Анна Гиппиус - 1000 вопросов и ответов о вере, церкви и христианстве
И вот уже смиренно сидишь целыми днями за компьютером, на твердом стуле, да и чай из кастрюли как-то меньше стал привлекать.
Год за годом тащишь к аналою одно и то же.
– Тебе не стыдно повторять духовному отцу все время одни и те же грехи? Он же должен отказаться, наконец, принять твою исповедь, раз ты не исправляешься, – подруга была в недоумении.
Этот стыд человека перед человеком минуется довольно быстро. Годик-другой – и как рукой снимает. Потому что за это время всем своим существом начинаешь чувствовать: неисцелима душа, что ты ни делай, хоть тресни! И остается лишь криком кричать: «Мне нужен Спаситель! Мне не справиться без Тебя!» Какое горе – вопреки своей воле и желанию, раз за разом, все снова мордой в грязь. В собственную. Спаси меня – от меня самой.
– И что, так и будешь повторять одно и то же?
– Я же надеюсь на исцеление. Что когда-нибудь избавлюсь хотя бы от самых безобразных проявлений своей страсти.
Христос пришел призвать не праведников, а грешников на покаяние – но это доходит до рассудка далеко не сразу. И Он велел нам прощать брата согрешающего до седмижды семидесяти раз. Значит, и Сам так прощает. И долее.
Сердце – как сухой каменный обломок с острыми краями. Отковырнул кусок спекшейся грязи. О, теперь можно поддеть еще один, по соседству. Сверху – слезы. Много слез. Вот и участок рядом размок, удается его отскрести. Но какая вонь стоит при этом! Н-да, земелька-то спеклась в камень, прямо скажем, густо унавоженная. Нос заткнуть не удается, и, вдыхая испарения, ворочаешь отвратное месиво. Стоп. Снова твердый участок. Похоже, гранит. Его и не размочишь. Будем окапывать вокруг. И конца-краю этой черной работе не предвидится.
– Священник ужаснется, отшатнется, запрезирает.
– Ты только представь себе, сколько грязи во время исповеди уже выслушал любой священник, даже самый молодой. Думаешь, ты его чем-нибудь поразишь? Вряд ли.
Набор телесных и душевных свойств, которыми все мы располагаем – одинаков. Разница лишь в пропорциях. Кто-то преимущественно гневлив – и тащит на исповедь свои вопли на ближних, а коли погорячее парень, то и раскаянье в убийстве к кресту подволочет. Другой гневом обделен, зато плотская страсть играет. Он выдаст священнику весь спектр (или часть его) блудных грехов. А в общем-то, дамы и господа, все наши страсти и грехи одинаковы и невыносимо, отчаянно, неприлично скучны.
И потом, какой у тебя выбор? Либо не ходить исповедаться вообще и потому все глубже тонуть в собственных нечистотах; либо выложить все как есть и перетерпеть стыд (а творить непотребство было не стыдно?); либо утаить именно и только это, самое неприятное и горькое, – но на подобный случай в молитве перед исповедью есть особое предупреждение: «Аще что скрыеши от Мене, сугуб грех имаши». Сугубый – усугубленный – увеличенный.
Ты преклонишь голову под епитрахиль, над которой тебе звучит: «Аз, иерей, властью Его, мне данною, прощаю и разрешаю...» – а рядом стоит Сам Христос: «А Я – не прощаю и не разрешаю». Ну и чего ты добился? Если шел исповедаться, чтобы чисто формально сдать Ему свои грехи – то сдал не все, а попыткой обмануть лишь усугубил свое положение, и без того незавидное. Если надеялся, что Он соделает душу чистой и ты снова станешь Его любимым безгрешным чадом – и подавно ты не достиг цели.
«Я живу не хуже других. Не убиваю, не краду, супругу не изменяю. Дети выросли честными людьми. Работаю всю жизнь». Как часто люди говорят такое! Чтобы выйти из этого состояния благодушия и самолюбования, достаточно заглянуть в любую книжку о Таинстве Покаяния (священника Михаила Шполянского, например, или «Исповедаю грех, батюшка», или в «Опыт построения исповеди» о. Иоанна Крестьянкина). Написанные доступно и внятно, они полностью изменят отношение к себе, «безгрешному».
Очень бодрит такой образ (не помню, у кого я его прочитала, но впечатляет, по-моему, сильно): чтобы утопить человека, не обязательно привязывать ему на шею большой камень – точно так же не позволит всплыть и мешок с песком; а ведь как мала каждая песчинка, почти невесома!
– Ну что, сдал грешки?
– Сдал. Пошли.
У меня тут мелочевка всякая. Получи, батюшка. И ты, Господи, получи. Рассчитались? Я свободен? У Тебя ко мне больше нет претензий? Вот и ладненько.
Иногда стоишь к исповеди именно в этом состоянии.
