Георгий Чистяков - Над строками Нового Завета
Проходит тридцать лет, и Иоанн Креститель начинает свою проповедь. И в это же время приходит к людям, становится известным Иисус. На картине А. Иванова «Явление Христа народу» мы видим, как Иисус приходит, чтобы креститься от Иоанна в водах Иорданских. Иоанн говорит Ему, что недостоин, что ему самому нужно креститься у Иисуса, а не крестить Его. Иисус отвечает: «Оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнить всякую правду». Оставь и делай. Оставь и действуй. Крещение как ритуал (по-гречески βάπτισμα – «омовение», «омытие») был известен и до Христа, и до Иоанна Крестителя, но ритуал этот был необходим только для язычника. Если язычник хотел стать иудеем, перед обрезанием ему нужно было креститься, т. е. подвергнуться ритуальному омовению.
Само слово «крещение» к слову «крест» никакого отношения не имеет, но в славянском языке эти два слова, не связанные друг с другом, стали обозначаться через один корень. Потому что, повторю, слово «крещение» по-гречески – βάπτισμα («омовение»), а «крест» – σταυρός, что значит «дерево»; по-латински «крещение» – baptisma, а «крест» – crux; la croix по-французски означает «крест», le baptême – «крещение». Иоанна называют Крестителем не за то, что он вооружен крестом, а потому, что совершает крещение, омовение. По-французски Иоанн Креститель – Жан Баптист, потому что совершает baptême. He зная этого, скульптор И. П. Витали изобразил Предтечу с крестом. И на картине А. Иванова он тоже, к сожалению, с крестом в руках.
Поскольку омовение было необходимо лишь для язычника, который хотел стать иудеем, то, когда Иоанн Креститель совершал этот ритуал над иудеями, это казалось им чем-то в высшей степени позорным. Ведь в глазах благочестивого иудея язычники – это как собаки, свиньи и вообще носители всевозможной грязи. И он, Предтеча, ставит их, детей и внуков Авраама, на одну доску с язычниками!
Но тут приходит Христос и ставит в один ряд с язычниками Себя. Вот что такое крещение Иисуса в водах Иорданских. Он не просто иудей по плоти и не просто сын Давидов; Он, в Котором полнота Божия пребывает телесно, ставит Себя в один ряд с язычниками, с людьми, которых и за людей-то не считают, – они для иудеев, может быть, даже хуже животных. Слово κένωσις означает «опуститься до дна», «стать рядом с самыми малыми, самыми грязными». Иисус именно это и делает. И как раз тогда над Ним раскрываются небеса, и Бог являет Себя человечеству во всей полноте. Именно поэтому праздник Крещения Господня называется также Богоявлением.
«Дух в виде голубине» – читаем мы в славянском тропаре этого праздника. В Евангелии Дух Божий является не в виде голубя, как сказано в Синодальном переводе, а в виде голубки (в греческом тексте употреблено слово περιστερά – женского рода, и в латинском переводе у блаженного Иеронима то же самое – columba, женского рода). Совершенно ясно, что Дух Божий – (Pyа́x Эло́хим) – может быть только женского рода, ибо на иврите это слово – женского рода. Поэтому, когда в греческом тексте Евангелия Дух обозначается существительным женского рода, это как бы продолжение Ветхого Завета, это логически из него вытекает. Это Дух, который мера́х эфо́д – «парил над миром», подобно тому, как парит над гнездом голубка. Именно этот глагол мы встречаем в Библии на первых страницах книги Бытие: «И Дух Божий, – сказано в Синодальном переводе, – носился над водою». Глагол эфо́д – очень редкий в иврите. Он употребляется, когда нужно сказать, как птица парит над гнездом, не улетая высоко и не опускаясь, не садясь на него. Это, естественно, может делать только птица, которая высиживает яйца, самка.
«И Дух Святой, как голубка, парил над водою», – так надо бы исправить текст Синодального перевода.
В то время, когда Дух Святой является в виде голубки, облако осеняет эту сцену, «и глас из облака бысть, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, о Нем же благоволих». «О Нем же благоволих…» – ἐν ᾧ εὐδόκησα – «Которого Я люблю». Я уже говорил, что греческое слово ευδοκία – это «любовь Божия».
