Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Тайна Веды
Пока все хорошо. Похоже, мы стоим на прочной основе, у нас есть правило, которое может быть применено казалось бы с научной точностью. Но стоит нам пройти чуть дальше – и ясная перспектива начинает слегка затуманиваться, дымка сомнения заволакивает поле нашего зрения. Отец и мать у нас есть, но существуют и другие семейные отношения. По поводу дочери дома, изначальной доярки, арийские сестры-языки начинают проявлять дух несогласия. На санскрите отец зовет свою дочь весьма традиционно duhitar, о Доярка, то же мы видим в греческом, германском и английском – thugather, tochter и daughter, а латинский отказался от пасторальных идей, не знает никаких duhitā и использует слово filia, что не имеет никаких очевидных связей с доением молока и не связано ни с одним из вариантов именования дочери в родственных языках. Означает ли это, что латинский был языком смешанным и за концепцией дочерности обратился к источнику неарийскому? Но это только одна и не самая существенная вариация. Мы идем дальше и обнаруживаем, добравшись до слова, означающего сына, что арийские языки окончательно разошлись и отбросили всякую видимость единства. Санскрит говорит – putra, греческий – huios, латынь – filius; три языка используют три слова, лишенные взаимосвязей. Не можем же мы в самом деле сделать вывод, что три языка были арийскими в концепции отцовства и материнства, а сыновность – это концепция дравидийская, как, по мнению иных современных авторитетов, архитектура, монизм и прочие концепции цивилизации. Ибо есть в санскрите литературный термин, обозначающий ребенка или сына – sūnuḥ, с которым можно связать германское sohn, английское son и более удаленное греческое huios. Тогда мы объясняем различие предположением о том, что у этих языков первоначально существовал общий термин для обозначения сына, возможно sūnu, впоследствии утраченный многими из них, по крайней мере, выпавший из разговорного обихода; в санскрите это слово перешло в область высокой литературы, греческий взял другую форму от того же корня, латинский вообще потерял его и заменил словом filius, как заменил словом filia былое duhitā. Такого рода изменчивость распространеннейших слов есть как будто общее явление – греческий утратил свое изначальное наименование брата, phrator, сохранившееся у его арийских сестер, сменив его на adelphos, чему у них нет соответствий, санскрит отказался от общего числительного «один» unus, ein, one, взяв на его место слово eka, не известное ни одному другому арийскому языку; все эти языки различаются по местоимению третьего лица; для слова «луна» в греческом есть selene, в латыни luna, в санскрите candra. Но, признавая эти факты, мы подрываем важную часть нашего научного базиса, и все здание начинает терять равновесие. Ибо мы возвращаемся к изначальному факту: даже самая употребительная терминология древних языков была подвержена утрате своего первоначального словаря, и языки расходились между собой, так что не будь этот процесс остановлен появлением литературы, исчезли бы все реальные доказательства их связи. Только случайность – сохранение древней и не прерывавшей своего существования санскритской литературы – дает нам возможность установить первоначальное единство арийских языков. А если бы древней санскритской литературы не было, если бы выжили только разговорные слова обыденного санскрита, кто бы мог быть уверен в этих связях? Или кто бы мог с уверенностью соотнести разговорный бенгали и его обычные термины родства скорее с латынью, нежели с телугу или тамили? В таком случае, как мы можем быть уверены, что отличие тамили от арийских языков не есть результат раннего отделения и существенного изменения тамильского словаря в дописьменную эпоху? В последующей части этой работы я смогу выдвинуть некоторые обоснования для предположения о том, что тамильские числительные есть древние арийские вокабулы, утраченные классическим санскритом, но все еще находимые в Веде, а также разбросанные по различным арийским языкам; тамильские же местоимения точно так же являются древними арийскими отыменными словами, следы которых сохраняются в древних языках. Я смогу показать и то, что крупные семьи слов, считающиеся чисто тамильскими, в общем – если не брать отдельные группы, тождественны арийской семье. Но в этом случае логика подводит нас к заключению, что отсутствие общего словаря для передачи общих идей и названия объектов не обязательно есть доказательство их различного происхождения. Тогда различие грамматических форм? Но убеждены ли мы в том, что тамильские формы не являются и древними арийскими формами, испорченными, но сохранившимися за счет раннего растворения тамильского диалекта? Некоторые грамматические формы тамили являются общими для современных арийских языков Индии, но не известны в санскрите, из чего иные исследователи даже сделали вывод, что ряд арийских языков Индии по происхождению неарийские, но были лингвистически покорены чужеземными захватчиками. Но если это так, то в какие трясины неопределенности нисходим мы? Наш зыбкий научный базис, вся наша фиксированная классификация языковых семей растворяются в небытии.
