Александр Мень - Тайна жизни и смерти
Могу вам сказать, что многолетняя практика мне показала, насколько различны участи людей, потому что одних отпеваешь с необычайной легкостью в сердце, даже какоето праздничное ощущение. Несмотря на то, что человек, может быть, и близкий, и родной, — праздник. А других — как будто тянешь какойто неимоверный груз, как будто какаято упругая среда сопротивляется, как будто здесь вот этот изломанный дух вращается вокруг в состоянии некоего мучения, которое невольно передается всем присутствующим.
Значит, надо человеку говорить о приближающейся смерти. Но если вы всетаки видите, что человек настолько хрупок, что он не выдержит этой правды, надо не обманывать его, а надо сказать ему подругому. Как говорил Сократ, когда люди плакали в день его смерти: «Что же вы плачете, разве вы не знаете, что я и раньше был приговорен к смерти, что мы все умрем рано или поздно?»
Значит, надо сказать, что жизнь земная кончается, но для тебя это не кончится, поэтому надо быть готовым, как раньше говорили, «привести в порядок свои дела». У одного святого есть даже рекомендация: раз в году устраивать себе подготовку к смерти — исключительно полезно. Например, считать, что этот пост — это твой последний пост в жизни. Что надо сделать? Отдать долги, выполнить то, что не выполнил, помириться с тем, с кем находишься в конфликте, сделать так, как будто у тебя есть время, но оно уже ограничено. И — прыжок в бездну, но в бездну, которая встретит нас нежно и ласково. Бездна, в которой мы не потонем, а будем плыть, хотя вначале и страшно прыгать.
Когда средневековый человек научился культуре смерти, он, конечно, достиг очень многого. Когда к умирающему приходили дети, родные, и он при чтении молитв, зажженных свечах торжественно прощался с ними, он понимал священность и важность этой минуты. Это не гнусные, казенные больничные стены, где происходит какойто физиологический процесс, где смерть унижена, где, собственно говоря, среди этих приборов и инструментов исчезает ее священный характер. Я вовсе не говорю, что не нужны больницы, но даже в больнице возможно создание иного, священного отношения к смерти.
И, наконец, последнее, касающееся всех нас. Чем более одухотворенной и полной будет наша жизнь здесь, сегодня, тем свободней и спокойней мы будем идти навстречу этому переходу. Навстречу тому, что есть «лишь зримый миг перерожденья, души к предвечному полет».
На самом деле человек несет в себе это чувство вечности. И воскресение мертвых закодировано уже здесь, в нашей жизни. Наша личность получит полноту и возможность для деятельности, но это должна быть личность, а не зачаток какойто, не эмбрион личности и не пенек, покрытый слизью и грязью злобы. Есть слова: «Бог говорит, в чем застану, в том и сужу». Тайна нашего дня и часа нам остается неведомой. Это очень мудро, ибо человек всегда беспечен. Если бы нам говорили, что вот тогдато это будет, мы бы откладывали, а надо — сегодня, надо понимать, что каждый день и каждый час есть дар, есть подарок Божий, и что в своей любви, в своем труде, в своем творчестве мы сеем в Вечность.
Поэтому призыв к созиданию и к добру — есть одновременно призыв к Вечности. И когда придет наш последний час, если наш дух достаточно будет укреплен, он легко одолеет то препятствие, которое отделяет нас от иных миров. Младенец, рождаясь в жизнь, если бы умел отчетливо мыслить, вероятно, считал бы свое рождение смертью, потому что рождение ребенка подобно агонии. Но за агонией этой открывается новое бытие. И поэтому и за нашей смертью открывается Вечность.
Я знал людей, которые не боялись смерти понастоящему. Все эти люди ощущали выполненным свой долг на земле. Они отдали все, что могли отдать. И это создало у них такое ощущение созрелости, готовности, — как плод, который спокойно может упасть.
И в свете этого труда, добра, творчества, самоотдачи — в свете этого мы можем говорить, что смерти на самом деле нет. Трудясь понастоящему духовно, мы в материальном мире трудимся для Вечности. Такое чудо, как человеческая личность, не пропадет в огромном космическом хозяйстве Господа. Все участвует в этом высшем созидании. Все будет иметь свой расцвет. Поэтому мы и говорим: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века».
