Павел Дарманский - Побег из тьмы
Обзор книги Павел Дарманский - Побег из тьмы
Побег из тьмы
«БЕЗ БОГА — НИ ДО ПОРОГА»
С того времени как я себя помню, я помню себя уже религиозным. Родился я и жил в селе Петровке на Одесщине. Родители мои были неграмотными и глубоко религиозными. В религиозном духе они воспитывали и нас, детей. В семье я был шестым ребенком и, естественно, во многом подражал не только родителям, но и своим старшим сестрам и брату, которые тоже были верующими, молились и выполняли религиозные обряды. По свидетельству моей матери, я знал некоторые молитвы, когда не умел еще хорошо говорить. Известно, что дети в таком возрасте мыслят конкретно. И на всякое поучение родителей мы, малыши, спрашивали: «А почему?», «А что за это будет?» Нам отвечали: «потому, что грех», «боженька накажет», «постигнет неудача», «будете больны», «скоро умрете» или что-нибудь в этом роде.
Первым моим представлением о «боженьке» были темные иконы в углу. Особенно жуткое впечатление на меня производила икона, на которой был изображен седой старик Авраам с длинным ножом в руке. Он готовился зарезать голого мальчика Исаака, лежавшего на вязанке дров. Этой иконой меня часто пугали, когда я или не хотел становиться на колени и молился стоя или не мог терпеть поста с утра до вечера и просил кушать.
Помню, как в годы коллективизации церковники и кликуши усиленно запугивали верующих крестьян, распространяя слухи, что вступить в колхоз — значит продать душу сатане. Мои родители боялись угроз, и мы всей семьей усердно молились, просили господа спасти наши души. Ходил тогда в народе слух и о конце мира. Изо дня в день со страхом ожидали мы, что вот-вот наступит конец света, настанет страшный суд. Но жизнь шла полным ходом и тащила за собой противившихся ей.
Поступив в первый класс начальной школы, я уже знал много молитв, 10 заповедей Моисея, верил в различные приметы и был убежден, что «без бога — ни до порога», как часто говорили мои родители. Параллельно с учебой в школе шло мое религиозное воспитание дома. Все то, чему учили родители, я принимал за чистую монету. Верил, что за обман и ложь на «том свете» отрежут язык, за скоромное в пост — вывернут внутренности, а рассыпанную соль заставят собирать ресницами… К тому, что преподавали в школе, я относился очень осторожно, не верил учителю и учил уроки только ради оценки. Авторитет религиозных родителей был для меня выше авторитета учителя.
В воскресные и праздничные дни я открыто посещал церковь. Однажды одноклассники довели меня до слез, дразня за то, что в «вербное воскресенье» я с вербой ходил в церковь. Но мать успокоила:
— Молчи, не плачь, сынок, за бога терпишь. За это он пошлет тебе счастье. А они пусть смеются, что они понимают?
Особенно усилилась моя детская вера в бога, когда мы лишились отца. Ежедневно утром и вечером мы всей семьей становились на колени и подолгу молились, со слезами просили «всемогущего» спасти отца. Но бог так и не услышал наших молитв: мы остались сиротами. И снова на наши недоуменные вопросы, почему он не исполняет наших желаний, мама отвечала:
— Значит, так надо, так богу угодно, — и как всегда закончила, — да будет его святая воля!
Вероломное нападение на нашу страну гитлеровских полчищ принесло народу кровь, горе и слезы. Это в какой-то мере обострило религиозные чувства; даже некоторые не верившие в бога пошли в церковь. Неизменным посетителем был и я.
Бывало, соседка, бабка Агафья Шевцова, целыми вечерами просиживала у нас в хате, увлекательно рассказывая о религиозных чудесах. С видом абсолютного знатока всего на свете она рассказывала, как жили первые люди в раю и как будут жить за гробом; рассказывала, как Мария из черепа родила в камыше Христа, как ее преследовали злые люди, хотели убить младенца; рассказывала о чудесах в жизни мученика Евстафия Плакиды; рассказывала о смертях, о явлениях мертвецов наяву, о различных похождениях ведьм, утопленников, домовых и т. д. Лежа животом на печке, я до глубокой ночи жадно слушал этакие необычайные рассказы. У меня от страха мурашки бегали по спине и волосы становились дыбом. Не хотелось, чтобы бабка Агафья уходила, ибо после этого надо ложиться спать, а спать не хотелось — было страшно. Так и лезли в закрытые глаза все эти ведьмы, домовые, черти и прочие чудовища. А затем: кошмарные сны, крик и плач сквозь сон, мамин шепот «господь с тобой» и ее же крестное знамение.
