Феодосий и Никодим Карульские - Афонские монашеские молитвенные дневники
Посему думается, что это последнее — средняя мера скорости Иисусовой молитвы. Соблюдать все эти приемы молитвы Иисусовой, и чтобы она была в это же время беседою ко Господу, очень трудно, между тем как и навык к этим приемам умносердечной молитвы большей частию узнан святыми отцами-молитвенниками как естественное пособие для успеха в молитве, необходим в своей мере с нашей стороны как первоначальный навык к простой словесной молитве (по “Страннику”) для последующей умной — внимательной.
При творении молитвы Иисусовой художественными приемами грудь болит мало — утомляется от согбенного в это время положения сердце, а может быть и легким внутри груди тяжело от задержания дыхания при неспешном, внимательном произношении слов молитвы, соединенных с дыханием, равно и ум утомляется от напряженного внимания. Сердце же не должно бы утомляться от внимательного напряжения произнесения, как бы заключения в нем слов молитвенных, особенно сладчайшего имени Иисусова, разве только от постоянного вдыхания в себя воздуха, хотя и прохлаждающего его, однако же тревожащего и беспокоющего его, которое по действию своему подобно воздыханию, по слову псаломникову: “У трудится сердце мое от воздыхания моего”. Поэтому воздыханием нужно пользоваться только вначале для отыскания места сердечного и для поддержания пребывания ума в нем. Когда ум от навыка и благодатию Христовою утвердится в сердце, тогда постоянные и глубокие вдыхания не нужны бывают, и дыхание надо по святоотеческому руководству (Святой Григорий Синайский) мало удерживать. “Так же разделение внимания, т. е. обращение его при первых словах молитвы к Богу, а при последних к себе” (Калист. и Игнат. гл. 48). “В частности, в первой половине при призывании только имени Господня двоякое внимание ума, то к призыванию, то к Лицу Самого Господа” (по Феолипту Филадельфийскому). Все это при совершенной сердечной умиленной молитве должно быть и будет совершаться естественно без особого утомительного напряжения ума. Когда ум и сердце соединятся с собою и с Самим Господом, — и будет Троица во Единице и Единица во Троице. Буди Господи сия милость на нас, яко же уповахом на Тя (Пс. 32).
25 августа
На утрене, в конце “художественной” молитвы претрудной, сподобился умиления. Ощутил милосердие Спасителя к нам со внушением “Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем”. Когда собирались парить поутру, после часов, просфоры на самоваре и с большим трудом (от неудобства места) слазил в церковную цистерну намочить просфоры, то сердце смутилось от нетерпения против ученика, что он не исполнил это трудное для меня дело. Но смутихся и не глаголах. От нетерпеливого слова ему по сему поводу удержало воспоминание об умилении со внушенною мне заповедью о кротости. После чая до обеда помолился сидя, без внимания к художественным приемам и за три четки такой свободной молитвы много развлекся и, только вставши, строгим соблюдением приемов и поклонами восстановил внимание и сподобился умиления. Двоякое внимание в молитве, с одной стороны, к Лицу Самого Господа, с другой, к словам молитвенным, соединилось в одно нераздельное внимание к имени Христову: “Господи Иисусе Христе”. В сих именах ощущалось присутствие Самого Сладчайшего Господа Спасителя — без всякого внешнего образа. И из имени Его, как бы из сосуда, изливалась живительная сладость в сердце. Так нам, немощным и расслабленным духом, помогают предлагаемые нам святыми отцами от своего опыта и не без внушения Духа Святаго “художественные приемы” (см. Еп. Феофана: Собрание писем. Письмо 321-е: “Когда ослабело умение привлекать Божию благодать, придумали механический способ, прописанный в Добротолюбии: художественное действие молитвы Иисусовой. Это и пригоже бывает” /примечание Старцево/).
Древние Св. Отцы и, хотя редкие, современные, например приснопамятный о. Иоанн Кронштадтский, и, может быть, другие сокровенные рабы Божий, простые молитвенники, богаты были живою верою и любовию ко Господу и посему всегда и просто находились в молитвенном общении с Ним. Мы же, немощные и расслабленные телом и духом, до времени — “до нарока отца” (Гал. 3—4) нуждаемся в пестуне — детоводительстве внешних правил (художеств) закона молитвенного, пока под опекою их не возрастет наш дух молитвенный; как и угодники Божий получают за труд своей веры и любви к молитве, а через нее к Богу, дар “усыновления”, т. е. благодатные дары совершенной умносердечной молитвы, в которой благодатные сыны Божий непрестанно вопиют: “Авва Отче” (Рим. 8, 15 и Гал. 4, 6). Нам же грешным и недостойным довлеет ощущать по милости Божией хотя бы начатки сего благодатного усыновления (Рим. 8, 23) — умиление в извещение отпущения наших многих и великих грехов.