Дом культуры им. Серафимовича, 20 февраля 1990 года
О ПОСМЕРТИИ
(домашняя беседа)
Прежде чем говорить о посмертии, необходимо сказать, что природа не дает нам свидетельств о благости Творца. Природа сурова и жестока. Из нее мы можем, конечно, заключить о существовании колоссальных интеллектуальных особенностей мироздания, которое развивается по сложнейшим законам, но ни в коем случае — о том, что это начало творческое и благое. В очень широком смысле можно сказать, что все устроено премудро и благо, но тем не менее до конца этого сказать нельзя. Поэтому попытка Платона увидеть Бога как высшее благо была своего рода открытием. И, несомненно, откровением ветхозаветных пророков было то, что Бог есть Бог добра и справедливости, хотя Он часто выступает в очень суровом обличии, окруженный атрибутами стихийности: небеса колеблются, Его присутствие как бы уничтожает все окружающее, как смерч, как взрыв. Явление Божественной славы пророку Аввакуму или как Бог открылся пророку Софонии, было похоже, скорее, как говорил один писатель, на ядерный взрыв. Поэтому таинство, которое открывается в Новом Завете, что Бог есть любовь, человек вычислить был не в состоянии, логически оно не вытекало из того, что человек знал. Это было откровением.
Множество богов в других религиях имели грозные, суровые, страшные лики, как в Мексике или Финикии, и это отражало правильное видение человеком природы, потому что природа действительно похожа на Молох, она действительно пожирает. Значит, когда мы говорим, что за всеми этими сложными процессами в природе стоит благость, это не философское заключение, а тайна, и она постепенно открывается через Христа, Который пришел явить нам эту сокровенную тайну. Когда ученики попросили: «Покажи нам Отца», — и Он сказал: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:9), — мы увидели Его как Абсолютное Благо.
Бог есть любовь — это откровение Нового Завета. Значит, таким Он был, какой Он есть! На самом деле за всем этим стоит любовь, которая нам непонятна и недоступна, стоит замысел, который нам непонятен и недоступен. Но он направлен к главному.
Кроме того, прежде чем говорить о посмертии, необходимо сказать, что в силу какойто таинственной для нас причины, о которой мы можем только догадываться, природа не являет нам царствование Бога. Когда мы говорим, что Царствие Божие приблизилось, это значит, что его до сих пор не было, и когда говорят, что Царствие Божие впереди, значит, его не было позади. И сейчас мы уже понимаем, почему это так: потому что Абсолютное Благо, исходящее из источника жизни, не господствует в мире, оно находится все время в борьбе или в противостоянии с противоположными тенденциями. И по какимто таинственным причинам это противостояние как бы снимается тем, что Божественная воля из мрака делает свет. Из зла делает добро. Конечной целью, как мы можем судить из откровения Нового Завета, является то, чтобы дух — подобие Бога в человеке, — чтобы дух воплотился. Чтобы он имел силу материи, чтобы он имел реальность не только духовную, но реальность физическую. Потому что если бы это было не так, то Бог не создал бы вообще видимый мир.
Таким образом, видимая природа, со всей игрой физических сил, какимто образом входит в замысел Божий. И когда мы видим существо, которое сочетает в себе дух и природу, мы видим, что это существо находится на вершине эволюционной лестницы. И даже если такое существо есть в какомнибудь другом планетном мире, то оно тоже будет сочетать в себе и то и другое. Даже если оно будет плазменным телом, как считают некоторые фантасты, то принципиально это не имеет значения. Плазма — вещь материальная, а принцип тот же: чтобы воплотился дух. К этому, по существу, направлена вся эволюция. И об этом говорит нам апостол Павел: «Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим 8:22). Значит, в мире, и именно в природе, чтото неблагополучно. Оказывается, человек должен своим развитием чтото сделать важное для природы как часть ее, чтобы привести к будущему.
Человек вступил в мир, где существует материальный распад. Он существовал до человека — смерть не внесена человечеством. Как мы узнали о первых живых существах, которые жили миллиарды лет назад? Они умерли, и мы нашли их останки. В какойто момент смерть становится как бы началом конструктивным. Существо одноклеточное, кроме случаев катастрофы, фактически бессмертно. Оно не умирает, оно только делится — развития нет. А для того, чтобы было развитие, должно быть многоклеточное существо, колония существ, которая должна была бы со временем распасться. Первое многоклеточное было первым смертным живым существом. Хотя жизнь бросила вызов разрушительным процессам во Вселенной, она оказалась неспособной оградить себя от смерти. Распад можно преодолеть только на какомто высшем этапе эволюции, а здесь, в промежуточной фазе, мы сталкиваемся с фактом смерти, которая посещает человека. И эта проблема ставилась людьми в разные времена поразному.