Однако я чувствовал, что знаю о религии слишком мало, и мне хотелось подробнее познакомиться с христианским вероучением. Слова «библия», «евангелие» имели для меня какой-то таинственный смысл, вызывали неописуемый душевный трепет, и я мечтал хоть одним глазом увидеть эти «божественные книги» (у нас дома их не было). А пока я с усердием записывал в тетрадку большие и малые молитвы, которые знал наизусть, по просьбе шедших в церковь верующих старух писал длинные списки «за упокой» и «о здравии». Особенно усердно я старался переписывать и рассылать переходившие из рук в руки так называемые святые письма. Написанные малограмотным языком, они обычно «сообщали» о видении кем-то и где-то ангела, который призывал верить в бога, молиться ему, грозил безбожникам и т. п. и заканчивались неизменной просьбой написать девять таких писем и разослать. Переписчику обещалась радость от бога, а тому, кто прочитал и не переписал — большое горе.
Я писал не девять, а десять экземпляров, аккуратно вырисовывая каждую букву.
Я всегда испытывал сильную страсть к учебе. Но во время оккупации школа была закрыта, книги доставать было трудно. В 1943 году я достал евангелие и с жадностью принялся за чтение. Я слепо верил всему, что там написано, и был убежден в святости не только его содержания в целом, но даже буквы и знака препинания в нем. Знакомство с евангелием обогатило мои религиозные представления о Христе, его чудесах, его учениках — апостолах.
После освобождения нашей местности Советской Армией я начал работать в колхозе, незаметно втянулся в общественную жизнь. А когда возобновил учебу в школе, то принимал самое деятельное участие в кружке художественной самодеятельности. С учительницами — сестрами Евдокией Васильевной и Полиной Васильевной Лышенко мы организовали коллектив, с успехом поставивший ряд пьес в Петровке и соседнем селе Бокове.
В то время я вел самый обыкновенный, так сказать «мирской», образ жизни: ходил со своими сверстниками на вечерницы, научился танцевать, играть на струнных музыкальных инструментах, а позже — на гармони, петь украинские и русские народные песни, был не прочь залезть с ребятами в чужой сад или виноградник, подшутить над девушками.
Однако все это не мешало мне каждый день утром и вечером перед сном молиться и просить бога простить содеянные грехи и впредь предохранить меня от них.
В тяжелом, неурожайном 1946 году я вынужден был оставить школу, которая находилась в районном центре за 20 километров от нашего села. Летом решил поступить в Одесское мореходное училище, но, из-за отсутствия мест в общежитии не был принят. Вынужден был вернуться домой. Неудача не только не подорвала, а, наоборот, усилила мою веру в бога и необходимость его помощи. «Неугодно, значит, богу, чтобы ты был моряком, — в глубине души говорил мне какой-то голос». Я сделался замкнутым, всячески стал избегать общества, предавался молитвам, чтению библии и покаянию о своем легкомысленном прошлом. (Позже я объяснял неудачу поступления в мореходное училище тем, что-де сам бог избрал меня быть служителем его).
В этот период произошло мое знакомство с сектантами-евангелистами. Постоянное чтение евангелия и, как говорят они, стремление жить «по-евангельски» увлекло меня по-настоящему. Спустя два-три месяца я сам стал истым сектантом и старался точно и последовательно исполнять предписания евангелия. Я окончательно перестал посещать кино и вечерницы, перестал петь, танцевать, играть. Все юношеские затеи и увеселения показались мне греховными. Об этом твердили евангелисты, этому, казалось, я находил доказательства и в «священном писании». Я перестал встречаться с девушкой, отказался даже от самых невинных развлечений, за что, естественно, подвергался насмешкам и упрекам со стороны своих односельчан. Постоянное чтение «священного писания» и душеспасительные беседы с сектантами стали единственными моими занятиями.
С евангелием в кармане весной 1947 года мне довелось побывать в г. Краснодоне и познакомиться со многими сектантами-пятидесятниками. Я усердно посещал их собрания, принимал участие в молитвах и пении. Там же я впервые услышал так называемое чудоговорение на иных языках.
Вернувшись домой, я возглавил образовавшуюся в нашем селе небольшую евангельскую общину. Это стало известно местному православному священнику Григорию Жебановскому. Он послал ко мне только что окончившего духовную семинарию Евграфа Дулумана (которого я знал и раньше) с целью наставить меня на путь истины. В спорах с семинаристом обнаружился мой религиозный фанатизм и незнание сути христианства. Я был очень удивлен, когда узнал, что все так называемые евангельские течения христианства вовсе не ведут свое начало от якобы живших в I веке нашей эры апостолов, а вытекают из лютеранства, которое возникло только в XVI столетии. Значит, целых шестнадцать веков евангелистов и в наличии не было! С изумлением услышал я, что Ветхий завет (дохристианская часть библии) писался в течение тысячелетия различными авторами и Новый завет (христианская часть библии) был написан не сразу и не Христом (как я тогда думал), а разными людьми, что собрание так называемых канонических книг библии после длительных церковных споров осуществилось только в IV столетии нашей эры я, кроме канонических книг, в древности существовало множество апокрифических (якобы подложных) евангелий, деяний и посланий.
