Александр Геронимус - Беседы на Великий пост
Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы?
Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою (Мф. 13, 24—30).
Потом притча в Евангелии растолковывается, вы знаете это толкование. Это притча грозная. Потому что мы, и священники в том числе, часто берем на себя смелость судить, что плевелы, а что пшеница, авторитарным образом давить на человека, и результат бывает ужасен.
Смертельно заболела одна молодая девушка, она была в общем-то верующей, но нецерковной. Когда ее церковные друзья поняли, что дни девушки сочтены, они упросили, чтобы она согласилась принять священника для напутствия перед смертью. К ней пришел молодой священник, она стала очень откровенно говорить ему о том, что для нее составляло самую главную ценность жизни, а самой главной ценностью ее жизни была поэзия. И священник стал говорить, что поэзия демонична или, в лучшем случае – просто суета, чтобы она перестала об этой ерунде думать на смертном одре… В общем, больше она уже священника не звала. Такие грубые вмешательства, к сожалению, имеют место; этого надо избегать.
Мы часто поступаем таким образом не только по отношению к другому человеку, но и по отношению к самим себе. Когда мы в течение Великого поста совершаем свое покаяние, существуют, конечно, такие вещи, которые наша совесть без всяких сомнений судит как грех, и в этом случае грех есть грех. Но чаще мы должны свою душу Богу представлять такой, как она есть, предоставляя судить, что хорошо и что плохо, не себе, а Богу. Пусть Бог Сам пропалывает и Сам в таинстве Покаяния деликатно очищает ее. Потому что самые глубинные стороны нашей души – те, где добро и зло, которые разделятся только в день Страшного Суда, находятся в таком переплетенном состоянии, что лучше не нам самим их различать, а предоставить это дело Богу. Таинство исповеди так называется в том числе и потому, что Бог таинственно, невидимым для нас самих образом эту прополку, это разделение осуществляет.
Когда я служил на своем первом приходе, далеко от Москвы, квартировался у одной пожилой женщины, которая была своеобразным человеком. Она напоминала мне героиню рассказа Солженицына «Матренин двор». Такая блаженная бабушка, но по сравнению с Матреной более активная. Она очень любила вслух рассуждать. Вот, скончался сосед, и она вслух рассуждала, простит ему Господь его грехи или не простит. Она перебирала так: «Ой, какой он жадный был! Но Господь милостив, простит. Он и на жену свою руку поднимал. Господь милостив, простит. Но ведь он людям правду говорил! Вот это Господь может не простить». Так что она смотрела на вещи очень глубоко.
Неделя святителя Григория Паламы
Как вы знаете, второе воскресенье Великого поста – Неделя свт. Григория Паламы, посвящена его памяти. Святитель Григорий Палама является выразителем православного догмата о нетварных Божественных энергиях, о возможности познания Бога через причастие Его бытию в Его энергиях.
Это учение было зафиксировано на поместном Константинопольском Соборе в XIV веке, затем принято всей полнотой Церкви.
Как обычно, догматическое учение появилось не в результате отвлеченных размышлений того или иного богослова, а в результате реакции на ереси. Если время борьбы иконопочитания и иконоборчества – VIII—IX век, то паламитские споры относятся к XIV веку, и если иконопочитателям противостояли иконоборцы, то тем, кто вслед за свт. Григорием Паламой исповедовал возможность познания Бога в Его энергиях, противостояли люди, в некотором смысле очень похожие на иконоборцев. Они аргументировали свою противоположную позицию тем, что Бог не может быть познаваем (это один из их аргументов; у них было много аргументов, некоторые даже противоречили друг другу).
Социально-психологический фон тоже был подобен тому, что имело место в период иконоборческих споров. Последователями свт. Григория Паламы были монахи – безмолвники. Их духовный опыт говорил о том, что человек через очищение от страстей может достичь богозрения, богообщения. Святитель Григорий Палама выразил это в богословских терминах в учении о нетварных Божественных энергиях, суть которого состоит в том, что Бог, Который для тварного существа непостижим и недоступен в Своей Сущности, может быть в живом опыте богообщения познан через Божественные энергии.
Время, о котором идет речь, XIII—XIV вв., – это начало эпохи Возрождения в Западной Европе. После периода схоластики, которая была посвящена отвлеченным вопросам, обратились к человеку, но не на основе молитвенного делания, а на основе возобновления античных, дохристианских традиций. И среди противников Григория Паламы были представители интеллектуальной элиты общества, деятели так называемого византийского возрождения. Это не были, как иногда упрощенно считают, «агенты влияния католиков». Они были православными, кто-то из них в свое время перешел из католичества в православие, и по-своему они даже защищали чистоту православия по отношению к католичеству, но по своей ментальности это были люди начинающейся эпохи Возрождения.
Аргументы противников Григория Паламы отчасти были подобны аргументам еп. Евсевия, восходящим через Оригена к Платону и неоплатонической традиции, в которой единственное, что могло быть сказано о Боге, – что Он непознаваем и неописуем. Еще одним проявлением этих споров было разное отношение к природе Фаворского света. Противники св. Григория утверждали, что этот свет – лишь необычное природное явление, в то время как он сам говорил, что это нетварный Божественный свет, и если апостолы могли видеть Господа в свете Преображения на горе Фавор, то это зрение доступно человеку на пути его духовного подвига.
Здесь уместно вспомнить евангельское чтение предшествующей недели Торжества православия, которое завершается обетованием Господа Иисуса Христа: Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому (Ин. 1, 51). Это обетование истинно, и тайнозрители православные доходили до этих мер созерцания, будучи еще на земле. Апостол Павел говорит (о себе как о постороннем человеке) в Послании к коринфянам: Знаю человека во Христе, который… (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба… и слышал неизреченные слова (2 Кор. 12, 2–4).
Одна из причин, почему мы исповедуем православие как истину, состоит в том, что только в православии дано это зрение. И если одному человеку оно дается в результате великих подвигов, поста, молитвы, уединенного пустынножительства, как это было у святых преподобных, то Церкви в целом оно дается проще, не с такими усилиями, а даром.
В аскетической литературе часто можно прочитать о двух аспектах пути человека-подвижника к Богу. Первый из них – деятельность, а второй – созерцание. Сначала человеку дается деятельная жизнь, а потом, когда он путем деятельной жизни очистит свое сердце от страстей, то, по заповеди блаженства блаженны чистые сердцем, потому что они Бога узрят (Мф. 5, 8), это чистое сердце видит Бога, и человек восходит на степень созерцания. У преп. Серафима Саровского в поучениях, и у многих других святых отцов, и современных, и древних, мы можем обнаружить это различение двух степеней. Мы часто это понимаем неправильно: человек трудится, трудится, а потом, в награду за его труды или в результате его трудов, ему трудиться больше нет необходимости, потому что он труд над своим сердцем уже совершил, и он входит в некий покой, отдых, в постоянное созерцание тайн Царства Небесного.
Для того чтобы обнаружить неправильность такого понимания созерцания, давайте вспомним житие того, на ком впервые исполнились обетования Спасителя «Отселе узрите небо отверсто». Это был первомученик архидиакон Стефан. Стефан же , – как сказано в 7-й главе Деяний свв. апостолов, – будучи исполнен Духа Святаго, воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога, и сказал: вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога (Деян. 7, 55—56). Именно об этом свидетельствовано в Евангелии от Иоанна, которое было написано через десятилетия после мученичества Стефана и никакого внешнего воздействия не могло на него оказать. Таким образом, мы видим неразрывную связь между тайнозрением и мученичеством.
