Евгений Поляков - Но кому уподоблю род сей?
Что же получается? Дух, который исповедует, что «во все дни до скончания века» (Мф 28:20) «Христос в вас, упование славы» (Кол 1:27), «Дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во [всякой] плоти, есть от Бога» (1 Ин 4:2). И «если бы мы или даже Ангел с небес стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема.» (Гал 1:8). Да будет анафема на того, кто будет благовествовать Иисуса Христа ушедшего (во плоти или нет — не важно), ибо всякий такой дух «не есть от Бога, но это дух антихриста [помещенного в рукотворенном храме, как Бог, и превознесенного выше всего, называемого Богом и святынею (2 Феc 2:4)], о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире.» (1 Ин 4:3).
«Какие странные слова! кто может это слушать?» (Ин 6:60)...
2Понял ли то читатель или нет, принял ли то читатель, но в предыдущей главе, раскрыв арифмологию числа тридцать, мы окончательно сняли вину с Иуды Симонова Искариота. И даже более того — дерзнем утверждать, что Иуда первым, еще до Павлова обращения понял, что «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша.» (1 Кор 15:14). Он понял и то, что без Голгофы, без крестных мук, без смерти не будет и воскресения из мертвых, без которого была бы тщетна и вера. Не будет слишком смелым заключение, что Иуда, очевидно, понимал и многое другое, чего мы пока не понимаем, или же понимаем, но не осмеливаемся высказать.
Так или иначе, но Иуды Искариотского не было среди тех, чье «печалью исполнилось сердце» при словах Иисуса: «Теперь иду к Пославшему Меня» (Ин 16:5). Иуды не было среди тех, кому надо было объяснять: «Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы я пошел, ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам. И Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден.» (Ин 16:7-11).
Одним словом, Иуда является для христианства едва ли не самой значительной фигурой после Самого Христа. Но даже если и не так, неизвинителен ты, всякий человек, судящий Иуду, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя Иуду, делаешь то же. (Рим 2:1); Кто ты, осуждающий Иуду? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его. (ср. Рим 14:4).
Однако можем ли мы отбросить Иисусовы слова: «Не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол.» (Ин 6:70). Конечно, от сего речения нам никуда не уйти, но причем же здесь Иуда? Ведь не Иуда же был тем человеком, обращаясь к коему, Иисус говорил: «Отойди от Меня, сатана.» (Мф 16:23; Мк 8:33). Да сии слова Иисус обращал, кроме самого диавола, от коего Он был искушаем в пустыне (Мф 4:10; Лк 4:8), лишь к одному из своих учеников. И ведь не Иуда же троекратно отрекался от своего Учителя.
Бесполезно строить хотя бы какие-то иллюзии в попытке заинтриговать читателя, ибо тот, кто хоть раз читал Новый Завет, без сомнения уже понял, что мы говорим об Апостоле Симоне, прозванным Петром. Евангелия содержат в дополнение к описаниям троекратного отречения, которое мы не видим смысла повторять (Мк 14:30,66-72), многие другие должные быть замеченными свидетельства:
«И сказал Господь: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.» (Лк 22:31,32). Что же скажем мы в отношении этого фрагмента? чему он нас учит? Во-первых, тому, что сеяние, подобное сеянию пшеницы, есть дело, угодное сатане, — сие мы лишь напоминаем читателю. Во-вторых, вера Петра, оказывается, такова, что имеет тенденцию к оскудению, и требуется молиться, чтобы сие не произошло в чрезмерных масштабах. Что же до самого факта оскудения веры, то мы обязаны обратить внимание на явно параллельный фрагмент из того же Луки: «Сын Человеческий, прийдя, найдет ли веру на земле?» (Лк 18:8). Разве можно было бы ставить вопрос подобным образом, если бы вера на земле была сохранена хотя бы в Церкви? В-третьих, Петру предстоит встать на такие позиции, с которых он должен будет обратиться к истине, а ведь к истине нет нужды обращаться, пребывая в ней, к ней нельзя обратиться, стоя на истинных позициях, — к истине можно обратиться лишь от лжи.