26 августа
После Литургии и после чая, помолившись немного ходя, присел для молитвы в притворе церковном, там было потише. Скоро молитва пошла себе еще тише, в душе обрелось место сердечное, для нее устойчивое, удобное и покойное. Молится уже не ум, а само сердце, ум только по временам взирает на происходящее в сердце самодвижное молитвенное движение. Само сердце, видимо, смотрело на Господа, на себя и на свое молитвенное призывание Его, как бы на журчащий однообразно далеко в глубине его ручеек. Мир, теплота чувств ко Господу Спасителю, смирение и кротость было дыханием его. В таком состоянии оно представлялось уму моему живым “внутренним человеком”, в противоположность “внешнему человеку” — обычному нашему сознанию. (Узнав об этом о. Никодим сказал ему: “Это у вас. Батюшка, ум соединился с сердцем”. И многое другое испытывал он от умносердечной молитвы. А незадолго до своей кончины испытал еще болыпую радость, продолжавшуюся целый день. Сидел он в изумлении. Состояние его это случилось по причине виденного во сне на небе креста из четырех лун и очень торжественного колокольного звона, как на Пасху. Все люди были наряжены по-праздничному и восклицали: “Празднуем победу над коммунистами”.) О, если бы сподобил Господь благодатию Своею утвердиться нам во “внутреннем человеке” и прочее... (Ефес. 3, 16—20).
27 августа
На утрени “художественная” молитва сначала шла слабо и рассеянно, но я понуждал себя на внимание и чувство до изнеможения в груди и хотел уже оставить продолжение такой молитвы. Но вот, после сего перелома воли, ум скоро обрел, или лучше сказать, ему открылось “место сердечное” духовным чувством, как бы тонким жалом плачевного покаяния: “печали по Бозе” о чем-то дорогом для сердца и потерянном благе с неким ощущением его вновь и с некою надеждою опять возвратить его в сердце, а вместе с ним и Самого дародателя его Сладчайшего Господа Спасителя, как это чувствовалось в первые годы сознательного уже детства. Воспроизведение в памяти пережитого удерживает сердце и после в покаянных чувствах. Так молитва внимательная и усердная сопровождается благодатным посещением, постепенно пересоздает нашего внутреннего человека. Всегда нужно поставлять последнею целью молитвенного правила и искать в молитве благодатного посещения, а не остановиться на нем и на приемах “художественных”, не говоря уже о них самих, но и на первом благе, полученном от них — сохранение от праздности и помыслов во время такого первоначального нашего молитвенного “делания”. Первое, т. е. благодать Божия, созидает внутреннего человека, а последнее, т. е. наше делание, только охраняет здание благодати, притом при содействии той же благодати. От одного же нашего внешнего молитвенного делания — и простого и художественного — рождается и воспитывается евангельский фарисей, зараженный самомнением или, в меньшей мере, последует за ним духовное бесплодие в простых неразумных молитвенниках. “Господи, научи нас молиться” — просили апостолы, или “Господи, просвети тьму мою” — постоянно молился один из первых умных молитвенников Св. Григорий Палама.
После обеда за чаем прочитали для проверки мой “молитвенный дневник” за три последних дня (с 24 по 27 августа). Мой сотрудник заметил по дневнику и по объяснению моему на его замечание, что неправильное у меня управление дыханием во время умной молитвы: я употреблял усиленные вдыхания, — где они кончаются, — места сердечного, и тем утруждал свою грудь, производя в ней волнение, т. е. тогда как в “художественной” молитве требуется тихое и плавное дыхание — “удерживать, — по святоотеческому выражению, — борзое дыхание и задерживать”. С сим я согласился. Другое замечание сделано было на мое выражение (26 августа): “Само сердце видит Господа и себя, и свое молитвенное призывание”. — “Это у вас. Батюшка, — заметил мой сотрудник, — соединился ум с сердцем и из сердца видит, а вам кажется сердце видит, но не сердце, а ум видит”. С ним я согласился до времени, когда убеждусь более от святоотеческих слов. Также освободил мой сотрудник наперед от необходимости поклонов и призывания слов молитвенных с биением сердечным, особенно затрудняющим меня в числе приемов художественных, святыми отцами прямо не указанных, как и всякой истинной молитвы, состоящих в смиренном, внимательном и усердном призывании Господа умом в сердце.