Но это еще не все разрушение, производимое тщательным анализом в признанных филологических теориях. Мы обнаружили большие расхождения между тамильской терминологией родства и терминологией родства, общей для «арийских» диалектов, однако давайте рассмотрим эти расхождения немного подробней. На тамили «отец» appā, а не pitā, в санскрите нет соответствия этому слову, но есть то, что можно назвать обратным ему понятием – apatyam, «сын», aptyam – «отпрыск», apna – «потомство». Эти три слова определенно указывают на санскритский корень ap – «производить», «творить», чему можно найти великое множество подтверждений. Что может помешать нам предположить, что appā – «отец» есть тамильская форма древнего арийского активного производного от этого корня, соответствующего пассивному производному apatyam? «Мать» на тамили – ammā, а не mātā, санскритского слова ammā нет, но есть хорошо известное санскритское слово ambā – «мать». Что мешает нам принять тамильское ammā как арийскую форму, эквивалентную ambā, производную от корня amb – «производить», дающего нам amba и ambaka, «отец», ambā, ambikā и ambi, «мать», и ambarīṣa «жеребенок» и вообще детеныш животного? Sodara, возвышенное санскритское слово, на разговорном тамили означает «брат» вместо bhāi северных диалектов и классического bhrātā. Akkā – санскритское слово, имеющее много форм, это наименование старшей сестры в разговорном тамильском. Во всех этих случаях устаревшее или чисто литературное санскритское слово – на тамильском обычное разговорное выражение; точно так же, как возвышенное литературное санскритское sūnuḥ обнаруживается в разговорном немецком sohn и в английском son, а устаревшее и безусловно возвышенно-литературное adalbha – «нераздельный» возникает в разговорном греческом в форме adelphos – «брат». Что мы должны заключить на основании этих и массы других примеров, которые будут приведены в следующей части этой работы? Что тамили есть арийский диалект, как греческий, как немецкий? Разумеется нет – доказательства недостаточны; но что неарийский язык способен свободно и во множестве замещать арийскими вокабулами самые распространенные и привычные термины, утрачивая собственные слова. Но тогда неумолимая логика опять подводит нас к заключению, что как отсутствие общего словаря для общих терминов и терминов родства не является достоверным доказательством различия их происхождения, так и наличие почти тождественного словаря для этих терминов не является достоверным доказательством общего происхождения. Скорее всего, эти вещи свидетельствуют о тесных контактах или о независимом развитии; они не доказывают и сами по себе не могут доказать чего-либо большего. Можем ли мы положительно утверждать, что тамили – язык неарийский или что греческий, латынь и немецкий – языки арийские? На основании ли грамматических форм и словоупотребления, на основании ли общего впечатления от различия или тождества вокабул, унаследованных языками, которые мы сравниваем? Но первое слишком недостаточно и неубедительно, второе – тест слишком ненадежный и необъктивный; оба противоположны научному методу, оба, как покажет их осмысление, могут привести к самым большим и радикальным ошибкам. Чем формировать заключение на подобном принципе, лучше уж воздержаться от всех заключений, обратившись к более доскональному и полезному начальному труду.