Наконец, взглянем на эпизод последней главы Евангелия Иоанна, правильному пониманию коего должна быть предпослана мысль, что «Иисус от начала знал, кто суть неверующие, и кто предаст Его.» (Ин 6:64). Итак: «Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь.» (Ин 21:15-18).
Прочтя этот отрывок, можно задать себе вопрос: настолько ли уж удовлетворяла Иисуса любовь к Нему Петра, если Он, зная «от начала» ответ на Свой вопрос, все-таки задает его трижды, как бы ожидая, что Петр ответит не так, как он отвечал в первый или во второй раз, но так, чтобы это соответствовало истине, известной Иисусу?
А, может быть, все проще гораздо? Прочитаем текст, записанный Иоанном на греческом. Ведь Иисус спрашивает: «Любишь (agapas) ли Меня?», используя в своем обращении глагол agapao (агапао) , — мы выделили курсивом слово «любишь», когда оно является переводом греческого agapao. И Петр отвечает: «Ты знаешь, что я люблю (filo) Тебя.», — но при том употребляет совсем другой глагол: fileo (филео). Иными словами, в диалоге Иисуса с Петром используются два различных глагола, переводимых на русский и на многие другие языки как «любить». Но глаголы сии смыслоразличимы, и, приняв во внимание их смысловые тонкости, надо пояснить, что Иисус спрашивает Петра: «Ценишь ли ты Меня превыше всего? — а Петр отвечает: «Ты знаешь, что я поклоняюсь Тебе.» И вовсе не удивительно, что Иисус переспрашивает. Ведь по сути Петр отвечает на вопрос, который ему не задавали, а на поставленный вопрос не дает ответа. А, между тем, в символическом смысле замена глаголов в ответе Петра весьма характерна для Церкви. Только на третий раз, в третьем вопросе, когда качество Петровой любви уже продемонстрировано, Иисус заменяет и в своем вопросе agapas на fileis, давая тем самым возможность Петру быть по крайней мере правдивым.
Кроме сего, в последней фразе цитируемого отрывка скрыта мало кем замеченная тайна, настолько важная для нашего нынешнего повествования, что мы обязаны вновь выделить ее: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь. » (Ин 21:15-18).
То, куда суждено Петру быть поведенным, не есть крест, а сей «другой» не есть палач, и это следует из всего духа, коим проникнуты послания Петра, например: «Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или злодей, или посягающий на чужое, а если как Христианин, то не стыдись, а прославляй Бога за такую участь.» (1 Пет 4:15,16), — то есть Петр не боится физической смерти, и палачу Петр не будет сопротивляться, палач поведет Петра именно туда, куда он хочет — на крест. Иисус же говорит совсем о другом: Петр будет поведен туда, куда не хочет! Для человека, понявшего, что в приведенном отрывке Иоанна речь идет совсем не о кресте, палаче и не о том, «какою [физической] смертью [Петр] прославит Бога» (Ин 21:19), в предсказании Иисуса отчетливо звучат нотки тревоги. А не тот ли это «другой», «иной», о ком сказано: «Не дам славы Моей иному [или другому] и хвалы Моей истуканам.» (Ис 42:8)?!
Остановимся тут и отметим, что нашей христианской этике была бы грош цена в базарный день, если бы, несколькими строками раньше приведя мысль о непозволительности судить Иуду или кого бы то ни было другого, мы тотчас же осудили бы Петра. Решение проблемы и здесь заключается в символическом понимании и Иуды, и Петра, и в необходимости проводить четкую границу как между Иудой и образом предательства, без которого нельзя было ни в коем случае обойтись, так и между Петром и тем, символом чего он является.
Ни для кого не секрет, что Петр, а сие следует из самого его имени, символизирует краеугольный камень Церкви, причем не римско-католической церкви, как считают некоторые, а всей Церкви: «Я говорю тебе: ты — Петр (petros — камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою.» (Мф 16:18). Покажите ту христианскую конфессию, которая отказалась бы от связи с Петром!