Как в скафандре.
К счастью, почти всегда перед аналоем – проходит. По молитве.
Бывает и другая крайность.
Не нарушить закон невозможно. Попробуй ни на кого не взглянуть с вожделением. Ни разу не нарушить пост. А уж заповедь любви к ближним – и вовсе неудобоисполнима! Слабо любить всех – вообще всех и каждого, встречного-поперечного? Деятельно любить, активно? Слабо!
Тут легко и в отчаяние впасть. Все, нет мне спасения.
Ну конечно, нет. Кто бы возражал. Своими силами – нет. Именно об этом и говорил Христос, отвечая на вопрос учеников: «Так кто же может спастись?» – «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19, 26).
Стыдно? Да. Этот стыд приходится пережить. Он-то и исцеляет. Очень опасно впасть в иную крайность – решить, что ты не хуже иных и твои грешки вполне вписываются в рамки дозволенного. В том-то и дело, дорогие мои, что не вписываются, выпирают «из ряда – вон, чтоб не сказать похлеще!». Все мы не вписываемся в просвет ворот, ведущих в Царство Небесное. Все – немощнейшие сосуды.
Так что не станем ни безнадежно убиваться о своих грехах, ни оправдывать их.
А как же тогда?
Каяться. И не смотреть на других. И доверять Небесному Врачу.
На исповеди происходит нечто, умом не постижимое, но душой явственно ощутимое. Вот стоишь, ждешь. Вроде бы ничего себе стоишь, ровненько – список грехов перечитываешь.
Опускаешься раскаянием внутрь сердца. И тут начинается! Оттуда начинают лезть натуральные змеи. Стараешься все картинки убрать, не допускать никакой экзальтации, а они спокойно и упрямо лезут и лезут вверх.
Пошли вон, что за наваждение.
Лезут. Толстая, в руку толщиной, мощная змеища вроде питона.
Под ней извиваются какие-то гадюки и всякая мелочь, вроде мелких мельтешащих червей. Все это я таскаю в себе?
Хватаешь самую крупную и тащишь ее к Кресту и Евангелию, на аналой.
Иногда перед исповедью тихий вкрадчивый голосок говорит: «Вот про это только не рассказывай сейчас, ладно? Такая мелочь! Смотри, какая у батюшки очередь исповедников. Зачем лишнее время у него отнимать? Честное слово, это полная ерунда, забудь».
Практика показывает, что в данный момент именно этот грешок-крошка – самый главный. И если тебе на него дополнительно указали (угадай, кто?) как на несущественный, о котором и говорить не стоит – значит, как раз о нем-то говорить и стоит.
Что же мне нужно в Таинстве Покаяния? Исцеление.
Возвращение к Нему, Его силы лечить мою бедную изуродованную душу.
Он так и обещал в молитве перед исповедью: «Да не неисцелен отыдеши». После разрешительной молитвы отходишь от аналоя, прощенный и исцеленный. Раны перевязаны. Процесс заживления пошел.
От нас это скрыто, не чувствуем. Господь действует тайно. Именно поэтому Покаяние – Таинство.
Мой друг пришел с Синявинских болот
на краткий отдых, сразу после схватки,
еще не смыв с лица горячий пот,
не счистив грязь с пробитой плащ-палатки.
Пока в передней, тихий и усталый,
он плащ снимал и складывал пилотку, —
я, вместо «здравствуй», крикнула: – Полтава!
– А мы, – сказал он, – заняли высотку...
Лечебница. Фронтовой лазарет. Раненые вповалку. Стоны, крики. А врачей, как обычно, не хватает – работают один, два. Перевязки – одному, другому, третьему. Вот этому – срочная операция. Вне очереди подносят на носилках полутруп. Очередная повязка, она прекращает кровотечение из развороченной плоти. Кто следующий?
Тебя перевязали, обработали – и начинается период выздоровления. На это нужно время. И постоянное наблюдение врача. То рана нагноилась, то нужно вот тут еще шовчик наложить.
А ты тем временем живи и действуй в мире, стараясь не травмировать больное место, поберечь его.
И все равно ты вновь сдерешь повязки, и откроется тот же струп, и из него потечет тот же гной. Потому что «от юности моея мнози борют мя страсти», и душа за годы и годы срослась именно с таким поведением, образом мыслей и чувств, лично выпестовала в себе всех своих змей.
Медленно, поливая каждую пядь своей души потом, кровью и слезами, молясь и прося молитв любимых и любящих, молитв духовного отца – придется ее исцелять. Зачем?
Чтобы стать таким, каким тебя задумал Бог. У Него на тебя планы, ты должен нечто сделать в этом мире, чего не сделает никто кроме тебя. Не просто построить дом, посадить дерево и вырастить сына. А построить дом, в котором людям будет радостно жить. И дерево вырастить плодоносное. И сына – хорошего.
