Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
— Видите это яблоко? Это яблоко от Бога.
Мой товарищ смотрел на Тюфяка так, словно бедняга лишился рассудка. Тюфяк надкусил яблоко, раздался хруст, по комнате поплыл свежий и сладкий аромат. С набитым ртом Тюфяк продолжал:
— А вы замечали, что у каждого слоя яблока своя плотность и вкус? — при этом он не переставал жевать, его губы стали мокрыми от сладкого сока. — Например, замечали, что ближе к кожуре яблоко тверже и кислее, а возле самых семечек — мягче и слаще?
Пока он говорил об этом с таким видом, словно узрел чудо, я смотрел на красные и зеленые пятна яблочной кожуры и мякоти.
— Это яблоко — плод любви Кого–то, — задумчиво заключил Тюфяк и вышел за дверь.
— Тюфяк последний ум потерял, — заключил я, повернувшись к товарищу. Тот согласно кивнул.
Я вдруг задумался: а если что–то потерял не он, а мы? Что, если это мы, а не он, плохо приспособлены к этому миру? И если мир на самом деле создан вовсе не из хаотичной материи?
Что если элементарные частицы, атомы, физические силы, растительная жизнь, химические процессы мозга — всего–навсего буквы? Буквы, из которых образуются слова, а затем предложения, рассказывающие историю любви о нашем мире. Сплошная цепь священного, пронизывающего обыкновенное.
Бог против духовных лекарств
Быстрая перемотка вперед. После двадцати лет стремления к жизни, имеющей вечный характер, в качестве христианина, я перестал бывать в магазинах христианской литературы. Но не потому, что не мог найти там хороших книг. Такие книги в любом случае стоило поискать.
Просто магазины христианской литературы стали казаться мне местами, оторванными от жизни.
Каким бы богатым ни был магазин и как бы ни увлекал меня поиск жемчужин христианской литературы, потом, выходя на улицы Манхэттена, я чувствовал себя так, словно на время пребывания в магазине мои отношения с городом и живущими в нем людьми были приостановлены. Мне казалось, что я попал туда, где меня захватило убеждение, что Бог имеет непосредственное отношение к религии, что почему–то этот мир недостаточно хорош для Бога и что из всех религий Бог решил ограничиться рамками христианства.
Те же чувства я испытывал, когда выходил из магазина, где продавали иудейскую или мусульманскую литературу, а также из магазина с буддийскими курениями и колокольчиками. При выходе на улицу мне казалось, что большие, равно как скверные, так и великолепные улицы этого города, и люди в нем были предоставлены самим себе. Магазины религиозной литературы, в том числе специализирующиеся на изданиях атеистической или гуманистической направленности, уподобились аптекам для человеческого духа, местам, где продаются духовные лекарства, но жизнь не воспринимается.
Я заметил, что нигде в Библии не говорится о «духовной жизни».
Только о жизни.
До меня дошло, что дискомфорт, который я ощущаю у дверей магазинов религиозной литературы, исходит от Бога. Однажды, выйдя из такого магазина со стопкой только что купленных книг по христианству, я так и не смог избавиться от чувства, будто моя жизнь сократилась до «духовной жизни». Я огляделся по сторонам, снова вошел в магазин и вернул обратно книги, за которые заплатил пять минут назад.
— Что–нибудь не так с книгами, сэр? — спросила продавщица.
— Нет, книги отличные. Просто я, покупая их, утратил ощущение присутствие Бога, потому хочу вернуться к тому, на чем остановился, прежде чем зайти сюда.
Продавщица уставилась на меня так, словно у меня выросли три головы. С сочувствием. Похоже, я показался ей одним из тех, кого Иисус заметил бы и исцелил. Выйдя на улицу, я прочел молитву: «Благодарю тебя, Господи, за этот город, за эту улицу и людей вокруг. Благодать не начинается с христианства и не заканчивается им. В этом мире она повсюду».
Мы не только получаем прощение посредством благодати.
Мы живы благодаря благодати.
Мы даже грешим благодаря ей. Если бы благодать не поддерживала в нас жизнь, наши грехи уничтожили бы нас.
Подобно воздуху, который окружает нас, касается кожи, проникает в наши легкие, благодать незрима, но реальна. А Бог создает подъемную силу. Он держит нас, хотя мы не помогаем ему и даже не замечаем этого — вероятно, именно это имел в виду датский философ–экзистенциалист Серен Кьеркегор, когда писал: «Вера подобна плаванию в двадцати тысячах саженей воды»[18].
