать его так и не удалось. В течение какогото времени он скрывался в доме прекрасной девственницы в самой Александрии; она очень переживала во время обыска ее дома, однако «птичка улетела» и на сей раз.[268] В 360 году власти решили, что он находится в Фиваиде, и в Пбоу прибыл вооруженный отряд во главе со стратегом Артемием, занявшимся его поисками.[269]
Монахи отвечали ему с достоинством, Артемий же вел себя достаточно сдержанно. Когда поиски не дали результата, стратег пригласил монахов помолиться за него, однако они, заметив среди его людей арианского епископа, покинули Синаксис, оставив его молиться в одиночестве. Разморенный полуденным зноем он заснул и проснулся в ужасе с кровотечением из носа, говоря, что только по милости Божией избежал смерти. Через два года он был умерщвлен в Антиохии Юлианом. Несмотря на то, что Артемий обычно ассоциируется с арианством, он почитается Православною Церковью как великомученик.[270]В то время, когда Артемий прибыл в Пбоу, Феодор посещал монастыри Гермополя.[271] Весной 363 года он вновь отправился в Гермополь, чтобы встретить Афанасия, который с разрешения Юлиана вновь появился в Александрии, чтобы тут же удалиться в Фиваиду.[272] Торжественная и воеторженная его встреча весною описана в Vita Prima Пахомия столь живо, словно автор жития был ее свидетелем. Феодор должен был вернуться на Пасху в Пбоу, однако оставил тавеннисиотскую лодку для нужд Афанасия.[273]Этому противоречит записанный Аммоном собственный рассказ блаженного папы о том, как в июне в Антиноэ (напротив Гермополя) он нашел прибежище на том же тавеннисиотском судне, а присутствовавшие на нем Феодор и авва Паммон Антинойский сначала обменивались непонятными улыбками, а затем объяснили озадаченному Афанасию, что Юлиана уже нет в живых.[274]
Феодор скорбно наблюдал за разрастанием земель и увеличением числа лодок, принадлежавших обители.[275] Он стал уговаривать авву Орсисия вновь вернуться к управлению монастырем.[276] По ночам же Феодор уходил к находившимся на горе могилам, до которых нужно было идти около трех миль. Некто (возможно, автор Vita Prima) незаметно последовал за ним и услышал молитвы Феодора у могилы его возлюбленного учителя.[277] Его молитвы были услышаны и вскоре после Пасхи 27 апреля 368 года Феодор отошел ко Господу.[278] Орсисий вновь вернулся к управлению обителью и «правил братьями по мере сил; был он очень добрым и любил спасать души братьев. Ибо Бог дал ему силу, открыв ему толкование Писаний. И управлял он братьями долгое время в мире».[279] Vita Prima заканчивается утешительным письмом Афанасия, направленным Орсисию.[280]
* * *
Ученик и преемник Антония на Внешней Горе Писпир Аммон (Ammonas), возможно, прибыл туда, прожив четырнадцать лет в Скитской пустыне;[281] впрочем, это имя в ту пору было весьма распространенным, и потому сказанное не более чем предположение. Впоследствии он стал епископом,[282] сменил же его в Писпире, согласно Historia Monachorum, Питирион.[283] Однако Руфин, посетивший Писпир после 373 года, упоминает только Поэмена и Иосифа.[284] В Apophthegmata епископ Аммон предстает очень притягательной фигурой. До нас дошло немало его посланий, сохранившихся на сирийском[285] и уже не столь полно — на греческом,[286] но только не на коптском. Они отличаются от «Посланий преподобного Антония», с которыми их издавна ассоциировали, активным привлечением апокалиптических апокрифов, которые вообще не упоминаются у Антония, и своеобразным развитием учения о стяжании Святаго Духа, которое, возможно, имеет связь с мессалианством.