«…Которого Я люблю». Тот, кто читал Ветхий Завет по– славянски, должен знать эту формулировку, но в несколько ином виде: «Сын твой возлюбленный, которого ты любишь» (курсив мой – Г.Ч.). «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь» (Быт 22: 2). Это о жертвоприношении Авраама. Не случайно как святоотеческая традиция, так и средневековое искусство сопоставляли эти две сцены – жертвоприношение Авраама и шествие Иисуса на Голгофу. Подобно тому, как Исаак несет дрова в гору, Иисус несет на Голгофу Свой Крест. Итак, в Ветхом Завете употреблено слово «единственный», по-еврейски (яхи́д).
«Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь…» – так в Синодальном переводе Ветхого Завета. Но в греческом варианте, в Септуагинте (переводе семидесяти толковников), сказано именно так, как в Новом Завете, в Евангелии от Матфея: «Возьми Сына Твоего возлюбленного (ἀγαπητόν), Которого Ты любишь». Так что у Матфея – прямая отсылка к Ветхому Завету. Подобно Аврааму, который готов принести в жертву Исаака, Бог приносит в жертву Сына Своего. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего…», там сказано «единородного» (μονογενής) и употреблено прилагательное яхи́д – «…Сына твоего единственного, которого ты любишь».
Так тексты из книги Бытия о жертвоприношении Авраама и из третьей главы Евангелия от Иоанна с фразой, исходящей из уст Иисуса: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного…» (Ин 3: 16), – оказываются связанными воедино со словами, прозвучавшими из облака в момент Богоявления: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф 3: 17).
В этих словах тоже уже присутствует крест – «отдал Сына Своего…» Как в сцене Сретения через детали текста мы видим крест, так и здесь, в сцене Богоявления, мы видим крест в словах «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение».
Специалисты, занимающиеся иконой, могут подтвердить: каждую икону надо уметь читать, вглядываясь в мельчайшие детали. И каждый евангельский текст надо читать так же, вглядываясь в детали, потому что именно в деталях можно увидеть очень важное послание Бога, какую-то очень важную Весть. Поэтому необходимо знать язык, на котором написан этот текст (не греческий или иврит – лишь очень немногие в двадцатом веке могут позволить себе роскошь знать эти языки так, чтобы читать на них Священное Писание). Надо знать язык Писания, чтобы узнавать в словах Нового Завета образы и места, соответствующие образам и местам Ветхого Завета. Надо уметь сопоставить один текст с другим и узнать, скажем, в Евангелии от Матфея какой-то отзвук Евангелия от Иоанна. И не только в тех местах, где на полях или между колонками даются отсылки к соответствующему тексту, но и там, где таковые отсутствуют. Надо помнить, что отсылки к параллельным текстам даются лишь в очень небольшом числе случаев. На самом же деле природа библейского текста такова, что в нем каждый стих связан с каждым другим, что в одном стихе можно увидеть всю Библию. В одном только стихе слышится, например, отзвук библейского рассказа на иврите о жертвоприношении Авраама, и того же рассказа, но несколько переделанного Септуагинтой, и отзвук ночной беседы Иисуса с Никодимом. Всё это сливается в одно целое и становится понятным, только если читается вместе, когда один стих накладывается на другой, сопоставляется с другим. Тогда они начинают звучать во всей своей полноте, а мы начинаем их действительно слышать и понимать. Понимать, например, что за словом «возлюбленный» стоят слова «единственный» или «единородный», как потом будет сказано в Символе веры. Что за словами «о Нем же благоволих» стоит рассказ о жертвоприношении Авраама, а раз говорится о жертве, значит, речь идет о кресте, о крестной жертве.
Искушения Иисуса Христа
После крещения в водах иорданских Спаситель был возведен Духом в пустыню. Об этом рассказывает сначала Евангелие от Матфея, а затем – Евангелие от Луки.
«И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф 4: 2).
Мы знаем, что этот сорокадневный пост Иисуса после крещения лег в нашей Церкви в основу Великого поста, который длится, без Страстной недели, сорок дней. Мы догадываемся, что сорокадневный пост Спасителя в пустыне как-то связан с сорокадневным постом пророка Илии и сорокалетним странствованием народа Божия по пустыне.
В мистике Ветхого Завета пустыня ( – митба́р) – это место встречи человека с Богом. Митба́р – место, где нет ничего, кроме выжженных солнцем камней, где никого не встретишь и ничего не найдешь. Но здесь нас ждет Тот, Кого «не видел никто никогда», как говорится в прологе Евангелия от Иоанна. Бога нельзя увидеть – это одна из главных Его характеристик; и Тот, Кого нельзя увидеть, может быть встречен именно там, где полная пустота.