Ничто и никто не заслуживает существования. Чем–то столь же призрачным, как шанс или Бог, все, что существует, было наделено существованием. Бесплатно. Вот почему рассказы наших писаний о мире начинаются не с греха. Все начинается с того, что нас творят. Грех появляется уже потом.
Первой возникает благодать.
Многие из нас, христиан, настаивали на том, что мы, располагая высшим откровением, являемся единственными вестниками благодати в мире и торговцами ею. Но как говорит мой друг преподобный Вине Андерсон, благодать распространяется от всего живого, и другие в равной мере радуются ей. Мы, христиане, утверждаем, что лишь наше откровение — вместилище и дозатор благодати. Но остальной мир, одаренный благодатью изнутри, неуклонно доказывает, что мы ошибаемся.
Благодать независима.
Только вчера преподобный Вине торжественно сообщил, что закрылся последний христианский книжный магазин в Манхэттене. Мы отгораживались от мира, и мир отгородился от нас.
Величайший из грехов
Кьеркегор повторил понятное откровение исторической церкви: апатия — величайший из всех грехов, поскольку под ней подразумевается глубокое и непосредственное отсутствие желаний. Иными словами, тот, кто отделяет опыт жизни от сакрального опыта, лишается желаний. И наоборот, иудеи безраздельно любят и Бога, и жизнь. Повиноваться Богу значит быть в полной мере человеком, быть живым всеми фибрами своего существа. С точки зрения иудеев, нельзя испытывать одно без другого.
Джалаладдин Руми эхом вторил иудеям:
Со страстью молись.
Со страстью трудись.
Со страстью предавайся любви.
Со страстью ешь, пей, танцуй, играй.
К чему походить на дохлую рыбину
в этом океане
Бога?[19]
С точки зрения наших иудейских братьев и сестер, все в мире существует в ритме Бога. Раскачиваясь верхней частью тела во время молитвы, они движутся в такт со всем сущим, с планетами, в определенном ритме вращающимися вокруг солнца, в ритме нашего дыхания и сердцебиения, так как все в мире связано с ритмами благодати. Они молятся не о том, чтобы превзойти реальность, а чтобы принять ее. Какой бы горестной, трудной и несправедливой ни была жизнь, она все равно для нас дар и потому священна. Настроиться на человеческую жизнь — значит настроиться на Бога.
Само по себе существование — священное дело.
Встречая людей, которые перешли из христианства в иудаизм, я спрашиваю, почему они это сделали. И прежде всего слышу по–разному сформулированную, но одну и ту же мысль: «Христиане знают, как говорить о жизни, но не знают, как любить жизнь».
Обыкновенный Иисус
Даллас Уиллард пишет об Иисусе:
«Если бы его пришествие состоялось в наши дни, он мог бы исполнить свою миссию, занимаясь почти любым приличным и полезным делом. Он мог быть кассиром или бухгалтером в хозяйственном магазине, чинить компьютеры, быть банкиром, редактором, врачом, писателем, учителем, фермером, лаборантом, рабочим на стройке. Мог бы заниматься уборкой домов или ремонтом автомобилей.
Иными словами, если бы он явился сюда сегодня, то вполне мог бы заниматься тем же, чем занимаетесь вы. Мог бы жить в такой же квартире или доме, как вы, дорожить рабочим местом, как вы, иметь ваше образование и жизненные перспективы, жить в вашей семье, среде, времени…
Очевидно, бережно хранимый секрет «обыкновенности» заключается в том, что она создана быть вместилищем божественного, местом, где протекает жизнь Божья»[20].
Вот как жил Иисус:
Иисус просыпался и вставал.
Иисус шел умываться.
Иисус съедал завтрак.
Шел в мастерскую.
Открывал мастерскую.
Принимал и выполнял заказы.
Убирал в мастерской и запирал ее.
Шел домой.
Убирал за скотом и кормил его.
Мылся.
Ужинал.
Беседовал с соседями.
Ложился спать.
На следующее утро:
Иисус просыпался и вставал.
Иисус шел умываться.
Иисус съедал завтрак.
Шел в мастерскую.
Открывал мастерскую…
И так тридцать лет подряд.
Тридцать.
Лет.
Зачем Иисус растрачивал свою жизнь таким образом? Если он сумел распространить свое учение по Палестине за три года, почему не начал раньше, не провел три года в Китае, затем еще три — в Африке? Величайший учитель жизни всех времен, каким его считают христиане, тот, в ком пребывало божественное начало, потратил тридцать лет своей жизни просто на жизнь. Сколько времени было потеряно. Сколько возможностей изменить мир упущено. Как много мудрости осталось не поведанной. Как много сил пропало впустую. Как много людей не дождались исцеления.