Вне зависимости от того, откуда именно пришел в Писпир Аммон, мы знаем из Apophthegmata, что после успения Антония Сисой, сочтя Скитскую пустыню слишком уж густонаселенной, покидает ее и находит желанный покой на Внутренней Горе Антония.[287] Мы можем предположить, что произошло это уже после упоминаемого у Иеронима набега сарацинов 357 года, когда, как здесь сказано, ими был убит ученик Антония Сармат.[288] Перед этим, если верить Иерониму, Иларион посетил Внутреннюю Гору, где его сопровождали два других ученика Антония, один из которых выступал в роли его переводчика.[289] Разумеется, во время прибытия Сисоя на Внутреннюю Гору она уже обезлюдела. Подобно Антонию, он время от времени приходил в Писпир, часть которого, согласно другой истории, все еще была наводнена мелетианами.[290] Все необходимое жившему на Внутренней Горе Сисою доставлял διακονητής «агент» из Писпира. Бывало, он задерживался, и однажды Сисой провел в полном одиночестве десять месяцев. Им стали овладевать горделивые помыслы, но тут ему встретился охотник из Фарана (Синайский полуостров), который не видел людей одиннадцать месяцев.[291] Много позже, когда авву Сисоя спросили, как он оставил Скитекую пустыню, где он жил вместе с аввой Ором (Ор известен как нитрийский монах, соответственно, понятие Скит здесь надлежит толковать в расширительном смысле), Сисой ответил, что Скит стал представляться ему слишком людным, узнав же об успении Антония, он пришел на Внутреннюю Гору, нашел ее тихой и «какоето время пожил там». Когда его спросили, сколько же времени он там провел, авва Сисой ответил: «Семьдесят два года».[292]
III. ВТОРЖЕНИЕ МИРА
Ко времени кончины Антония в 373 году и Нитрия, и Скит вступили в пору зрелости. Подавляющее большинство монашествующих, разумеется, составляли египтяне. Но мы не можем считать их чистыми коптами, памятуя о том, о какой части Египта идет здесь речь. Смешанная кровь и двуязычие в Дельте должны были встречаться куда чаще, чем в Фиваиде. Следует обратить внимание и на то, что в ту пору не существовало конфликтов между образованными и необразованными монахами. Так, Памво, один из первых пресвитеров Нитрии, судя по всему, вообще не владел грамотой; [293]однако четверо Длинных Братьев, о которых мы еще услышим, являлись его учениками, при этом, по меньшей мере, один из них Аммоний был очень начитан и сведущ не только в Священном Писании («…великий сей муж обладал ученостию необыкновенною»).[294] Но мы должны понимать, что с самого раннего времени здесь (так же как и в Фау) жили и иноземцы. В 340 году, во время ссылки, Афанасия сопровождали в Риме лица, являвшие собою образец монашеской жизни,[295]после чего благочестивые римляне обратили свои взоры к Египту.[296] Одна из самых трогательных историй о Макарий Скитском связана с двумя молодыми иноземцами, келью которых после их смерти Макарий называл «мартириумом маленьких чужеземцев».[297] Эта история, возможно, имеет определенное отношение к названию обители ДеирБарамус «монастырь римских братьев».
Василий Каппадокийский (Великий) вскоре после своего крещения в 357 году отправился в путешествие по монастырям Палестины и Египта.[298] Каким бы ни был его анатолийский опыт, это путешествие, вне всяких сомнений, оказало серьезное влияние на составленные им впоследствии правила. Афанасиево «Житие преподобного Антония», написанное примерно в то же время и адресованное «инокам, пребывающим в чужих странах», в скором времени было переведено на латинский язык. Наделе, еще до смерти автора этого жития появилось два совершенно независимых латинских его перевода.[299] Изгнанные с Запада Иларий Пиктавийский и Евсевий Веркельский вернулись из ссылки на родину, зная восточное монашество не понаслышке, и вдохновили своим опытом святого Мартина и других.[300] Имена самых знаменитых египетских монахов вскоре стали обыденными в христианских домах Рима.[301]
