Равиль Бухараев - История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе
Сутью нашего подхода к религиозной истории является посильное исследование того, как религиозное и побуждаемое религией Знание свершает свой исторический путь от изначального, живого и зовущего людей к мысли и созиданию Откровения до закоснелой Догмы, тормозящей всякую новую созидательную мысль и требующей духовного и физического насилия для поддержания собственного существования. Именно эта сложившаяся за века Догма, а не сама религия Откровения, вынуждает людей к слепому следованию традиции и создает условия и обстоятельства, в которых фанатизм считается подлинной верой, а безусловное подчинение традиции – подлинным благочестием. Мы также знаем, что истинное Откровение никогда не умирает – даже в тисках мертвенной Догмы. Напротив, всегда наступает время, когда Откровение, как живая струя, питающая свежим течением застойную и на первый взгляд совершенно неподвижную заводь, выводит человеческую мысль за пределы этой заводи в широкий океан всемирной эволюции, чтобы вновь нести людям все те порывы к рациональному осмыслению мира и нравственному созиданию, ради которых оно, Откровение, и существует.
В то же время методом нашей работы является поиск зримого и незримого Общего в океане религиозных, национальных, расовых и иных различий, пристальным изучением которых всегда занималась история. Это Общее, состоящее в обусловленном смыслом эволюционного выживания и содержащемся в любом Откровении Единства сходстве нравственных принципов, присущих любой определяющей человеческие культуры пророческой религии, часто уходит из поля зрения исследователей, поскольку наиболее зримые и зрелищные события привычного нам понимания истории происходят из столкновения многоликих Различий, и поэтому кажутся главными и основополагающими.
Действительно, в поле религиозной истории зримых, внешних различий между народами, исповедующими ту или иную веру, казалось бы, намного больше, чем зримых, внешних сходств. Однако, исходя из нашей концепции эволюционной борьбы Откровения и Догмы, мы не должны забывать, что в этом, духовном, а не сугубо материальном, контексте главным предназначением любой религии является не внешнее соблюдение обрядности и тем более не слепой и невежественный фанатизм, но созидание определенного типа духовности на пути следования новым общественным идеалам праведности и благочестия.
Эти идеалы, в свою очередь, несут в себе корневой и всеобщий, составляющий суть религии исторический идеал благородного, добродетельного и мудрого человека, образ которого и является тем Общим, что делает практически тождественными общественные цели самых разных по внешности учений, будь то христианство, ислам, а ранее буддизм, конфуцианство или освященный именем Сократа платонизм и языческо-римский стоицизм Марка Аврелия.
Действительно, какую бы религию мы ни взяли, мы увидим, что добродетели и пороки, определяемые этой религией, практически те же самые, как и в других испытанных историей вероучениях. Среди идеалов добродетели в любой пророческой религии мы всегда обнаружим отсутствие себялюбия, правдивость, честность, верность данному слову, целомудрие, искренность, самообладание, умение сдерживать гнев, умение сострадать и прощать, умение быть благодарным, скромность и смирение, терпение, заботу о бедных и несчастных, стремление к миру между людьми, бескорыстие, жертвенность, справедливость. Среди пороков, осуждаемых любой пророческой религией, мы безусловно увидим надменность, высокомерие, скупость, корыстолюбие, лживость, воровство, себялюбие, злословие, клеветничество, трусость, хвастовство, зависть, расточительность, вероломство, прелюбодеяние. Иными словами, вне внешних различий и даже вне процесса поступательности в исторической смене, а вернее, в историческом продолжении одной религии другой религией, целью любого вероучения является стремление помочь человеку быть Человеком, и в этом смысле коренные идеалы человечности и человеческого благородства у древних славян или древних тюрков самым естественным образом переходили в духовно-нравственную атмосферу ислама и христианства.
Другое дело, что эти коренные идеалы всегда были, особенно в язычестве, достоянием именно того меньшинства, для которого потребности души и сердца были выше, чем традиционные условности общественного существования, ставящего нужды своего племени во главу угла и видящего в другом племени разве что врагов и соперников.
Наш собеседник не раз мог уже убедиться, что эти беседы во многом движимы религиозным идеалом, хотя предметом их являются вполне земные, исторические люди. Именно потому, что реальная история имеет дело с реальными людьми, автор старается видеть различие между исламом как религиозным вероучением и мусульманством как общественным результатом приложения этого вероучения. В той же мере автор видит различие между вероучением христианства и его воплощением в реальных деяниях христиан. В обоих случаях аксиомой, из которой исходит сам автор, является то, что всякая религия ниспосылается ради укрощения природных инстинктов человека, среди которых, увы, есть и корыстная жадность, и агрессивность, и желание оправдать свои неприглядные поступки и деяния именем веры.
Никакая религия, однако, не оправдывает войны ради наживы и во имя фанатизма, который всегда является результатом своекорыстного и себялюбивого использования веры людей. Автор должен заметить, что ему не доставляет никакого научного и человеческого удовлетворения описание войн и военных действий, имевших место ради мирских интересов. Он не склонен всматриваться в побудительные мотивы персонажей и героев таких войн, будь они мусульманами или христианами, хотя и понимает, что для многих его собеседников такое отношение к истории может показаться чересчур пресным или даже ханжеским.
Однако что поделать, если научным и жизненным девизом автора является коранический девиз, повсеместно вплетенный в каменное узорочье доныне существующего мусульманского дворца Альгамбра в испанской Гренаде: «Нет победителя, кроме Аллаха».
Именно поэтому главное внимание в наших исторических беседах мы уделяем временам мира и мирного общения, а не войнам и взаимной неприязни. Да и то – правда, что периоды мирного общения между северными мусульманами и русскими христианами были намного продолжительнее и плодотворнее, чем любые военные столкновения.
Действительно, после заключения торгового мира между Киевской Русью и Волжской Булгарией мирное сосуществование двух государств было настолько прочным, что Ярослав Мудрый мог полностью обратить свое внимание на западную политику Киевской Руси, имея с востока надежно обеспеченные соглашением с волжскими булгарами тылы. Как писал, споря со славянофилами своего времени, С. М. Соловьев,
«Великий князь Ярослав мудрый, этот Соломон Киевской Руси, законодатель, просветитель и творец Киевской Софии, скрепил союз с Францией тесными семейными узами. В 1048 гду в Киев прибыли три французских епископа просить у Ярослава руку его дочери Анны для короля Генриха I. Через год Генрих I и Анна были коронованы в Реймсе. Этой королевой была выстроена в Санли церковь во имя Святого Винцента. Сестра Анны, жены Владимира Святого, Феофания, была супругой императора Оттона II. При Владимире католический миссионер монах Бонифаций, приезжавший проповедовать печенегам, был радушно принят и обласкан киевским князем. Папа Григорий VII поддержал русского князя Изяслава против польского короля Болеслава, называя в посланиях Изяслава «королем русским». Так далека была Киевская Русь от славянофильского противоположения «Святой Руси» – «безбожному Западу»…[356]»
Однако наступило время, когда русские князья вновь обратили свое внимание на восток, и торгово-государственное равновесие между волжскими булгарами и русскими княжествами тотчас поколебалось. В русской истории конца XI – начала XIII веков взаимоотношения Волжской Булгарии с Владимиро-Суздальской Русью отмечены рядом военных столкновений, главными причинами которых являлись причины исключительно экономические. Как пишет об этих отношениях лейденская «Энциклопедия ислама»,
«Оба государства были заинтересованы в торговле пушниной на севере, и это привело к постоянным стычкам со второй половины XI века; история булгар с этих времен – это история постоянных войн с русскими. В 1088 году русский город Муром был захвачен булгарами, но ненадолго. После этого булгары были вынуждены обороняться и несколько раз, в 1120,1164,1172,1183,1220 годах город Болгар осаждался русскими. Историей отмечено только два наступление булгар: в 1107 году они неудачно осаждали Суздаль, и в 1218 году захватили Устюг, расположенный далеко на севере. Дальнейшие столкновения были прерваны на 200 лет монгольским вторжением[357]».
